Сага о Бриттланде

— Кай?

Я держал топор над головой и не понимал, почему не могу ударить.

— Это Альрик! Твой хёвдинг. Опусти топор.

Хёвдинг…

Я моргнул. И ко мне в голову ворвались звуки: хрипы, визги, стоны, еле слышный писк птиц, далекое квакание, шум ветра, хлюпание. Запахи: вонь дерьма, крови, гнили и боли. Мысли: Кай, Альрик, хёвдинг, хирд, стая.

Топор медленно опустился. Я оглянулся и едва удержал давно переваренный завтрак. Позади было булькающее шевелящееся черное варево. И я прошел через него. Я только что был в нем. Холм с этой стороны весь был окружен им.

— Идем.

Черная фигура передо мной развернулась и пошла наверх. И я понял, что от этой фигуры веяло большей силой, чем прежде. Хёвдинг поднялся до седьмой руны.

Поднявшись выше, мы увидели частокол. Самый странный частокол, который я когда-либо видел. Он был собран из всего подряд. К старым толстым столбам, вкопанным в землю, были примотаны бревна, из щелей торчали ветки, в одном месте я заметил разбитую лавку, закрывающую дыру. И при этом изгородь делала то, что должна: надежно преграждала путь. Мелкие ползучие твари вряд ли бы смогли перебраться через нее. А они явно пытались! Я видел истерзанные доски, покрытые царапинами.

Альрик подошел и легонько толкнул столб. Изгородь даже не пошатнулась. Конечно, семирунный хускарл мог бы проломить ее, выдернуть из земли или разбить в щепы, но цель была не в этом. С той стороны, скорее всего, ограду изрядно укрепили земляной насыпью. Возможно, защитники могли отбиваться, стоя на насыпи. Очень хороший и простой способ обезопасить себя.

Мы не стали ломать что-либо, а просто перепрыгнули через нее.

Внутри некогда было крестьянское подворье, убогое даже в момент расцвета. Изба-землянка, сверху бревенчатый настил, заваленный плотным мшистым дерном, к ней был сделан пристрой. Но сейчас все это было разворочено ради укрепления ограды. Полуразобрана крыша ради бревен, от пристроя остались лишь гнилые доски и щепы. И никого…

Я с топором в руке обошел все подворье. Нашел птичьи перья, человеческое дерьмо, ошметки каких-то животных или тварей.

— Сюда!

Я рванул в землянку и увидел Альрика, склонившегося над чем-то темным. Хёвдинг подхватил это на руки и выволок на солнце.

Это был Халле.

Вся одежда ниже пояса на нем была изорвана, и клочья закорузли от засохшей грязи и крови. Альрик срезал лохмы, я плеснул воды, и мы увидели многочисленные раны, покрывавшее его тело. Там кровь Рыбака смешалась с твариной кровью. Но он еще был жив, хоть и без сознания. А еще я чувствовал силу четвертой-пятой руны. Пожалуй, впервые я не мог определить рунную силу человека. Она то затихала, то усиливалась.

Мы переглянулись с Альриком. Твариная кровь попала в Халле, и мы ничего не могли с этим поделать. Нужно везти его к жрецу, в Сторборг. И еще нам нужно сердце твари.

Я взвалил тело Халле на спину к Альрику, снял несколько веревок с ограды и прикрутил его так, чтобы он точно не свалился. На болоте я выудил несколько тел тварей, самых крупных из тех, что смог найти, вырезал сердца и завернул в кусок срезанной у них же шкуры.

Мы не знали, как долго твариные сердца могут храниться и подойдут ли такие. Может, они слишком мелкие? Выше третьей руны я тут никого не видел. Вроде бы.

А потом мы рванули обратно к реке. Альрик пропахивал болото, не раздвигая его трясинные воды, я шел за ним. И хотя только что мы уничтожили десятки тварей, уже начали подтягиваться новые, среди которых я видел и более крупных. По приказу хёвдинга я убил парочку четырехрунных и взял их сердца. На всякий случай.

Когда мы добрались до местности повыше, то побежали еще быстрее. Тело Халле подскакивало на альриковой спине, и я невольно морщился и сжимал топор еще крепче. Он был еще жив. Он был жив. К добру это или к худу, но он был жив. И если будет нужно, я сам убью его, тогда его душа уйдет к Фомриру. И никаких червей, никакого дерьма, никакого моря.

Неподалеку от места ночной бойни мы столкнулись с ульверами, прочесывающими тамошние трясины. Нас встретили радостными криками, которые быстро утихли, когда ульверы увидели полумертвого Халле. Я не стал ждать и побежал изо всех сил к реке, чтобы Арне подготовил корабль к отплытию к приходу Альрика.

Даже несмотря на бессонную ночь и длинный выматывающий день с блужданием в болоте по уши в грязи и бойню возле холма, я чувствовал, что во мне оставались силы на еще один такой заход.

— Арне! Мы нашли Халле! Его нужно отвезти в Сторборг! Быстро!

Ульверы узнали меня только по голосу, но Кормчий не стал переспрашивать, а тут же занялся работой. Я с разбегу плюхнулся в реку и начал с остервенением смывать с себя болотное дерьмо. Река ниже по течению почернела от грязи и крови.

Вскоре подбежал Альрик со своей ношей. Ульверы, повинуясь его командам, тут же поднялись на борт, я и Вепрь выпихнули Волчару на середину притока. Хёвдинг же сделал то же, что и я: вошел в реку вместе с Халле, немного омылся, ополоснул Рыбака и поднялся на борт.

И мы взялись за весла.

Волчара не шел, а летел по воде. Весла скрипели и гнулись под нашими руками. Пятеро хускарлов могли заменили весь хирд.

А Вепрь тем временем хлопотал над телом Рыбака: промывал раны, вливал воду ему в рот, так как неизвестно, сколько тот пролежал без сознания. Сказал, что серьезных ранений не видит. Да, кое-где мясо порвано до кости, но важные кровяные сосуды целы, и для рунного это не опасно. Оружия на Халле не было.

Твариные сердца, что я собрал, мы также промыли, положили в короб, прикрыли влажными шкурами, чтобы не перегрелись и не засохли. Но достаточно ли этого для сохранения? Никто не знал. Более того, если бы мы не видели такое у Магнуса, сына Рагнвальда, то вообще бы ничего не поняли.

Я греб и думал. Почему ни в одном хирде нет жреца? И почему жрецы вечно рассказывают всякую чушь, но я ни разу не слышал об опасности твариной крови? Про сердца знают почти все, а про кровь — нет. А вдруг жрец в Сторборге откажется помогать? Или не сможет помочь? Он же сказал, что Халле мертв! Он сказал, что мы можем спасти его душу. Значит, руны сказали ему неправду? Может, Мамир разозлился на того жреца и закрыл ему божественные знания? А еще говорят, что отрубленные пальцы жрецы жертвуют Бездне, и это Бездна дает знания. А чего больше всего на свете жаждет Бездна? Пожрать этот мир. И люди только мешают ей. Могла ли Бездна одурманить ум жреца, чтобы мы с Альриком погибли на том болоте? А потом бы ульверы пошли нас искать, застряли там до вечера, а вечером туда пришло бы еще больше тварей, и все бы померли.

Значит, нас спасло только то озарение, ниспосланное мне во время боя. И это озарение — не морок болотного ярла, а временный дар одного из богов. Вряд ли Фомрир. Он обычно дает больше силы или ярости. Хотя Альрик пожертвовал ему мою кровь. Фомрир предпочитает жизни врагов или тварей, но то была правильная кровь, кровь из раны, и он мог снизойти и вложить мне в голову ту мысль о Халле.

Но если то было лишь разовой мыслью в благодарность за жертву, тогда какой у меня дар? Может, мудрость? Вон я сколько думаю! Никогда в жизни столько не думал. Но если так, то лучше бы мне дали силу или выносливость. Мысли меня выматывали гораздо сильнее, чем весла.

В Сторборг мы влетели после захода солнца. Обычно эта дорога занимала у нас полтора дня с одной ночевкой. Альрик подхватил Халле на руки, я взял твариные сердца, и мы побежали к мамирову жрецу.

Пару раз нас останавливали дружинники конунга, прохаживающиеся по улицам города, но после быстрых объяснений отпускали и показывали дорогу покороче.