Совок

Глава 21

Какие еще пидарасы? — с запинкой на самом стыдном из трёх слове, недовольно пророкотал Севостьянов, — И при чем здесь обком партии⁈ Ты в своём уме, Корнеев? Опять за старое⁈

Его добродушная расслабленность сменилась злой напряженностью на лице и сам он угрожающе подался вперёд.

— Ты, лейтенант, не забывайся! Ты изволь выбирать слова, когда речь идёт о нашей партии! Запомни раз и навсегда, Корнеев, мазать дерьмом коммунистическую партию тебе никто не позволит! С волчьим билетом вылетишь не только из комсомола, но и из МВД! — голос представителя Центрального Комитета уже звучал зловеще и никаких словесных манёвров с моей стороны не подразумевал. — Я думал, ты, как человек здравый, от своих побасенок уже отказался! И о своих грязных инсинуациях о секретаре обкома уже забыл!

В его глазах я увидел классовую обиду коммуниста, которая выглядела вполне настоящей.

Если бы я не был уверен в обратном, я бы ему поверил. Поверил бы в то, что этот мудрый дед и вправду не в курсе некого прискорбного, так сказать, факта. А именно того, что Второй секретарь обкома скрашивает свой досуг в обществе театральных содомитов. Более того, я также был уверен, что не будь этой пикантной детали, вряд ли московский генерал со Старой Площади был бы сейчас в этом доме. Не поехал бы он к тётке в глушь и почти что в Саратов. Еще я был убеждён, что никакая не уголовщина, связанная с водкой и спиртом, является причиной его здесь присутствия. У него в столице полно других забот, гораздо большего калибра, чем левый «самопляс» на периферийных землях страны советов. Пусть даже и в особо крупных размерах.

И мало того, уж мы-то с ним оба знаем, что я знаю, что он всё знает! И, что понимает. Однако, чтобы не будить в старике зверя, я решил не дёргаться и соблюсти условия его каприза. Не слишком замысловатого. Всего-то и надо, что заткнуться и переждать, пока он отработает свою обязательную программу. Хрен с ним, пусть покуражится. До полного своего самоудовлетворения.

Пользуясь паузой, я еще раз прокрутил в голове некоторые детали. Если верить прежней информации по поводу Матыцына и его назначения на высокую должность, то дед Григорий не должен бросаться из-за него под танк. И потому мой юношеский хребет об свою артритную коленку ломать он тоже вроде бы не должен. Тогда к чему весь этот водевиль? Работает условный рефлекс? Как у собаки Павлова? На предмет того, что партия коммунистов, как и жена Цезаря, должен оставаться вне всяких подозрений? И никак не может быть причастной к высокодуховной педерастии? Ну да, всё верно, народ и партия едины. Но ни разу не едины коммунистическая партия и пидарасы!

— Ведь это ты, Корнеев, насколько мне известно, разворошил это дерьмо? — даже не стараясь быть логичным и последовательным, проскрипел генерал.

— Я! — на всякий случай изобразил я на лице глубокое раскаяние в содеянном, — Но дело мне передали уже возбужденным по сто восьмой УК. В процессе расследования я переквалифицировал его с тяжких телесных на попытку убийства. Через пятнадцатую, как и положено. Покушение на убийство, то есть. И через какое-то время, оформив всё надлежащим образом, передал в прокуратуру. Всё в строгом соответствии с действующим законодательством, товарищ генерал!

— И никто тебя в том уголовном деле не консультировал и ни к чему не понуждал? Может быть, твои начальники? Или кто-то из областного комитета партии? — умиротворённое добродушие вновь вернулось на лицо работника ЦК. — Откуда ты узнал про внепартийные пристрастия этого Матыцына?

— Так я же говорю, Григорий Трофимович! При проведении следственных действий всё это повылазило! Утонченную интеллигентность, её ведь не спрячешь! Она, паскуда, всё равно где-нибудь, да вылезет! Как ни старайся! Да, если честно, то не такая уж это и тайна! Там полтеатра под хвост балуется! Как швейные машинки «Зингер» тычутся друг в друга! Начиная с главрежа товарища Белоцерковского и до самых до окраин! Включая нижний техперсонал драмтеатра. Очень уж культурный народ собрался этом очаге культуры, Григорий Трофимович! — осторожно взглянул я на гэбиста, мониторя его реакцию на высказанное вслух богохульство.

Генерал-лейтенант спокойно вкушал из чашки тонкого фарфора и жгучей обиды за однопартийцев-пидоров более не выказывал. Молодец старик, меру знает и циничен не менее моего! Мысленно кивнув самому себе, я осторожно продолжил.

— И что товарищ Матыцын у театрального бомонда пользуется всяческим уважением, тоже ни для кого не секрет! Подробно устанавливать, кто кого и как часто там уважает, я не стал, товарищ генерал. Вынес постановление в строгом соответствии с УПК и передал уголовное дело в прокуратуру!

Видя, что дед упёрся в меня неподвижным взглядом ящера и о чем-то задумался, я решил проявить благоразумие, и умолк.

— Ты знаешь, Серёжа, у меня сейчас такое чувство, что ты издеваешься! Очень нехорошо, обидно, я бы так сказал! Но надо отдать тебе должное, издеваешься ты чертовски тонко! Да, с тобой трудно не согласиться, говоришь ты вроде бы правильные вещи! Но вот чувство у меня именно такое! Ты глумишься, Серёжа! — с лёгкой и почти грустной улыбкой мягко укорил меня Севостьянов, — Нет-нет! — успокаивающе шевельнул он ладонью, заметив, что я искренне смутился и начал привставать со своего кресла, — Ты не надо мной, ты над системой нашей глумишься! Такое вот у меня неприятное ощущение, дружок! И видишь ли, Серёжа, своим ощущениям я привык доверять! Ты вот что, ты поясни мне, пожалуйста, какой у тебя во всём этом твой личный интерес? Но только не говори мне, что этого интереса у тебя нет! Не заставляй меня думать, мой мальчик, что ты держишь старика Севостьянова за выжившего из ума идиота! Тебе ведь не нужно, чтобы я про тебя так думал, а? — дедушка из ЦК смотрел на меня слишком ласково, чтобы можно было быть спокойным за свою будущность. Будущность милицейскую, комсомольскую и просто будущность…

Нет, за идиота, да еще выжившего из ума, я Григория Трофимовича Севостьянова не держал. Ни сейчас, ни когда-либо раньше. Это самому надо быть потомственным имбецилом в седьмом поколении, чтобы позволить себе такое думать. Ну да бог с ней, с этой совсем недешевой для меня лирикой! Ведь это неспроста он меня сейчас своими иезуитскими подходцами снова загоняет в угол! А я с самого сопливого детства не люблю стоять в углу. Тесно мне там и грустно. Стало быть, выбор у меня невелик и надо как-то соскальзывать в сторону. Например, бросить ему кость с лохмотьями правды на ней. И пока он её обнюхивает, я тем временем успею отползти в сторонку. Или, на худой конец, появится хоть какое-то время собраться с мыслями.

— Правы вы, товарищ генерал! — прерывисто вздохнул я и поднял на деда бегающий взгляд застигнутого за мастурбацией прыщавого подростка, — Был, вернее, есть у меня в этом деле свой шкурный интерес!

Изображая отчаянную попытку выглядеть уверенно и бесстрашно, я уставился на узел севостьяновского галстука. Ненавязчиво давая тем самым понять, что в глаза генералу я смотреть не решаюсь. Пусть думает, что зашугать меня ему удалось.

Выпалив первую порцию задуманной шняги, я неуверенно умолк. Теперь самое время ему меня простимулировать. И неважно, чем. Пинком или пряником. Я юноша нахальный, циничный и даже в какой-то степени неглупый. Но при всех перечисленных достоинствах, всё же юноша. Значит, генерал-лейтенанту ГБ, с его непревзойдённым умом и космической сверхмудростью ни разу я не противник в подобного рода играх!

— И чего замолчал? — снова подался вперёд руководитель межведомственной бригады, — Говори, чем тебе, лейтенанту из районной милиции Второй секретарь обкома смог так навредить? Где он тебе дорогу перешел? Когда он успел тебе перцу на мудя насыпать?