Путь к колодцу

В этот момент все работающие на конвейере прекратили работу и радостными криками приветствовали расправу над Однорогим. Вскоре, правда, Породистый успокоился и, отпустив Однорогого, спокойно, как - будто и не было с ним этого бурного приступа, спросил:

Однорогий угодливо хихикнул, поправляя дранную свою жилетку и обмусоленную бабочку на голой шее, которой видно очень дорожил, и начал, заикаясь, рассказывать что-то о производстве, беспрерывно, через равные промежутки времени, дёргая головой, подмигивая и перекашиваясь в нервном тике, его нервная система, судя по всем этим спазмам и тикам, не годилась никуда.

– У гад..! – донеслось злобное шипение у меня из-за спины, я, испуганный злобой, наполнявшей это выражение, оглянулся. С непередаваемой злобой смотрел из-за моей спины на Породистого, занятого беседой с Однорогим, худой чёрт в вывернутом наизнанку драном в клочья овчинном полушубке.

– Тебя б, морда породистая, да на конвейер...! –шипел он с ненавистью, укрываясь за ближайшим огромным станком. Эти слова были по мне, это именно то, чего не хватало здесь, как воздуха. Я немного отступил назад, приближаясь к Худому:

– Так любят же его все, на руках носят?

Худой досадливо поморщился, бросил на меня насмешливый злой взгляд:

– Любят? Как собака палку. Попробуй не понеси… не похлопай во время…Враз в яму улетишь, и пикнуть не успеешь! – кивнул онпод стенку, куда опять кого-то волокли.

– Так в чём дело?– удивился я – Парочку ребят поотчаяннее, пулемётик надёжный… _ зашептал я, не спуская глаз с увлечённых разговором Породистого и Однорогого.

– И что делать? Делать-то что? – быстро склонившись ко мне, азартно зашептал Худой.

– Да и покончили бы с тираном! – удивлённо оглянулся я на Худого, дивясь его непонятливости. Породистый в это время махнул мне рукой, приглашая за собой, потом повернулся и, не говоря ни слова, затопил со всего размаха Однорогому в рыло кулаком, но то, влетев под какой-то станок, продолжал угодливо улыбаться и кланяться.

– Пошли, братан!– повлёк меня вдоль конвейера Породистый. При нашем приближении работа на конвейере прекращалась, и все работающие радостными и угодливыми воплями стремились перещеголять друг друга в изъявлении своей преданности. Породистый чванливо надувался, изредка помахивал рукой, пробираясь среди куч хлама, загромоздившего всё свободное место между конвейерами, в которых были небрежно свалены различные детали, металлическая стружка, грязные клочья неясного происхождения.

По мере нашего продвижения к Породистому, как мухи на мёд, слетались различного рода начальствующие, раболепно улыбаясь, бочком нерешительно приближались. В такие минуты, казалось, весь конвейер застывал в злобном предвкушении, со злорадством наблюдая, как Породистыйсвирепо скрежетал зубами, не вслушиваясь в жалкий лепет оправданий, хватал начальников за острые ушки, за рога, за лохматые загривки… И, как у марионеток, нелепо начинали мотаться их конечности, выписывая самые замысловатые траектории в вихре его гнева. Участок конвейера, перед которым разыгрывалось это представление, задыхался от радостного смеха, оттуда доносились одобрительные вопли и советы Породистому, как покрепче увалить того или иного ненавистного начальничка.

Стиль его общения с руководящими кадрами разнообразием не отличался и проходил, по-видимому, по раз и навсегда освящённому обычаю, – завершаясь звонкой оплеухой, после чего он поворачивался к конвейеру, победно поднимая, как боксёр, после эффектного нокаута, руки вверх и подпрыгивая. Избитый же, после этого, занимал место в хвосте уже значительной свиты битых начальников, и мы продолжали свой «победоносный» путь вдоль конвейера.

Породистый подманил меня рукой, вызывая из толпы битого начальства, в которой я невольно оказался:

– Братела, ты чё отстаёшь? – спросил довольный, широко улыбаясь: – Видал!– он окружающее в широком жесте: – Руковожу!

Заговорчески подмигнул мне и, наклонившись, зашептал мне в лицо:

– Присматривайся, чуток подучу и передам всё это тебе! – Он оглянулся с насмешкой на свиту: – Главное этих лупи немилосердно! Ох, и любо им это! – лениво ткнул он пальцем в свиту, вытягивая Однорогого с глазом уже заплывшим огромным багровым кровоподтёком: – А ну, смысл идеальной промышленности!

Однорогий закашлялся, поперхнувшись от страха, при виде направленного на него грозного пальца, однако, услыхав приказ, встрепенулся, гордо выпрямившись, обвёл окружающих начальников уничтожающе высокомерным взглядом, гордый оказанным вниманием:

– Прежде всего, ни какой стихийности, а значить причин её порождающих. Неуправляемый спрос – вот главная её составляющая –«хочу покупать – не хочу покупать, нравится – не нравится!»– перекривил он презрительно, продолжая напористо и убеждённо: – Мы раз и навсегда покончили с этим, полностью исключив подобного рода изделия из производства! – гордый он надулся и бросил презрительный взгляд на своих коллег: – Теперь у нас есть угольные шахты, рудники, есть металлургические заводы, производящиеразличные высококачественные металлы. И, самое главное, имеются машиностроительные заводы, производящие оборудование для шахт и рудников, для металлургических заводов и для новых машиностроительных заводов. –он многозначительно откашлялся и добавил: – И кое-что ещё производят наши заводы, но это не для широкого круга. Главное всё это чётко работает по раз и навсегда определённой программе, и ни каких случайностей.

Однорогий, закончив, не без кокетства поклонился, прижав с самодовольной улыбкой правую руку к груди. Я же только плечами пожал, подивившись самосебяпоглощающей промышленности.

– И всё это создано и благополучно функционирует только благодаря невиданной мудрости, государственной предусмотрительности, военной гениальности нашего вождя и отца родного! – в поклоне эффектным широкимжестом он указал на Породистого.

– А жить то как? Питаться, одеваться? – спросил я, понимающе рассматривая невообразимое рваньё на них одетое. Вся толпа взорвалась гомерическим смехом. Породистый нахмурился, недовольно пожевав губами: – Чего тут непонятного? – толкнул он меня локтем в бок: – Сказано же ни какой стихийности! Молчать!– гаркнул он, на, не в меру, расходившуюся в своих издевательствах над моим непониманием, свиту. Сразу же вперёд опять выступил Однорогий:

– Благодаря столь мудрому решению…– он сделал глубокий благодарный поклон в сторону враз гордо раздувшему щёки Породистого и продолжил: – Удалось избавиться от воровства и коррупции и полностью удовлетворить все потребности в деньгах и драгоценных металлах, после чего изъять их из обращения за ненадобностью.

Демонстрируя это достижение, он подошёл к стоящему невдалеке огромному металлическомуизрядно помятому и закопчённому шкафу и завозился, открывая его массой различных ключей. Открыв же на мгновенье, показал тускло блеснувшие в глубине шкафа слитки золота.

– Это уже ни кого не интересует!– пренебрежительно махнул он рукой и спрятал старательно, тщательно закрыв шкаф, цепочку с множеством фигурных ключей под рваную жилетку.

Не понимая ни чего, я оглянулся на Породистого. Склонившись, он слушал шептавшего что-то ему на ухо Худого, не спуская с меня досадливо-укоризненого взгляда, потом, буркнув тому что-то недовольно, громко произнёс:

– Да он же человек!

Но вся толпа чертей дёрнулась возмущённо, даже с конвейера кое-кто подбежал ближе, обступая меня теснее и заходясь негодующими криками, покрывающими царящий в цеху шум.

Глава 11

Породистый шагнул ко мне, и все расступились, пропуская его:

– Разберёмся, вникнем…– хмуро бросал он по сторонам отрывистые фразы, направляясь ко мне и не отрывая взгляда от пола. Подойдя, с сожалением взглянул на меня и укоризненно покачал головой: