Путь к колодцу

Повернувшись, я рассматривал перемазанных в грязи драчунов, увешанные с ног до головы самым разнообразным оружием от мечей и кинжалов до пистолетов и гранат. Всё это смертоносное снаряжение чрезвычайно мешало им, сковывая каждое их движение. Но, независимо от этого, грязь месили они отчаянно, то один, то другой из них оказывался сверху, и тогда, гремя всей амуницией, бешено вращая выпученными от напряжения и злобы глазами, со всего размаха лупил своего партнёра в рожу, и только грязь при этом, глухо чавкая, разлеталась фонтанами далеко в стороны.

Подойдя ближе, я устроился на корточки, у стоящих в грязи двух новеньких универсальных пулемётов, решив дождаться, чем это выяснение отношений закончится, абсолютно, их почему-то не опасаясь.

Вскоре они, совершенно обессилев от барахтанья в грязи, расползлись, вяло, переругиваясь и шумно переводя дыхание, уселись, каждый у своего пулемёта. На меня они уже не обращали ни какого внимания. Только сейчас я увидал, что имею дело со свинорылыми чертями с остренькими небольшими рожками чуть повыше ушей. В какоё-то мере я уже был подготовлен к этой встрече, поэтому не удивился и воспринял это как должное.

– Ребята, – решился я их побеспокоить, рискуя спровоцировать новую драку: – А начальство ваше где?

проблема взаимного примирения. И я пошёл дальше, решив, их не отвлекать.

Всё дальше и дальше вела меня свежая дорожка гусеничного следа. Обходя вздыбленную боевую технику, проламывалась она сквозь кустарник, выворачивая его с корнем, и троща древние колоды в щепу.

И вдруг, слуха моего, нарушая тишину, коснулись звуки духовой музыки. Ревел оркестр невдалеке, каким-то знакомым бравурным маршем. След танка вёл меня на встречу этому маршу, и, нерешительно потоптавшись, я, сплюнув в досаде, решительно продолжил свой путь по следу гусеничной дорожки. С каждым моим шагом музыка крепла и когда, казалось уже там, за ближайшим кустом, увижу я сам оркестр, музыка, внезапно, на полу ноте оборвалась. И я услыхал хорошо поставленный рокочущий бас:

– И сейчас, на это великое наше торжество, пришёл к нам наш далёкий гость и в тоже время наш ближайший друг – Женя! Я рад приветствовать тебя, Евгений! Мы все ждём тебя! Проходи, проходи, пожалуйста!

Несказанно удивлённый я застыл, не решаясь выйти из-за кустов, не веря, что обращаются ко мне. Но за кустами гремели аплодисменты, бодрый бас продолжал:

– Мы знаем, как устал ты на долгом пути к нам! Сколько предательства и вероломства пришлось преодолеть тебе! Сколько испытаний выпало на твою долю! Но ты у друзей, и кто, как не они, утешат боль твоих утрат?

Робко выглянувиз-за толстенной колоды, я сразу же спрятался, потрясённый открывшейся картиной. На большой поляне, тесно обступив стоящий посредине огромный пятнистый танк, стояла толпа чертей, и все они, как один, повернувшись ко мне, аплодировали, скалясь в приветливых ухмылках.

Тут же бросились, наиболее бойкие из них, ко мне за колоду, и, не успев опомниться, оказался я влекомым сквозь толпу чертей худых и пузатых, лысых и лохматых, сплошь увешанных самым разнообразным оружием, в котором смешалось всё, и скифские акинаки, и винтовки с лазерными прицелами. Образовав перед моими носильщиками коридор до самого танка, аплодировали, скалясь в угодливо-завистливых улыбках. А на башне танка стоял, барственно снисходительно улыбаясь, поблёскивая маслянисто бегающими глазками, огромный прямо таки породистый чёрт.

– Прошу сюда, Евгений! – приглашая к себе широким жестом, пробасил он: – Всего только несколько слов, мы знаем, как ты устал, но ты мужественен и преодолеешь трудности и собственную усталость!

Меня легко подхватили, по пути в этом, в буквальном смысле чёртовом коридоре, и, не успел я перевести дыхания от ощущения полёта, как оказался на башне танка, рядом с Породистым, которому достигал макушкой только до плеча, будучи и сам немалого роста, я подивился его громадности. Он же, полон дружественного участия ко мне, возложил свою тяжёлую руку мне на плечи и прижал к своему горячему потному боку, и я почувствовал себя игрушкой в руках великана.

– Скажи нам, Женя! Скажи нам, друг! В столь радостную для нас минуту встречи!

Он неожиданно и незаметно для остальных, но пребольно, щёлкнул меня по затылку, породив рой искр в моих глазах,и шепнул зло сквозь зубы, сверкнув на мгновенье ожигающим злобой взглядом, продолжая всё так же широко и дружелюбно улыбаться толпе:

– Говори, болван, говори!

Мекнув, от неожиданного удара, я, подчиняясь его напору, неуверенно начал:

– Товарищи…– «Да какие они мене товарищи? – Ведь это же черти!» – промелькнуло у меня в голове, но меня уже понесло, и я тоненьким противно-угодливым голосом отрывисто выкрикивал, не веря самому себе: – В эту торжественную для всех нас минуту, я рад приветствовать вас от лица и по поручению… – тут во мне что-то заело, – по чьему поручению, от чьего лица? Чертей приветствовать мне ни кто не поручал, и не уполномочивал, это я знал точно. Но Породистый видно был тонким психологом и его, незаметный остальным, точёк был именно той величины, что бы вытолкнуть из меня:

–… нашего Агентства – с ужасом услыхал я собственный лающий голос: – На этой замечательной поляне, среди цветущего этого болота…

Последние мои слова были покрыты рёвом толпы и бурными аплодисментами. Толпа начала выражать свой восторг с первых слов моей невольной импровизации, к концу же которой, этот восторг перешёл всяческие границы. Оркестранты духового оркестра, стоящие под самым танком, каждый сам по себе, надрывались, извлекая из своих изрядно помятых и грязных жестяных инструментов самые громкие звуки, и, казалось, глаза их, от чрезмерного усердия, повылазят из орбит, впрочем, и все остальные не отставали в изъявлении своего восторга.

– Мерзавец… Каков мерзавец…– любовно ворковал, промокая увлажнившиеся от умиления глаза, огромным грязным кулаком, Породистый: – Каково по нервам садит.. Аж слезу прошиб… Чувствует породу… Уважает…

Он обстоятельно и шумно высморкался, прочистив нос с помощью пальца прямов толпу под танком, одёрнул надетое на нём толи пальто, толи халат, сквозь прорехи, на котором просвечивалось его голое тело в потёках грязи. Потом поднял руку, толпа мгновенно стихла.

– А дай-ка я тебя расцелую за это! – сказал он и звучно засосал мою щеку, изрядно обслюнявив, розовым подвижным своим пятачком. Что при этом происходило с толпой, словами не передать – ураган, тайфун чувств! Когда же восторг пошёл на убыль, он вновь поднял руку, призвав к вниманию, и голосом решительно-жёстким закончил:

– И не волнуйся, порода! Я заверяю вас, – границы наши надёжно закрыты и, клянусь вам, ни какой враг, – он обвёл в раз притихшую толпу угрожающим взглядом: – Ни какой предатель не дерзнёт нарушить её!

Толпа вновь забилась в истерике аплодисментов. «Ох, и ладони у них» – только и подивился я, но его слова о нерушимости границ меня насторожили, вспомнил я двух драчунов с пулемётами.

Потом нам, почтительно, помогли спуститься с танка вниз. И Породистый, зажав, по-дружески, мою голову у себя подмышкой, энергично потащил меня куда-то.

– Ну, Жека, ты молодец, что пришёл,– говорил он, демонстрируя бодрость и мужество в экспрессивных приветствиях свободной рукой, встречным толпам чертей, которые враз дурели, заходясь в восторженных воплях, завидев его.