Страница 18 из 73
– Да что с тобой, Женя? Ты догнал этого прохвоста, Мюнеца?
Ба! Да это же Анатолий Иванович. – догадался я – Начальник мой дорогой. – и такая тоска меня охватила, что заплакал я навзрыд, обняв его за голову, поливая её своими горючими слезами:
–Ах, Анатолий Иванович, Анатолий Иванович! – стонал я сквозь слёзы, всхлипывая: – Что мне Мюнец, что мне ваша кость, хоть большая, хоть малая! Тут жизнь моя оборвалась! – рыдал я, сидя в грязи и прижимая голову притихшего начальника к своей груди.
– Если бы вы её видели…Какая нежная..! Это мечта..! Большая мечта...! – захлёбываясьслезами, хрипел я: – И жизнь должна окончиться сразу после такой любви.
И вдруг с необычайной лёгкостью пришло решение, рывком я выпрямился, забыв об усталости, оглядываясь по сторонам в поисках подходящей ветки, а руки уже привычно расстёгивали пряжку ремня:
– Я сейчас повешусь! – заорал я не своим голосом: – Не нужна мне больше жизнь! Хватит! – напрягая все силы я попытался встать, но упал на четвереньки, что-то, вцепившись в меня мертвой тяжестью, не давало подняться. С удивлением я понял, это Анатолий Иванович, как клещ вцепился в меня.
– Мерзавец, вот мерзавец. – цедил он сквозь зубы: – Я тут в грязи валяюсь, а онс девками развлекается.
Это было так не справедливо! Так не справедливо..! У меня от возмущения аж дыхание перехватило – такую любовь, такую любовь! Назвать «развлечением с девкой».?! Холодное бешенство обуяло меня, молча, развернувшись, я со всей силы лягнул его в бок ногой.
Мы не долго барахтались в грязи, он почти сразу подмял меня, вконец обессилевшего, и хрипел в лицо, плюясь грязью:
– Одумайся, Женя, что ты делаешь? Ведь у меня семья, дети! А ты бросаешь меня на произвол… На смерть! Инвалида! Ради матери своей, отца…
Он заплакал и отпустил меня, усевшись рядом, и размазывая по лицу грязь и слёзы. С трудом приподнялся и я, сел, пытаясь его утешить. Жалко мне его стало до смерти – всё для него сделаю! И как я мог, скотина не благодарная, забыть об Анатолии Ивановиче. Есть у меня дело в жизни! Есть! Его спасу, а там… Не хотелось мне пока думать о будущем.
– Всё, Анатолий Иванович, честное пионерское… – и почему именно пионерское, мелькнуло, и я исправился: – То есть, извините, честное слово, пойду сейчас и найду Мюнеца!
Кряхтя, я поднялся из грязи, совсем уж мы перестали на неё обращать внимание, разве что совсем уж глаза или нос залепит. Анатолий Иванович поднял на меня лицо с промытыми по щекам дорожками от слёз:
– Евгений Денисович, Я убедительнейшим образом прошу вас помочь мне. – и столько тоски и отчаяния звучало в его просьбе: – Ведь случись такое с вами, я бы вас не бросил.
Услыхал я, уже отойдя от него.
– Анатолий Иванович, не грустите, принесу я кость, обязательно принесу! – с надрывом крикнул я ему в ответ.
Глава 9
И вновь, утопая по щиколотки в грязи, бреду я, смертельно утомлённый, цепляясь за ветви кустарника, неизвестно куда за большой берцовой…
Опять-таки не знаю, долго ли коротко ли брёл я так, насилу переставляя натруженные ноги, часы ведь шли самым причудливым образом – то часовая стрелка металась, обгоняя секундную, то минутная вдруг уже двигалась навстречу часовой… Понять, что со временем, было не возможно, хоть часы совсем выбрасывай.
Шлёпал я так, шлёпал, петляя средигустых зарослей кустарника, как вдруг наткнулся, обходя очередной куст, на покрытый бурыми ржавыми пятнами борт огромного чёрного от копоти танка. Ни чего не понимая, обошёл я вокруг него, заглянув, без особого любопытства, в развороченное чудовищным взрывом, и теперь бесстыдно вскрытое, для всеобщего обозрения, обгорелое нутро его. Страшно было представить огромную мощь взрыва, потрясшего его внутренности, глядя на скомканную в гармошку рваные листы толстенной брони. Судьба несчастного экипажасомнений не оставляла, после такого взрыва и останков не остаётся.
Нодавно уже, видно, это было, не гарь властвовала здесь, а тлен и ржавчина, глубоко въевшаяся в броню, источила она её кроваво-красной чешуёй.
И теперь только обратил я внимание на всю перепаханную бороздами гусеничных следов поверхность болота. Глубокие вмятины от танковых траков, петляя и сплетаясь, почти сплошь покрывали поверхность болота. Громоздились высокими валами вывернутые при поворотах пласты грязи… Видно страшный танковый бой кипел здесь когда-то… А вот и пушка, раздавленная, в немом вопле задрала из-за кустов свою ржавую станину вверх, утопив искорёженный ствол в грязи…
Заглядевшись на пушку, на валяющиеся вокруг неё позеленевшие сплющенные снарядные гильзы, я споткнулся и, скользя по грязи, упал, ощутив под рукой что-то округло-бугристое… Из-под руки на меня, оскалившись в щербатой ухмылке, смотрел чернотой пустых глазниц череп…
Особенно он меня не испугал и не удивил, скорее, вызвал брезгливое ощущение прикосновения к чему-то нечистому, но что-то в нём, сразу не замеченное, поразило меня своей неестественностью… Рожки, небольшие острые рожки чуть выше ушных отверстий. Чёрт – что ли? – удивлённый рассматривал я валяющийся в грязи рогатый череп. Тут этому удивлятьсяне приходится, только чертей здесь только и не хватало.– подумал я, оглядываясь подозрительно по сторонам. Впрочем, и это меня не поразило, и я продолжил свой путь, всё чаще и чаще натыкаясь на груды разбитой боевой техники. Обгорелые танки, смятые под гусеницами пушки, опрокинутые броневики, черными корягами торчали из грязи ржавые стволы пулемётов и винтовок, сломанные штыки…Среди груды превращённого в металлолом оружия взгляд мой наткнулсяна торчащую из грязи, нагло сверкающую свежей зеленью круглую банку – мина! Глаза невольно зашарили по грязи, в поисках подозрительных бугорков, но страха не было.
Протискиваясь сквозь гибкие ветви кустарников, начал я обходитьогромный танк весь покрытый ржавыми потёками. Угрюмойглыбой застыл он, прижавшись к кустам, как вдруг внутри его раздался звонкий удар металла по металлу, и утробно выхаркнув тугую струю сизого дыма, остро пахнущего керосином, взревел он двигателем, оглушив меня, и, присев, как перед прыжком, рванулся с огромной скоростью прямо через кусты, разбрызгивая далеко в стороны грязь. Открыв от неожиданности рот, я проводил его удивлённым взглядом… Особого выбора не было и, пожав плечами, я пошёл по медленно затекающей грязью рифленой дорожке, оставленной широкой его гусеницей, настолько устав, что совершенно перестал обращать внимание на валяющиеся вокруг груды оружия, как вдруг:
– Стой! Руки вверх!
Остановившись, я равнодушно поднял руки, в моём положении глупо было бы делать что-нибудь иное. Вслед за этим до меня донёсся сдавленный сиплый бас:
– Давай, Аркаша, саданём его, и делу конец… Аскажем –мол при попытке к бегству…
– Ага..– донеслось ехидно звонкое:–А потом ты, сука, на меня телегу накатишь – «шлёпнул, мол, гад Аркаша, важного языка, испугался, предатель, разоблачения». У…Знаю я тебя, гадюка ползучая!
– Да шё ты, Аркаша, как можно… – сипел виновато бас: – Тот раз, сам знаешь, ошибочка вышла, я ведь того… Как лучше …
Разговор этот на меня не произвёл ни какого впечатления, как будто не о моей жизни шёл разговор, а так, о рыбалке… Я даже прислушиваться перестал, устало присев на корточки прямо в грязь. А странные эти охранники устроили яростный спор у меня за спиной, который скоро перешёл в перебранку. Спорили они сначала сдавленным шёпотом, вспоминая старые обиды и неоднократные предательства друг друга, потом уже в полголоса, а вскоре дело дошло до взаимных толчков и обвинений, после чего в воздухе повис густой мат и звон полновесных ударов, чередующихся с кряхтением…