Путь к колодцу

Анатолий Иванович с усталой улыбкой глянул на меня:– По сути, вся наша жизнь протестует, таким образом, ведь непостижимоеотрицает накопленныйза всю жизнь опыт, а, значить, и саму жизнь, скопившую его – зачем жил ты, если всё, что приобретено тобою не даёт тебе возможности понять происходящее, и оказываешься ты в роли неразумного, ни чего непонимающего ребёнка.

Утомлённо вздохнув, он замедленным движением помассировал веки, покрасневшие от бессонной ночи, и досадливо поморщился:

– Может, я непонятно говорю? Я и сам многого не понимаю, поступаю, как и Ерёменко, то удрал от непостижимого и забыл о нём, выбросив из памяти, или пытаясь выбросить, защищая себя, свою психику от перегрузок… Впрочем, надо работать, а это всё пока не то…– вдруг совершенно неожиданно прервал он сам себя, так и не сказав, чем же это его поступки похожи на поступки Ерёменко. Шутливо подмигнул мне:

– Есть факты, их надо проверить. Так или нет?

– Так точно. – насторожено улыбнулся я ему в ответ.

– А факты весьма неприглядные, – он удобнее устроился за столом, опершись на локти, и раскрыл принесенную папку, доставая оттуда листы бумаги, густо покрытые машинописью:

– Должен тебе сообщить, что, судя по этим документам, мы с тобой позволили внедриться в одно, из занимающихся важными оборонными исследованиями учреждение Города, агенту враждебной разведки.– говорил он, просматривая и складывая стопкой документы:

– Это данные нашей агентурнойразведки. Они указывают, что уже приблизительно с конца мая этого года, были засечены объекты, заинтересовавшие разведку противника. Вот, после этого, и начался у них шабаш с агентами и резидентами, который мы с тобой прозевали. И, по имеющимся данным, в середине лета, им удалось на кого-то выйти. На кого-то, кто непосредственно занят с объектами.

Отложив бумаги, глянул на меня: – Мне, почти весь день, пришлось давать отчёт и оправдываться перед коллегами из Центра, доказывая им, что ни один из НИИ не имеет к этим объектам ни какого отношения. И ни в одной из зон оборонных исследований нет утечки информации.–озабоченный, он потёр подбородок: – Кажется, они так и не поверили… Так что сегодня ночью намс тобой поспать не придется, принято решение провести полную проверку информационных зон.

Сказать, что меня обрадовала эта перспектива? Перспектива всю ночь проторчать над составлением опросных листов для программистов, извращаясь в изобретении наиболее каверзных вопросов? Всю ночь нюхать архивную пыль, ворочаясь в старых делах… Вероятно, более нудной и рутинной работы, чем полная проверка информационных зон, не существует. И, при этом всём, предельное внимание к каждому слову, к каждому подобию в описании явлений, местности… Моё настроение сразу упало, что немедленно отразилось у меня на лице. Анатолий Иванович, понимая моё настроение, сочувственно шевельнул плечами:

– Ни чего не поделаешь, это важнейший этап нашей работы, нам так или иначе, пришлось бы заняться этим, после всего случившегося. Но ты не огорчайся, завтра утром, если ещё будешь способен о чём-то думать, кроме отдыха, попробуем слетать вертолётом на этот кордон. Как там его? – он досадливо поморщился: – Закажем вертолёт на завтра.

Анатолий Иванович таки подсластил горькую пилюлю, наверное, в этом и заключается талант работы с людьми, – когда даже неприятная работа становится удобоприемлимой, назвать её приятной у меня язык не повернулся.

Глава 4

Торопливо лопотят вверху лопасти вертолётного винта, кемарю я после бессонной ночи в тряском уюте маленького вертолета. В накатывающейся на меня временами дрёме, лопотание винта превращается в чьё-то торопливое бормотанье непонятное и тревожное.

Проплывает внизу чёрный зимний лес, укрытый кое-где серо-голубыми пятнами снега, тающего под напором обычной у нас декабрьской оттепели.

Мы летим на кордон с самым простым заданием – поговорить с Климом Фомичом, так называемая, предварительная разведка. Мелькают под нами засыпанные голубым снегом распадки с извилистыми чёрными пунктирами незамерзающих ручьёв на дне. Гордыми стражами стоят на водоразделах исполинские сосны, темнея мрачной своей зеленью, проплывают поляны, испещрённые цепочками чьих-то следов.

А я, старательно борясь с охватывающей меня сонливостью, то, погружаюсь в вязкую дрёму, начиная вслушиваться в торопливое невнятное бормотанье лопастей, то выныряю, пристально вглядываясь в зимний лес.

Ночь оказалась не из лёгких, проверка информационных зон, конечно же, так быстро не окончилась, но на совещании решили, что группа Анатолий Ивановича будет заниматься событиями на кордоне, а группа, это он да я, к моёй радости. Другой бы огорчился, мол, раз так определили, то это значит, событиям на кордоне особого значения не придают, но меня это только радовало, особенно сейчас, когда понадобилось использовать заказанный вертолёт. И Анатолий Иванович, освободив меня от работы в архиве, отправил в аэропорт, оставшись продолжать поиск, результаты которого, ещё далеко не систематизированные, но давали уже много пищи для размышления.

– Приближаемся. – оторвал меня от раздумий голос пилота в наушниках: – Это уже граница участка. – он указал рукой на чернеющее среди голубовато-синих сугробов на дне распадка извилистое русло ручья.

Мы летели на высоте около тысячи метров, поэтому мелкие детали местности не просматривались, но озеро, у которого располагался кордон, было слишком большим, что бы его ни заметить, тем не менее, как я не всматривался, найти его среди голого зимнего леса не мог.

Пилот вдруг чертыхнулся и заложил вертолет в головокружительный вираж, разворачиваясь.

– Черт знает, что …– занервничал пилот, выравнивая машину – Не понимаю ни чего… Карта не соответствует? Или я ни чего не соображаю?

Мы уже медленно летели, внизу всё так же расстилался лес, прячась в складках низин.

– Это уже противоположная его граница.– удивлению пилота не было предела: – Мы его насквозь пролетели, этот кордон дранный…

Вертолёт неподвижно завис в воздухе, и растерянный пилот обернулся ко мне, продолжая недоумевать:

– В голове не укладывается… Вон речка… – он ткнул пальцем в петляющую на дне распадка полоску речного русла: – Она в озеро должна, судя по карте впадать, а его нет…

– А ну, снижайтесь вдоль речки. – приказал я ему. Он перевёл вертолет в пологое пикирование. И вот тут началось…

Мне показалось, что с огромной скоростью мы начали, подхваченные могучим потоком, ввинчиваться в центр исполинской воронки, водоворотом засасывающей нас. Земля и лес под нами, всё ускоряясь, закрутились в хороводе, образуя воронку, из центра которой начали появляться всё новые и новые участки леса. А вон и озеро с черными постройками кордона на берегу, как-то необычно – боком, вывернулось из центра воронки.

С самого начала этого падения меня буквально парализовало, судорожно вцепившись в подлокотники, я почти захлебнулся ставшим в горле комом. С пилотом, вероятно, происходило то же самое, вертолёт крутило самым замысловатым образом почти до самой поверхности озера, где этот чудовищный хоровод прекратился, и пилот чудом выровнял машину у самой поверхности воды.

Несколько секунд полёта до берега в наушниках стояла непрерывная ругань, которой пилот хотел прикрыть свою растерянность. Лететь пришлось, почти касаясь поверхности озера колёсами шасси, и ни каким усилием пилота вертолёт поднять выше не удавалось, не смотря на то, что стрелка оборотов ротора дрожала за красной предельной чертой.

Мы врезались в низкий песчаный берег и, оставив длинную глубокую полосу в береговом песке, остановились.

– Сели… – пилот повернул ко мне покрытое мелким бисером пота удивлённое лицо: – Что б я так жил… Что за чертовщина?– дрожащим от напряжения голосом выругался он. Сняв матерчатый шлем, он с усилием провёл им по лицу, с удивлением уставившись на тёмное пятно пота, проступившее на светлой поверхности шлема.