Путь к колодцу

Неторопливо семенил Орлик, не нуждаясь в понукании, по знакомой тропе, то сбегающей в сумрак сырых распадков и причудливо петляющая там, среди зарослей лещины и жимолости, где в зелёном тоннеле не видно тропы уже на расстоянии вытянутой руки. То пересекал чарующие своим журчаньем слух ручьи, катящие свои прозрачные воды среди огромных замшелых валунов на дне распадков. Было тихо и покойно, только тихо, так тихо, что казалось это воспринимается не слухом а всем телом, гудел лес под невесомым дыханием тёплого воздуха в вершинах.

Наверное, такие минуты запоминаются на всю жизнь, как эталон покоя и счастья, впрочем, счастье это, вероятно, нечто иное, чем покой, да не об этом разговор…

Всё это лирика, и я рассказываю всё это, что бы вы поняли, то, что произошло в дальнейшем, оказалось для меня неожиданностью, но не могло быть порождено моим возбуждённым воображением,– я был спокоен, как ни когда.

Ехал я так, ехал, когда Орлик стал, запряв ушами. Я, удивлённый, оглянулся, мы стояли на спуске в довольно широкий яр, каких множество уже пересекли, надо было перебраться и через этот. И я уже видел, на противоположной склоне, граничный столб, стоящий среди густо заросшей молодью просеке. Слегка толкнул я Орлика каблуками в бока, он не шевельнулся и только, вытянув шею, к чему-то с шумом принюхивался. После более энергичных понуканий он, осторожно переступая, пошёл вниз. И в тот же момент я почувствовал, что вокруг что-то изменилось… Это был как бы толчок, дуновение, пересечение невидимой границы…

Мне почему-то стало тревожно, страха не было, просто, как будто что-то удивило… Я не представляю можно ли это как-то объяснить словами, просто чувствуешь – что-то не так, но где не так, в состоянии ли моём тут дело, или что-то вокруг не так, и как оно должно быть, этого я не мог понять.

Ни чего, не понимая, я выехал на противоположный склон и понял, что заблудился. Столба не было, да и вообще, вокруг вместо сухого прозрачного смешанного леса, пронизанного солнечным светом, вдруг оказался мрачный таёжный бурелом. Грудами громоздились вырванные с корнем деревья, с висящей клочьями сизой корой, а невдалеке начиналось кочковатое болото, кое-где поблескивающее лужицами. Но ведь и близко не должно быть этого болота… Но, тем не менее, вокруг меня стояла, в угрюмом молчании, самая настоящая лесотундра…

Растерявшись, я обернулся назад, ни какого яра позади не было – был тот же мрачный бурелом, лохматящийся клочками пепельной коры корявых лиственниц, да зеленеющий кедровым сланником. А непосредственно перед Орликом тянулись, теряясь в сланнике, покосившиеся полу истлевшие светло-сизые столбы, опутанные ржавой колючей проволокой.

Местность вокруг, с громадами голых сопок на горизонте, была совершенно мне не знакома, на тысячи километров ни чего подобного быть не могло…Жуткое чувство подсказывало мне, что-то совершенно фантастическое, казалось я выпал из нашего мира и попал в совершенно иной, чужой мир.

Ни чего, не соображая, я спустился с седла и подошёл к ближайшему столбу, прикоснулся зачем-то к нему рукой. Хотел проверить его реальность? Он хоть и покосился, но стоял ещё крепко, проволока почти совсем перержавела, и от моего прикосновения с неё, пронзительно звякнув в стоящей вокруг настороженной тишине, сорвалась какая-то жестянка. Я поднял её: – «Запретная зона –– стреляют без предупреждения!». На фоне черепа облезшая надпись, легко читаемая по слою ржавчины, на почти насквозь проржавевшей жестянке. Но понять с какой стороны изгороди зона, было невозможно. Я невольно поёжился, опасливо оглядываясь по сторонам, получить в придачу ко всем удовольствиям ещё и пулю… В тот момент я верил в любую возможность. Теперь мне под любой кучей валежника, топорщащегося длинной тонкой щепой, казалась засада с пулемётом. Я совершенно растерялся, не зная, что делать, куда идти? Вывел меня из этого состояния Орлик, подойдя сзади, он начал покусывать меня за руку, просить сахару, машинально достал я из кармана кусок рафинада…

Вернуться назад, по своему следу – внезапно пришло решение, взяв Орлика под узду, медленно и осторожно углубился я в лес, возвращаясь назад, выбирая на удачу дорогу среди бурелома. Так мы шли несколько минут, пока я вдруг не услыхал под ногами шорох павшей листвы. Оглянувшись, я с облегчением понял, что кошмар окончился, и вновь я на спуске в яр, на том самом, откуда недавно любовался пограничным столбом. А вон и сам столб, стоит, как стоял прежде на противоположном склоне, как будто приглашает вернуться. Но нет, мне хватило и одного приключения. Вскочив в седло, я со всей возможной скоростью устремился к благам цивилизации.

––––––––––––––––––––– «»––––––––––––––––––––––––––

Ерёменко замолчал, молчал и я, не находя слов, я верил ему полностью, после вчерашнего рёва турбин в заповедном лесу я бы поверил и не в такое…

Он, усевшись на стул, растеряно глянул на меня:

Глянув на часы, я поднялся, было начало четвёртого:

– Фомич..? Фомича обязательно вывезем, возможно, даже сегодня. А об этом случае надо было нам сразу сообщить.

Он горестно махнул рукой, и вяло сказал, прощаясь:

– Вы бы отнеслись к этому, как у нас к заявлениям Фомича. Вы думаете, только со мной такое произошло. Да туда к Фомичу, почитай всё руководство лесничества пыталось попасть, считай от управляющего до кассира. И думаете,хоть кто слово сказал, о том, что там происходит? В глаза друг другу смотреть боимся, а брешем.

Выходя из лесничества, я думал о том, как всё-таки стараемся мы спасти свой привычный мирок от непонятного, необъяснимого, покушающегося на привычный порядок его течения. Да, прав Ерёменко, и у нас бы не придали его сигналу на какого значения. Погоготали бы наши зубоскалы, как это они умеют, и на этом бы всё закончилось.

Прибыв в четыре в Агентство, я нашёл на столе записку–«Обязательно дождись меня. А.И.». Но со своими новостями я и не мыслил куда-то скрываться, и сел за составление отчёта о беседе с Ерёменко. И вскоре совсем запарился за этим занятием, утратив представление о времени, изгоняя из отчёта «эмоциональность и художественную описательность»… «Отчёт – официальный документ государственного значения!»– торжественно провозглашал начальник протокольного отдела:«он пишется не для развлечения и должен содержать истину без домыслов и предположений –– голые факты!». Вот и занимался я своего рода стриптизом, раздевая факты.

Я уже составлял третью редакцию, когда вошёл озабоченный Анатолий Иванович, отсутствующим взглядом скользнув по мне, он не спеша начал раздеваться у вешалки.

– Женя, чаёк у нас есть? – спросил устало, я кинулся к шкафу, где мы прятали электрический чайник от различных реорганизаторов, пытавшихся очистить от посторонних пожароопасных предметов помещения Агентства.

– Сейчас поставлю.– занялся я чайником, наливая в него воду из графина.

– Ну и погодка…– Анатолий Иванович остановился у окна, приложив руки к батарее парового отопления: – Что там в лесничестве? Ты докладывай, докладывай…

Я изложил всё, что узнал, присовокупив трудности, возникшие при составлении отчёта.

– Но это уже, знаешь ли, чёрт знает что.– в голосе его слышалась неприкрытая досада, усевшись за стол, он сложил руки на груди и уставился, с брезгливой миной на лице взглядом в пол.

– А впрочем… Ты чаёк-то завари да разлей. – кивнул он на закипевшийза время моего рассказа чайник.

– И так, рассматривая всю совокупность фактов,– говорил он тихо, казалось, для самого себя, помешивая ложечкой в чашке чай: – Приходишь к выводу о непостижимости происходящего, состоянии, когда логика отказывается объединить события причинно-следственными связями, из-за их полного противоречия всему жизненному опыту…