Юленька

— Нет. Между мной и твоей племянницей ничего не было.

Анистов, покраснев, вышел из кабинета. Я глянул в окно в ночную темень. Такая темень ждёт меня всю оставшуюся жизнь, если я останусь в этом доме.

***

Всю ночь мне не давала покоя мысль, что я потеряю Юленьку, если проявлю малодушие и уеду. Я вставал, порывался бежать к ней в комнату, потом останавливал себя, мерил шагами пространство. Представлял свою жизнь рядом с ней. Вечное ожидание чего-то худшего, жизнь на грани смерти… И не только моей, но и её. Если я окончательно пропаду в омуте её прекрасных голубых глаз и вдруг однажды не успею спасти, то и моя жизнь будет кончена. Стоит ли так привязываться к человеку, чья жизнь может внезапно оборваться. Господи! Как же жестоко я рассуждал той ночью. Мысли терзали меня всё сильнее и сильнее. Я не мог даже ходить, не мог сидеть, лежать. В конце концов, я вышел из комнаты и направился в сад, для начала постояв немного у спальни Юленьки.

В саду стоял утренний туман. С листьев скатывалась роса, как слёзы с моих щёк. Я прошел по дорожкам сада, останавливаясь у рябины, у липы, яблонь, груш, обнимая их стволы, прислоняясь к прохладной коре, которая приносила облегчение моей разгоряченной коже снова и снова. Я горел. Это правда. Я горел, как наверное от грехов горят в аду. Я трусил и ненавидел себя за это. Хотелось кричать, рвать и метать, сломать что-нибудь, но я лишь тихо бродил по дорожкам и молча плакал. Малодушный, себялюбивый, трусливый мерзавец. Я принял решение, когда туман почти рассеялся над горами и ущельем, и первые трели птиц зазвенели в ветвях огромного широкого дуба, а солнечные лучи едва показались над горизонтом.