Путь к колодцу

Только сейчас я почувствовал, что могу шевелиться, судорога, сковавшая все мои мышцы в панцирь, ослабла. Я, казалось, совершенно утратил способность удивляться, или уже был удивлён настолько, что дальнейшее удивление было уже невозможным.

Отстегнув привязные ремни, мы вышли на берег. Невдалеке, прикрывшись оголённым кустарником, стоял заповедный лес, чернея влажными ветвями на фоне пасмурного неба. Я огляделся, отсюда до кордона было километра полтора, обрывистым густо поросшим лозняком берегом.

– Что делать будем? – спросил я настороженно у пилота, он молча обошёл вертолёт, осмотрев его, традиционно ткнул носком в скат шасси, и остановился у входного люка:

– Попробую связаться с диспетчерской.

Несколько минут пытался он выйти на связь, непрерывно вызывая диспетчера, но, казалось, эфир так же взбунтовался, звуки, несущиеся из наушников, были совершенно неправдоподобными. Невозможно ни каким звукосочетанием передать доносящиеся от туда бульканье, кваканье, визг… И в тоже время в их чередовании был завораживающий порядок, ожигающий холодом непостижимого и страшного предчувствия, не верилось в случайность набора всех этих звуков, как сложная симфония, имели они неуловимо сложный лейтмотив, пугающий даже возможностью своего существования.

Пилот в недоумении пожал плечами, отбросил наушники на сидение:

Я так же пожал плечами.

– Надо сходить на кордон, там возможно есть телефон. – предложил я, сам в это не веря.

– Вы можете остаться, я сам схожу. – вызвался я, тоже оглядываясь.

После шума лопастей, только сейчас до нас начала доходить окружающая тишина, невероятно густая, обволакивающая вязкой тяжёлой смолой, возвращалась она, вспугнутая натужным рёвам вертолётного двигателя, медленно и осторожно ощупывая и поглощая своими невидимыми щупальцами вертолёт… Нас с пилотом... Пугливо отдёргивая свои мягкие вялые щупальца при звуках наших слов, шагов…

Покой вокруг был абсолютный, даже озеро уже лежало идеальным чёрным зеркалом, и лес, как выписанная до мельчайших подробностей картина – полная неподвижность…

Казалось, всё вокруг застыло в напряжённом внимании. Вот тогда и появился во мне страх, ещё слабый он только намекал о себе сухостью во рту, лихорадочной внимательностью, когда взгляд перескакивает с одной детали окружающего мира на другую, в странном поиске источника самого страха, перебирает различные предметы окружающего мира. Страх есть, а повода для него, как будто нет, и глаза ищут его причину, в тревожном непонимании…

– Пойду я тогда. – нерешительно произнёс я, стараясь загнать страх куда-то поглубже. Пилот поморщился и полез в салон, достав оттуда огромный пистолет ракетницы, и, переломив его, загнал в ствол патрон ракеты.

– Пожалуй, и я с вами. – сунул он ракетницу в карман меховой куртки. И вдруг, разрывая вязкую тишину, донёсся едва слышимый вой авиационной турбины, от страха у меня мгновенно похолодела спина, я глянул в лицо пилоту, – слышит ли? Он удивлённо прислушивался к нарастающему подвыванию:

Я попробовал его успокоить, не было смысла вводить его в курс всех обстоятельств:

– Это…Самолёт…Здесь… Недалеко… – буркнул я, запинаясь, не совсем уверено. Пилот досадливо поморщился:

– Какой к чёрту самолёт…Рёв турбины я узнаю в любом шуме. А это..? – он замолчал и, передернув плечами, продолжил: – Так, наверное, должен выть сдыхающий динозавр… И вообще… Не уютно здесь как-то…– он и сам понял, что это не самая удачная из его шуток, а мне даже не захотелось уточнять или высказывать своё мнение об обстановке.

Мы всё ещё стояли у вертолёта, не в силах отойти от него более чем на два шага. Он был своим, из своего, обычного нормального мира, я не в состоянии объяснить чувство уверенности, идущее от него к нам. Казалось невозможно оторваться от этого осколка своего мира, в мир на первый взгляд ни чем неотличимыйот обычного мира, и в тоже время чем-то настораживающий, маскирующий за привычнымиобразами нечто чуждое нам. Как можно передать странное это ощущение, но, всем существом своим, я чувствовал его неестественность.

Говорят, если в атмосфере помещения снизить даже на несколько процентов содержание кислорода, то, через некоторое время, человек почувствует это. Чувством, охватившей его тревоги, ощущением чужого взгляда в затылок – в общем-то, ощущением непостижимым. Не понимая причины, человек всё-таки почувствует какую-то ненормальность в окружении своём. То же происходило и с нами. Я видел, и пилота мучит тоже, он так же ощущает неестественность в окружающем и так же боится признаться в этом. Мы, как бы, подыгрывали друг другу, стараясь скрыть свой страх, как будто боялись, что бы нечто ни поняло, что раскрыли мы подмену мира.

Страх парализовал меня, я боялся оглянуться, боялся поднять глаза, оторвать взгляд от такой родной серовато-голубой обшивки вертолёта… Боялся увидать не то…

– Ну так, что же..? – мялся рядом пилот – Может, двинем потихоньку?

– По..– у меня хрипом перехватило горло, и я продолжил дрожащим от страха голосом: – …сидим…перед…до…рогой…

У пилота округлились глаза, он ни чего не сказал, только стал белее снега, но было мне не до его переживаний. Прижавшись к ещё не остывшему бортувертолёта, я уговаривал и успокаивал себя, пытаясь взять себя в руки.

–Что происходит? Мне страшно..! – просипел пилот сдавленным шепотом, прижавшись к борту рядом со мной. Но я не отвечал ему, в этот момент, трепеща от страха, я огляделся вокруг.

Всё вокруг казалось таким привычным, и лес, протягивающий тёмные изломанные ветви к невыразительному серому небу, и гибкие плети лозы, застывшие в неподвижности, и чёрная вода озера, окаймлённая светло-жёлтым песком берегов… Такое привычное, всё вызывало дикий необъяснимый страх…

И вдруг всё! Конец! Вокруг ровным счётом ни чего не изменилось, но перемена была разительная. Как будто из-за ширмы, сотканной из неба и леса, озера и его берегов, ушёл кто-то. Кто-то, кто внимательно следил за нами, прикрываясь ширмой с холодным вниманием хищного зверя, спокойно и обстоятельно…

– Мы что..? Проснулись? Что ли? – пилот удивлённо смотрел на меня. Действительно на пробуждение это было, похоже более всего. «А скорее – ужас ушёл из-за ширмы, чуть шевельнув её сквозняком, и теперь она совершенно не страшна.» – вдруг подумал я, оглядывая лес, озеро, и набирая полные лёгкие свежего воздуха, пахнущего талым снегом.

Сейчас даже воспоминание о недавнем страхе, ни чего, кроме недоумения и стыда не вызывало.

– Вы можете, что-то объяснить? – пилот требовательно смотрел на меня; – Что с нами произошло? Что здесь происходит? Почему мы уже ни чего не боимся?

Я пожал плечами, молча, направляясь к вертолёту на своё место. О чём здесь говорить?

– Давайте на кордон. – прервал я его допрос, пристёгивая привязной ремень.

Несколько минут потребовалось нам что бы, теперь уж без приключений, достичь поляны на берегу озера, на которой, прижавшись к опушке леса, стояли приземистые почерневшие от времени и непогоды постройки кордона.

Когда, после приземления, лопасти вертолётного винта, устало прогнувшись, остановились, я, испытывая изнеможение от усталости, буквально вывалился из вертолёта. От кордона к нам, успокаивая на ходу лохматого серого пса, шёл высокий худой старик с широкой окладистой бородой на иконописном лице пророка. Оставив пилота, я пошёл ему на встречу:

– Здравствуйте, – протянул я ему руку: – Клим Фомич?

Он, после крепкого рукопожатия, спросил, пристально вглядываясь:

Я улыбнулся: – Мы не знакомы, меня к вам Ерёменко направил.

Я протянул ему служебный жетон, в который он довольно долго вглядывался.