Путь к колодцу

Это уже была не истерика, с необычайной ясностью понял я, объятый ужасом, что убил себя, какую-то, быть может лучшую частицу души своей и теперь оплакиваю невозвратность происшедшего… Во имя чего я убил? Только сейчас разглядел я трясущегося от страха лицо напротив, с непонятно откуда взявшейся силой я оттолкнул его, отлетев к противоположной стене, сидел он, вытаращив на меня округленные от удивления глаза.

– Отстать от меня! – зло рыкнул я на него, как будто пелена спала с моих глаз, сущность сказанного Амвросиевной начала доходить до меня болью утраты, ужасом убийства… Что слова..! Что видим мы за ними..? – с ужасом думал я:– Только то, что уже знаем мы, что уже пережито и прочувствовано, и не возможно понять в их смысле то, что ещё не пережито, не прочувствовано болью…

Анатолий Иванович, глянув мне в глаза, сразу как-то сник, отводя взгляд свойвиновато в сторону:

– Я тут… – поднявшись, он неопределённо махнул рукой вдоль коридора: – Это… Пару ящиков подтяну…

Не вслушиваясь в слова его, смотрел на него, с отчётливой ясностью понимая его ненастоящесть, даже внешнее сходство и то весьма отдалённое… Но не это удивило меня, уж слишком я хотел увидеть это сходство, что даже этот муляж принял за него. Глядя в след этому жалкому подобию Анатолия Ивановича, попытался я понять судьбу и остальных обитателей дома этого – души моей…

С брезгливой жалостью смотрел я, как он удаляется по коридору, уж не знаю, как и называть оборотня этого, после этого открытия его сущности, да пускай и останется Оборотнем – как раз по нём кличка…

За него можно было не беспокоится – уж с ним-то ни чего не случится… Тут охватило меня беспокойство за Лайф, о г-н Сибуй… И, вскочив, я кинулся по коридору, но, сделав уже несколько шагов, вернулся, подняв брошенный автомат, и пошёл в гостиную. Какое-то чувство опасности зародилось во мне, что-то изменилось, своим поступком, вольным или невольным, я произвёл какой-то толчок, и теперь из глубин странного этого мира катится грозная лавина событий, грозящая смять весь этот дворец с его обитателями.

Убийство Артура… Это только начало – первое ступень моего падения, в прочем, началом, наверное, было то жуткое стрекотание, поселившее во мне ужас и недоверие. Как права была Лайф, говоря о поведении детей… Непонимание, страх и недоверие. Но почему возникает он этот ужас при встрече с неведомым. Ведь именно ужас заставил меня, не думая, не разбираясь, жать на спуск… Могу ли я сказать, что делал это я? Соображал ли я в этот момент хотя бы что-то? Но кто делал это, кто управлял мною? Поражённый догадкой, я вдруг остановился:

– Боже праведный, да ведь это то, о чём только что говорили…– Я даже не пытался исследовать и понять природу этого стрекотания, сразу же испугавшись его, уверовав во враждебность. А дальше, Анатолий Иванович, я только досадливо поморщился – Оборотень! Оборотень – только сыграл на моём страхе и подозрительности…

Одна ошибка порождает лавину новых ошибок, калечащих жизнь, и исправить уже ни чего нельзя!

Я медленно двигался к гостиной, а мысли мои были о разговоре с Мудрецом. Жуткий этот разговор, подобный обучению плавать, когда бросают человека в стремнину и наблюдают, подавая советы, управляя моими мыслями. А как мне быть, когда, даже в этих советах, я не в состоянии разобраться. «Да будь что будет!» – в отчаянии думал я, не зная как привести в соответствие поступкам мысли, или мысли в соответствии с поступками, я уже совершенно запутался.

В гостиной ни кого не было, растерянно оглядываясь, я подошёл к окну, бездумно глядя на огромные платаны в парке за окном, застывшие в вопросительной неподвижности.

– Артур!

Резким толчком забилось сердце, тяжёлыми молотками ударило в виски, я застыл в страхе, не в силах повернуться на голос Лайф.

– Это вы..? – растерянный её голос, заставил меня обернуться.

– А где Артур? – в голосе её послышалась растерянность и тоска, с ужасом я искал ответ, не в состоянии солгать: – Он… Ушёл… Я… – мямлил я невнятно, сам не понимая что, с ужасом глядя, как темнеют от тоски её глаза, и как медленно накапливаясь вытекают слёзы из её глаз… Она всё знает – почему-то с облегчением понял я.

– Лайф, Лайф! – заговорил я торопливо, схватив её за локти, и пытаясь поймать ускользающий пустой взгляд её: – Этого не вернуть! Но я всё понял! Я понял, что происходит… Я больше ни кого в обиду не дам! Поверь мне…

Осторожно обняв её, испытывая непередаваемую щемящую нежность к хрупкой этой девушке, бесконечно зависимой от меня, чувствуя непостижимую свою зависимость от неё.

– А где г-н Сибуй? – спросил я тихо, Ещё одна жизнь нуждалась в моей защите, в моём внимании.

– Его там… Убивают…– полный печали ответ её, донёсшийся из моей груди, буквально взорвал меня: – Веди, быстро…– почти заорал я, схватив её за руку и увлекая за собой в коридор.

– Лайф, ради бога, только не отставай и не теряйся. Будь всё время возле меня. – остановившись в коридоре, инструктировал я её. Глядя на меня широко открытыми печальными глазами, послушно кивала она мне в ответ.

Из-за поворота с грохотом опрокидывая стулья, появился Оборотень, подтаскивая с трудом несколько длинных плоских ящиков. Повернув ко мне покрасневшее потное от усердия лицо, доложил угодливо:

– Вот тут, в ящиках… Я для вас старался… Глянь.

Тусклые блики играли на рифленой поверхности автоматных кассет, наполненных патронами, на ребристых боках зелёных гранат…

– Бери сколько сможешь унести и за мной! – скомандовал я ему, увлекая за собой Лайф: – А главное за Лайф следи, головой ответишь мне за неё! Понял! – дёрнул с озлоблением я его за воротник, остановившись. Он угодливо закивал головой.

Тяжело затопал я по коридорам, спрыгивая неуклюже на лестницах, проскакивая торопливо комнаты и залы, и не до убранства их мне было, как в странном сне моём на сеновале у Амвросиевны, казалось кто-то управляет мною, каждым жестом моим, направляя к одному ему известной цели. А я только успеваю наблюдать за мельканием дверей, за быстрыми и решительными движениями своими.

Глава 17

И вдруг со всего разгона я налетел на вал низких и резких звуков. Странная музыка сотрясала помещение в равномерном гупающем ритме. Оглянувшись, я подождал Лайф и Оборотня, осторожно повёл их по коридору навстречу этому электронно-механическому рёву, назвать который музыкой мне было трудно.

Легко разлетелись в стороны крылья золотисто-белых портьер, пропуская нам на встречу смеющуюся счастливую пару – высокого молодого парня, смерявшего нас холодным высокомерно-презрительным взглядом, одетого в элегантный тёмно-синий смокинг, и девушку, невероятно прекрасную в золотом нимбе пышных волос, в котором сверкала брильянтовая диадема. Она купалась в розово-белом платье, как в пене из кружев. Невольно посторонился я, прижавшись к стене, пропуская их, а они высокомерно замолкли, проходя мимо нас, но, отойдя на несколько шагов, парень склонился к девушке, тихо сказав ей что-то, рассмеявшись. Скрываясь за дверью, она оглянулась, скользнув по нам насмешливым взглядом.

Я перевёл взгляд на Оборотня, тот облизывался, с завистливым восторгом глядя им в след, в глазах Лайф же я успел заметить брезгливую жалость.

– Живут же люди! – почти простонал Оборотень, поймав мой взгляд.

– За мной! – мстительно дёрнул я его, продолжая путь по коридору, и стараясь по незаметнее пристроить автомат за спиной.

С каждым шагом рёв музыки усиливался, пока коридор, плавным изгибом не вывел нас в пронизанный метающимися разноцветными лучами, полумрак огромного зала, наполненного дёргающейся под электронно-синтетический рёв молодёжью. Лучи лазерных цветомузыкальных установок метались над головами танцующих, создавая мгновенной игрой своей причудливые объёмные структуры, виртуальные нереальные дворцы и замки, поражающие формой и цветом своим всякое воображение. Тускло высвечивая растрёпанные волосы окрашенные во всевозможные оттенки всех цветов радуги, перекошенные в каталептическом трансе лица, судорожные дёрганья тел… Всё это, при таком освещении, напоминало непрерывную череду стоп-кадров, какого-то апокалиптического фильма ужасов, пронизанного рёвом извергающегося вулкана.