Совок

И, улыбнувшись в ответ этой заботе, с благодарностью её принял. Сняв губами ароматизирующий укропом огурчик, с поднесённой прямо к моему рту, вилки. Огурец, который мне так любезно, а главное, очень своевременно подсунула гражданка Лапина, был размером с мизинец. А еще он был восхитительно пупырчат и хрустящ. Преисполнившись благодарностью, я с трудом сдержался, чтобы прямо в ту же секунду не погладить по округлой коленке Ангелину Васильевну. До чрезвычайности добросердечно настроенную к следственным органам МВД.

Отпускать из мозжечка первый флёр алкогольной взволнованности мне категорически не хотелось. Наоборот, у меня был умысел вновь потянуться к бутылке «Столичной». Но вдохнув чесночный аромат прожаренной на сливочном масле курицы, я тут же и без колебаний пошел на сделку с собственной сущностью. И с совестью матёрого выпивохи.

От гастрономического дурмана я очнулся я лишь после того, как на моей тарелке остались только обглоданные куриные кости.

— Вкусно? — умильно глядя на моё, наверное, не очень чистое лицо, ласково поинтересовалась Ангелина Васильевна, — А давайте, я вам еще подложу?

Не дожидаясь моего ответа, Лапина убрала от меня посуду с бренными останками птицы. И взяв из шкафчика чистую шлёмку, щедро нагрузила в неё добавки. Не скупясь и снова от всей своей свидетельской души. После чего протянула мне льняную салфетку из явно гостевых парадных запасов. Пока я вытирал ею губы и руки, квартиросъёмщица, не размениваясь на этикет, сама повторно наполнила обе рюмки.

— За вас, прекраснейшая Ангелина Васильевна! С огромным чувством благодарности и восхищения! За вас! Говорю это лично от моего пылающего сердца и от лица всего МВД Союза Советских Социалистических Республик! — привстав из-за стола, косноязычно, но торжественно объявил я, проникновенно заглянув в глаза доброй женщине.

Изо всех сил стараясь не коситься при этом на благоухающую у себя под носом посудину. С которой всё еще веяло гастрономической радостью самого притязательного чревоугодника. И да, курицу жарят все без исключения женщины страны советов. Женщины любого вероисповедания и самой разной степени образованности. Но далеко не у всех она получается такой восхитительно вкусной!

— А еще за красоту вашу божественную и за душу вашу необычайно добрую! И за талант ваш кулинарный! А талант, должен я сказать со всей ответственностью, дорогая Ангелина Васильевна, у вас непревзойдённый! — поспешно добавил я.

Последнее своё искреннее восхищение я успел выразить еще до того, как мы снова чокнулись наполненными водкой лафитниками.

— Спасибо! Умеете вы, Серёжа, женщине лестную комплиментарность выразить! Большая способность у вас к этому! — расплывшись в томной улыбке, вновь проявила своё удовольствие гражданка Лапина, — Как же повезло вашей жене! Вот ведь какая счастливая она женщина!

Провокационность последней лапинской фразы я не оценил. Из-за того, что мозг был занят другими мыслями.

— Да не женат я, дражайшая Ангелина Васильевна! Увы мне! Холост я. — легкомысленно, по инерции отмахнулся я от сочувствующей мне женщины дежурной фразой идейного отшельника.

Окончательно утратив бдительность и всё своё внимание посвятив чревоугодию, я подцепил вилкой прожаренную четвертинку золотистой картофелины. Затем подумал и аккуратно приколол к ней пропитанную маслом, и жиром запеченную половинку луковицы.

— Это как же так, Серёжа? — распахнув глаза, немедленно оживилась стряпуха-кудесница.

И, сразу же, не теряя ни секунды, подхватив со стола бутылку, старательно набулькала мне еще водочки. О себе она, от нахлынувших за меня переживаний, очевидно, позабыла. — Это же неправильно! Такой мужчина и один!

— Да вот как-то так… — осоловев, как Каштанка, с сытым сомнением, я пожал плечами и ткнул вилкой в кусок прожаренного цыплёнка. — Один я обретаюсь в этой непростой и суровой жизни, дражайшая Ангелина Васильевна! Как есть, один! Всеми брошен… Позабытый, так сказать… и полон грусти безнадёжной!

Таки почувствовав в себе силы и отбросив недавние сомнения, я вцепился зубами в оставшийся кусок термически обработанной птицы счастья.

— А всё потому, что слишком уж служба у меня ответственная и беспокойная! — частично прожевав откушенное, пояснил я удивлённой домохозяйке свою холостяцкую печаль, — То с жестокой преступностью борюсь непрерывно, то потом после этого раны по больницам и госпиталям залечиваю! Вы не поверите, но не далее, как сегодня утром я из очередной больнички сбежал. Так и не долечился. Вон видите, голова сзади до самой середины мозга насквозь пробита! — указал я вилкой себе куда-то за спину. — Нет мне, разлюбезная Ангелина Васильевна, ни сна, ни покоя, ни счастья семейного! Не отпускает меня служба, потому как слишком уж незаменимый я специалист! Да чего уж там, если честно, то ценит меня начальство! — с чувством исполненного долга положил я обглоданную куриную косточку перед собой, — Они мне даже орден на днях обещали вручить! — уже абсолютно не торопясь, вместе с добрыми словами лениво допережевывал я остатки курицы. Рачительно собирая хлебной корочкой остатки янтарного соуса с опустевшей тарелки.

Вспыхнувшее любопытство не позволило сердобольной гражданке Лапиной спокойно усидеть на своём стуле. Качнув тяжеловесной грудью, она подхватилась и, встав, торопливо обошла меня справа. Неосторожно задев тугим бедром мой локоть. И обойдя, встала за спиной, шумно дыша в пораненный бандитами героический затылок.

— Да как же это⁈ Ведь нельзя же так! И еще неженат… Вам покой нужен, Сергей Егорович! Это же голова! Сами же говорите — мозг! Да еще до самой середины!!

Я почувствовал на висках лёгкие прикосновения её теплых пальцев и от удивления раньше времени прекратил жевательный процесс.

Похоже, что я слегка перестарался с запросом на жалостливое сочувствие к себе со стороны этой доброй квартирной хозяйки. Она настолько прониклась и впечатлилась, что даже начала первой трогать меня руками. Так-то оно бы и ничего, но эта тактильная инициатива должна была всё же исходить от меня.

— Эх, Ангелина Васильевна! — тяжко вздохнул я, — Где ж его взять-то, покой этот! Который, мать его за ногу, нам только снится⁈ Сейчас вот допрошу вас, соберусь с силами и пойду к себе в общагу ночлег искать! Да только разве дадут мне там выспаться⁈ — махнул я рукой без всякой надежды на лучшее.

Я снова удрученно выдохнул, постаравшись придавившую меня тяжелую сытость выдать за грусть, печаль и уныние. От дороги дальней и грядущей бессонницы.

— А не надо вам никуда уходить! Да еще, тем более, в какую-то общагу! — опять слегка придавив меня своей упругой плотью, выскочила из-за спины гражданка Лапина, — Серёжа, вы сами подумайте, пока вы меня расспросите, уже и ночь на дворе будет!

Без малейшей логики, но очень уверенно заявила мудрая и рассудительная женщина, мотнув головой на ранний вечер «бабьего лета» за окном.

— Даже не спорьте, вы здесь переночуете, я вам в зале постелю! У меня вам уж точно никто выспаться не помешает!

Глаза свидетельницы горели не только непреклонной решимостью, но и святой убеждённостью в своих словах. Может быть, она и впрямь верит, что существует хоть какая-то вероятность спокойного сна в едином с ней замкнутом пространстве? При наличии у неё такого роскошного белого тела? А её грудь⁈ А коленки?!! Однако, бог с ней, с безупречной женской логикой, мне надо было доигрывать свой водевиль.

— Ну-у-у не знаю… — затянул я волынку, притворяясь высокоморальным дебилом из закрытого медицинского учреждения, — Добрая вы, Ангелина Васильевна, но мне как-то неудобно вас стеснять. Нет, уж лучше я в свою общагу пойду! — неуверенно посмотрел я в глаза золотой тётки, очень надеясь, что она сейчас не прислушается к моей аргументации и продолжит убеждать меня в обратном.