Юленька

Глава 10

Восемь долгих лет я колесил по свету. Вернулся в Россию почти сорокалетним мужчиной, поседевший раньше времени и утративший всякое желание путешествовать, наслаждаться чем-то, делать что-то или чего-то желать. Я утратил даже желание жить. Больше ничего не искал, ничего требовал от судьбы. Просто существовал, как многие.

Истратил почти всё своё состояние. Оказался на мели.

И вновь случилось так, что дорога привела меня в те края, где жил мой бывший друг Сергей Анистов. Я проехал цветущую деревню и свернул на дорогу, что вела к старой усадьбе.

Я встретил там пустоту. Разбитые окна усадьбы смотрели на меня будто с осуждением и злобой. Всё вокруг было разорено, потеряно, убито. Уехав восемь лет назад из этого дома, я обрубил все связи с Сергеем. Я не знал, что у них произошло и куда они делись. Тоска овладела моим сердцем, когда я проходил по пустынным коридором и комнатам, которые некогда оглашались звонким голоском и смехом прекрасной молодой девушки. Юленька. Где ты теперь? Что с тобой?

Я вышел в заросший травой сад и дошел до скрытой от всех глаз беседке, где раньше мы сидели, обнявшись целыми вечерами. Вот Юленька кладёт светлую головку на мое плечо, а вот она теребит носками пол, стеснительно опустив глаза. Тут же картинка меняется, и я вижу как Юлия сидит, одинокая, а я подхожу к ней и обнимаю сзади, протягиваю поспевшее спелое яблоко, румяное как и она сама. Я на секунду прикрыл глаза. Все образы исчезли. Беседка теперь одичала. Крышу и стены оплел дикий виноград, закрыв беседку от глаз ещё больше. Я сел на ветхую скамеечку и заплакал об ушедшем. Я бросил Юлю. Трус, предатель, который не смог бороться за свою любовь.

Рука наткнулась на что-то прохладное. Я поежился. На дворе стояла осень. Листья на деревьях уже пожелтели, ветер гнал их по дорожкам сада, как меня мои воспоминания в эту беседку. Было холодно, но холод металла, который оказался в моей руке обжёг меня. Цепочка, что я купил Юленьке на ярмарке. Это была она. Её холод не сравнится даже с морозами зимы, не то, что с осенней непогодой. Я сжал цепочку в ладони так крепко, что свело пальцы. Но я её не отпустил. Я целовал холодный металл, рыдая снова и снова. Пока не услышал шорох в кустах позади себя.

Я обернулся и встретился глазами с женщиной в синем платке. Она стояла, с удивлением глядя на меня. Промелькнул в глазах испуг, но потом она прищурилась и подняла бровь.

— Господин Громов? — Произнесла она немного грубовато. Она узнала меня. Это была та самая горничная, которая служила у Анистова восемь лет назад.

— Рита, — прошептал я. — Простите. Я…

Я не знал, что сказать. Рита пригласила меня в дом. Мы прошли на кухню. Она вынула из сумки термос и налила мне горячего чая в одноразовый стаканчик.

— Держите. Замёрзли, небось. Холодища-то какая. Пейте.

Я не стал отказываться. Действительно замёрз. Выпил маленькими глотками сладкий чай и вернул стаканчик.

— Что произошло с домом? — Спросил, сжимая в кармане цепочку, боясь услышать ответ, но жаждая его услышать.

Рита убрала термос с чаем и села напротив меня.

— Дом разорился. Пришлось всё продать. И лошадей, и ценности. У господина Анистова было много долгов. Жена бросила, укатила с другим. Богатого себе нашла. Он остался здесь, расхлёбывать кашу, которую она заварила. Да не расхлебал.

Я страшился спросить о Юленьке, но Рита сама заговорила о ней.

— Молодая наша барышня, Юлия, предлагала ему взять её деньги. Но он отказался. Так и не знаю, что с ними стало. Адвокат наверное захапал. Они жили здесь пока… Вы же ничего не знаете, верно?

Я покачал головой.

— Пойдёмте. Покажу Вам.

Она встала со стула и повела меня снова в сад. Мы обошли все строения, и даже беседку, потом прошли две дорожки и подошли к высокому дубу. Тут я всё понял. Под дубом стояли две могилы. Сергея Анистова и его племянницы. Юленька. В области сердца заныло. Юленька умерла… Холод закрался в душу, лёд, сковавший сердце, казалось, уже не растопить. Я думал умру на месте. Но остался стоять, глядя на могилу моей любимой, которую я бросил.

— Как? — Потрясённо произнёс я одними губами, но Рита меня поняла.

— Очередной приступ. Мы не успели спасти её. Сергей Маркович очень горевал. Заболел. Он умер через год после племянницы.

Она указала на даты смерти обоих. Я прочел. Юля умерла через полтора года после моего отъезда, Сергей ещё годом позже.

— Он так и не решился… — Прошептал я. Анистов так и не поместил Юлю в клинику.

Рита не поняла, что я имел ввиду.

— Я прихожу иногда, навещаю, чищу могилы. Бывает и с дочкой её прихожу. Теперь уже реже. Времени почти нет. Хозяйство у меня своё в деревне. Но тут вообще не далеко, так что иногда добираемся.

Я не сразу понял, что она сказала, но когда до меня дошел смысл её слов, я повернулся к ней и как безумец взглянул ей в глаза.

— Дочка? Вы сказали дочка? Юлина?

— Так чья же ещё? Конечно, Юлина. Я её опекун. Хорошая девочка. Спокойная, рассудительная. Работу любит, помогает мне. Без нее как без рук я.

Рита даже не могла предположить, что я был отцом ребенка? Она не знала о наших с Юлей отношениях? Если бы знала, сказала бы, что дочь моя.

— Сколько девочке лет? И как её имя?

— Так семь исполнилось в начале мая. Ириной звать.

— А… Отчество?

Я замер. Всё во мне замерло. И сердце стучать перестало.

— Сергеевна она. Дали отчество дяди.

— Но это же моя дочь…

Рита глядела так, что я понял: знала она всё. Всё знала.

— Не стыдно Вам, господин Громов? Вы сюда зачем приехали? Прошлое бередить? Так нечего уже. Нет их давно. И больно им сделать уже не сможете. А Ирину я Вам не отдам. Она дочь мне. И незачем ей Вас знать.

Она вдруг отошла от меня подальше, оскалилась и со злобой посмотрела.

— Если бы Вы знали как Юля страдала, то умерли бы от боли за неё. Но Вам не было дела до бедняжки. Вы ведь уехали. На Ирину Вы никакого права не имеете. Прощайте!

Она повернулась и пошла прочь от дуба. А я остался. Она была права. Я не имел права на дочь. Я не имел права на её любовь, ведь предал её мать. Я не имел права даже стоять здесь и горевать о моей Юленьке. Но сел рядом с могилой и посмотрел на её портрет. Молодая, милая, нежная, наивная. Я навсегда запомнил её такой. Достал телефон из кармана. Перелистал фотографии в галерее. Вот она, спящая, спокойная. Я сохранил её фото.

Я почувствовал отвращение к себе, а сердце снова заныло тупой болью. «Вы слишком красивы. Как можно быть до странности таким красивым», — звучали в голове слова Юленьки.

«Ваш взгляд полон решимости, жизни, выражение лица смелое, а в глубине глаз что-то дерзкое…»

Нет, я не красив, я уродлив, всегда был уродлив. Душа моя страшнее самого ада. А взгляд потух, в нём больше нет жизни и решимости, выражение лица моего такое, что хоть сейчас в петлю.

Я бросил всех. Отца, мать, Асю, Сергея, Юленьку и ещё много людей я оставил в прошлом. Я так ненавижу себя, что хочется забыть, что я вообще существую. Хочется быть кем-то другим, но моё проклятие — быть Алексеем Громовым.

Не в силах сидеть, я упал на Юлину могилу и обнял её памятник. Я не замечал осеннего ливня, обрушившегося мне на голову словно кара небесная. Я плакал сам. Погубил чистую, прекрасную душу и всё, что теперь мне остаётся в жизни — это горечь и сожаление о прошлом. И, конечно, ненависть. К себе.