Страница 6 из 73
– Покажите, пожалуйста, кордон сорок четыре, тридцать два на схеме.
Мой тон насторожил его, он встал и уже без шуточек, очертил границы кордона на схеме:
– Да нет.… Нет… – не вдумываясь в ответ, я, невольно, подался к схеме, поражённый местоположением кордона. Шангарское шоссе, на этом участке, выгибалось широкой дугой и именно тридцать шестой, тридцать седьмой его километры были ближайшими к юго-восточной границе кордона. И именно с его стороны доносился рёв турбины, и выплывали, судя по донесениям, на шоссе таинственные «слабосветящиеся объекты». Столь внезапная удача, просто ошарашила меня, буквально до головокружения, забыв обо всём, вглядывался я в схему: лес, как лес, два небольших озерца, одно даже название имеет – Изумрудное. То, что, вероятно, пропало, река пересекала кордон ближе к северо-западной границе, вот и всё, ни каких особенностей, самый обычный участок, и от населённых пунктов довольно удалённый, а, значить, и от дорог…
Я оторвался от схемы, более подробно изучу в Агентстве, повернувшись к Ерёменко, закончил свою мысль:
– Да, вот, что бы не было сплетен и неуместных слухов, – жестом я предложил ему вернуться к столу:– Я вас посвящу в некоторые детали этого дела, но, само собой разумеется…– Выдержав выразительную паузу и придав лицу самое строгоевыражение, обычно это действует,– авторитет фирмы гарантирует, продолжил:
– Это строго между нами, вы, разумеется, знаете, что бывает за разглашение государственной тайны, раз вы к ней приобщились, надеюсь, об этом особо предупреждать нет необходимости?
Его вид говорил о предельном внимании к моим словам, убедившись в этом, я продолжил:
– Так вот, вполне возможно, что у Клима Фомича.– странно, что я с первого захода запомнил имя и отчество обходчика, это порадовало меня и, конечно же, добавило авторитета: – Поражена психика, в результате определённого воздействия ряда факторов, обусловленных воздействием со спутника. Это всё что я пока могу вам сказать.– закончил я, не спуская с него взгляда.
И куда только твоя любовь к юмору делась, – усмехнулся я мысленно, довольный придуманной версией и действием, оказанным ею на Ерёменко. Он заметно побледнел, и я уже было решил, что несколько перестарался, от излишнего усердия.
С его слов я быстро переписал некоторые данные о Климе Фомиче Старычеве –– шестидесяти семилетнем холостяке, с несколько подпорченной анкетой в графе судимость, в прочем это было так давно…
Когда я уже совсем было собрался уходить, Ерёменко, всё ещё неважно выглядевший после моей обработки, глухо сказал, глядя в сторону:
– Вы знаете, наверное, у меня тоже поражена психика, теми же факторами…
Я с интересом взглянул на него, останавливаясь у дверей, бледность его усилилась, глаза лихорадочно блестели.
– В чём это выразилось?– заинтересовался я. Он засуетился, выскакивая из-за стола:
– Вы присаживайтесь, присаживайтесь…– он подставил мне стул, сам присел на стол, нервно потирая руки.
– Успокойтесь, сядьте и расскажите всё по порядку.– предложил я ему, удивлённый столь быстрой переменой его настроения.
– Вам легко говорить – успокойтесь!– он проговорил это срывающимся на крик голосом: – А если узнаёшь, что твоя психика поражена?
Он с ужасом и надеждой смотрел на меня:
– Боже мой, что же делать, что делать Фомичу? Ведь он мне почти как родной…
Такого результата от своей версии я не ожидал, как бумеранг она вернулась, что бы ударить. Я начал на ходу импровизировать:
– Успокойтесь, Ерёменко, ни чего не поправимого не произошло, поражение психики совершенно исчезает вне поражающих факторов, а здесь вы находитесь далеко от любого поражающего фактора.– Неожиданно пришла мне в голову спасительная мысль, и я, даже улыбнулся про себя, собственной двусмысленности по поводу поражающих факторов, ведь невольно, но я сам таковым оказался. И, всё же, как мало надо, что бы напугать человека до полусмерти.
– Вы уверены? – в голосе его зазвучала надежда, я снисходительно улыбнулся, приятно ощущать свою власть, как бы призрачна она не была:
И всё-таки Ерёменко мне нравился, может потому, что мы с ним очень похожи своим отношением к жизни. В нём я легко узнавал самого себя.
– Вы ведь вполне себя контролируете, и, думаю, совершенно не подозревали о поражении своей психики. Да и наше Агентство, наверное, даром хлеб не ест, и если бы было что-то серьёзное, то, уж будете уверены, тревогу подняли бы.
Я налил воды из графина и подал ему стакан, он, с отсутствующим видом, сделал несколько глотков, стуча зубами о стакан.
– Вы…– откашлявшись, он попытался улыбнуться:– Вы не представляете, извините меня, ради бога…– он приложил при этих словах руку к груди:– Но я так испугался. Это немыслимо. Я давно уже хочу об этом кому-нибудь рассказать. Там…– он кивнул в сторону схемы на стене: У Фомича, действительно происходит, что-то неладное, И с Фомичом что-то неладно… Но я боялся…Это такое непонятное…– он решительно стукнул кулаком по столу: – И не в том дело, что у Фомича что-то с психикой, там всё гораздо страшнее и непонятнее… Я верю каждому слову Фомича.
Он устало ссутулился, глядя себе под ноги. А меня, его слова выбили из колеи мгновенно, как сегодня утром слова Анатолия Ивановича, и слушал я его, затаив дыхание. А он, как будто забыв обо мне, рассказывал. Это была моя первая встреча с очевидцем.
Глава 3.
Виктор Ерёменко.
Солнечные лучи золотым дождём пронизывали полумрак леса, пестрели на тёмной зелени папоротников, прыгая по янтарным стволам корабельных сосен, мелькали в густых зарослях орешника.
Мы с самого утра занимались контрольными обмерами, и, казалось бы, уже должно было хватить времени, что бы привыкнуть к лесу. К его мерному, ни когда не стихающему шуму. К воздуху его, напоённому ароматами, букет которых ни какими словами передать не возможно. К тишине его, ни когда не стихающей, в величии её исконности…
Но ни как я не мог к этому привыкнуть, ощущение праздника не покидало меня. Невероятно довольный, что удалось вырваться, да ещё в конце полугодия, из городской конторы и теперь слушать степенных обходчиков. Их неспешные разговоры о выбраковке леса, о том, что у Ермолая, медведь задрал, неделю тому, корову, чего среди лета «отродясь не было», по их словам.
Но главное было в другом, не для этого контрольного обмера напросился я на участок в конце полугодия, отрываясь от массы дел. Меня забеспокоили странные известия, поступающие от Фомича, которого я очень уважаю, и которого знаюс самых малых лет. Близкий друг моего покойного деда, он всю свою жизнь прожил в лесу, давно оставшись без семьи, по сути дела, он стал, за много лет, членом нашей семьи. Лучшими воспоминаниями детства обязан я жизни у него на кордоне, там проводил я все летние каникулы, да и выбор профессии я определил благодаря нему. Поэтому его сообщения меня очень встревожили, и явились главным поводом этой поездки.
И вот сейчас, закончив обследование последней просеки и подписав необходимые бумаги с представителями лесоповала, я, попрощавшись с коллегами, ни кому не говоря куда, направил по знакомой едва заметной тропе смирного рыжего мерина по кличке Орлик, к кордону Фомича.
Вы помните, насколько прекрасная погода стояла в начале нынешнеголета. В лесу не было изнуряющей жары и городской асфальтной духоты, лесная тёплая свежесть, птичья разноголосица, влажная прохлада тенистых распадков, заросших густым кустарником и укрытых живым ковром папоротников…
Да, что там говорить, вы сами прекрасно понимаете, что значить после душного города, мокрых от пота рубашек, суетливой спешки рабочего дня, окунуться вдруг в смолистый аромат летнего леса, с нерушимым покоем его вечного неспешного ритма, ощутить это спокойствие в мерном шуме вершин, где-то далеко вверху, куда взметнулись золотые колонны сосновых стволов.