Путь к колодцу

– Что ж ты, братец?– и дёрнул нервно уголком рта, отворачиваясь недовольно: – Взять!

В раз десяток умелых услужливых рук скрутило меня, щёлкнули на запястьях наручники.

– Увести! – и не успел я ещё ни чего сообразить, как уже кто-то резко дёрнул меня за ноги, и со всего размаху полетел я лицом в пол, извоженный грязью.

Долго волокли меня за ноги, ударяя лицом обо все выпуклости пола и дверные пороги. Разбитое в кровь лицо болезненно саднило, боль была такой, что иной раз мне казалось, я теряю сознание. А потом меня бросили, сняв почему-то наручники, и я смог обтереть кровь с лица, заметив, что вновь нахожусь в том же зале у делящих его пополам груды снарядных ящиков. Вскоре вошёл и Породистый, недовольно кривя губы, плюхнулся на ящики:

– Ну и дурак ты оказывается…Ведь сказал же я тебе – всё отдам, всё передам, только подучу малость! – хлопнув в досаде по коленям ладонями, он поднял вверх, страдая, глаза, разыгрывая образ мученика.

провокацию! Чёрт попутал, черт попутал! – перекривил он издевательски кого-то, с укоризной глядя на меня: – Так на то он и чёрт, что бы путать, он только этим и занимается, должность у него такая! Соображать надо! – покрутил он выразительно указательным пальцем у виска и задумался:

– Братец, да ты ни как и впрямь поверил всем этим идиотским провокациям– надписям да рисуночкам на стенах? – с сожалением покачал он головой:

видишь, сработала…– задумался он над чем-то своим: – Я ему о промышленности распинаюсь, самым эффективным методам руководства учу, надеюсь,– замена нашлась. Тихо мирно, думаю, бразды в руки друга передам… Эх! А теперь шлёпнуть тебя дурака придется! –с неприкрытым сожалением сказал он и, цыкнул зубом, скривившись:– Ни как нельзя не шлёпнуть… Можно было бы повесить, да какая-то скотина верёвку с виселицы спёрла, кто-то слух распустил, что её какой-то дурак салом натирал.

Он поднялся и забегал, бормоча озабочено себе под нос, потом остановился, глянув на меня:

– Спасти тебя? Не..? Ни как не резон, уж давно порода казни не видала, скука…– погладил он задумчиво себе подбородок:– Только дурак может подумать, что я всё могу.

И вновь входя в роль великого деятеля, принял свою гротескно-величественную позу, он со значением повёл чванливо подбородком:

– Настоящий руководитель, лидер нации, – при этих словах он многозначительно потыкал указательным пальцем вверх: – Это математическое уравнение, содержащее множество перемененных, и только подставив все текущие значения их, получает он верное решение. И горе ему, если не учтёт он хотя бы одной из переменных, или ошибётся в её значении, или…– в последних его словах уже прозвучало что-то искреннее, сказаны они были уже совсем другим тоном, да и величественность в его позе как-то исчезла. Он тяжело вздохнул, присаживаясь на ящики: – И сколько этих «или» могут сгубить ненароком буйную головушку…

– А со мной-то, что будет?– устало спросил я, мне его разглагольствования изрядно надоели, всё тело нестерпимо болело, и не видал я впереди ни какого проблеска надежды…

– Расстреляют, разумеется…– поджал он губы – Учтут мои заслуги, мудрость моих решений, и расстреляют. – с полной уверенностью в голосе закончил он.

Вспомнился мне Анатолий Иванович, Ох, и долго придется ему ждать меня, Предстоящий расстрел совершенно не испугал меня – всё вокруг было так противно и безнадёжно не нужно…

– Да ведь это же черти! Черти! – с сожалением Породистый смотрел на меня:– Не ужели не понятно это. Ведь это порода. Породища! – по слогам протянул он: – А ты их хотел нажохать! Тут все ушлые и дошлые. – довольный, заулыбался он, устремив свой мечтательный взгляд во тьму, скрывающую стены этой жуткой пещеры: – Всякий бы хотел до власти дорваться, и всякий знает, что делать, ухватив за бразды!– захохотал он злорадно: – Но, шалишь, брат! – погрозил он во тьму кому-то пальцем: – У меня не побалуешь, я рога быстро обломаю! Каждому пузо своё дороже всего, и каждый норовит, кроме своей доли пирога, ещё и чужой краюху изрядную тудаупрятать. – с глубокомысленным видом поднял он назидательно указательный палец. Потом озабоченно осмотрел его, зачем-то понюхал и засунул в ухо, с азартом ковыряя там:

– Вот так и живём, – каждый за чужой долей следит, да свою караулит. – тяжко вздохнул он: – Все друг дружке враги – это каждый понимает. Каждый норовит обмануть – превратить простака в средство достижения собственных интересов, но каждый и понимает это! – повернувшись ко мне, он насмешливо посмотрел на меня: – А ты хотел, что бы они пулемёты взяли да тебя к власти привели? Дудки! – скрутил он мне под нос огромный грязный кукиш: – Да здесь ни кто против меня не прыгнет, что бы ни делал я, каждый будет только подыгрывать мне, из зависти и в надежде, что сделаю я его сообщником… Вот и искушают друг дружку провокациями… Изводят друг друга…– почесал он озабочено свой лохматый затылок.

– Ведь только я, именно я, объединяю их, только благодаря мне они в куче этой сидят, ненавидят друг друга лютой ненавистью, а сидят! – засмеялся он злобно: – И покрывать меня будут до смерти, как доказательство греха своего смертного, как оправдание его. А тебя расстреляют!

Меня потрясла страшная его философия, под её воздействием, от ужаса и безысходности их жизни, какое-то странное пробуждение началось у меня. Понимание ужаса последствий от нарушения элементарных моральных принципов зародилось у меня. Собственно ради чего живут они? Что для них важнее всего – интересы собственного пуза! Они сотворили себе кумира, и теперь кумир этот поработил и подмял их!

А Породистый,закончив свою философию, ковырял ногтем мизинца у себя в зубах, потом осмотрел его внимательно и, цыкнув зубом, добавил равнодушно:

– Уж не взышти, глуп ты больно оказался. Но ты не переживай, мы тебя реабилитирует, может быть… потом…– и вдруг, неожиданно всхлипнув, смахнул кулаком выступившие внезапно, по какому-то порыву, слёзы: – И памятник отгрохаем. Ох, и отгрохаем… С вечным свистком! – он загорелся внезапно пришедшей в голову идеей и вскочил в порыве вдохновения: – Точно со свистком! Что бы всегда слышно было! Что бы всегда слушали и помнили!– он примолк, обдумывая и представляя последствия этой задумки. Потом хмыкнул, довольный ею, и, подняв указательный палец, закончил мысль:– А доносчиков и палачей ненавистных казним, страшной карой! – перекосившись в зверской гримасе даже скрипнул зубами, входя в роль возмущённой благодетели: – Лично жилы выматывать буду!

С ужасом смотрел я на него, и не собственная судьба меня страшила, а отчаяние, и безысходность… Тоска безнадёжности дальнейшей жизни затопила во мне все остальные ощущения.

– А враги! А враги ваши, когда они придут уничтожать вас? – как утопающий ухватился я за соломинку, в попытке найти некую ценность, способную объединить их и придать смысл существованию.

–Вот дурак! Так дурак! – всплеснул он руками:– Какие там враги, когда тебя шлёпнут? – удивлению его не было предела:– Да на кой ляд кому наше болото нужно? Да здесь-то кроме нас и жить-то ни кто не сможет! Да и не живёт здесь ни кто порядочный. – вздохнул он с сожалением и развёл руками, уныло оглядываясь:– Да и кому мы нужны – голь перекатная, да дурь несусветная… Бери нас голыми руками – отца родного продадим ни за что, назло соседу!