Страница 20 из 25
Но подскакивает Карандаш, куда-то тянет. Подполковник, дежурный по городу что-то орёт, а мы, с Козаком, стоим перед ним и недоумеваем. Чего он от нас хочет? Машет с досадой рукой – пошли на… или в…! Карандаш тянет нас к машинам, наши уже собрались, начинаем выезжать.
Мы свою работу сделали, приехали первыми, расценили состав. А вот если бы не расцепили? О плохом, лучше не думать.
Машина с трудом перекатывается через рельсы, Неживенко решил, что уже можно и рессоры поберечь. Выезжает через пролом в бетонном заборе. Наша работа. С разгона, Неживенко влепил, и мы даже носов не поразбивали.
Подъезжаем к ближайшему гидранту. Кто-то, стаскивает крышку люка, а я вытаскиваю колонку гидранта из стеллажа на боку машины, пытаюсь насадить его на патрубок. Руки дрожат, не могу попасть. Козак отталкивает и лихо сажает гидрант на место, закручивает и что-то орёт. Уши, напрочь заложены, ничего не слышу. Что-то ору ему в ответ, скалит зубы и показывает на уши. Думает у меня лучше?
Ребята подсоединяют рукава, Козак крутит штурвал гидранта. Рукава набухают, бежит по ним вода, наполняя цистерну. Цистерны должны быть всегда полными. А вдруг, вызов?
Заезжаем в часть. Всё, полный расслабон. Уши забиты ватой, глухо как в танке, но уже что-то начинает пробиваться.
Раскатываем использованные мокрые рукава, вешаем в башне на просушку, в машину укладываем сухие. Машины должны передать третьему караулу в полной боеготовности.
Вот такое оказалось дежурство, только, только, не стало действительно последним.
Всё, эта страница жизни закрыта навсегда. Попрощался с караулом, со своей, обжаренной и продымленной, боёвочкой, сдал и выгоревшую, просоленную потом, хэбэшку…
Выпили коньяк, закусили, пообнимались. Говорить ничего не могли, потому, что ни чего не слыхали, у всех уши заложены, и сорваны ором глотки. Пообнимались ещё, похлопали друг друга по спинам… Прощай пожарка, СВПЧ №НН.
Не знаю, что там с Козаком стало, а вот про Карандаша, через год, слышал, сломал он будто бы на каком-то пожаре позвоночник… Жаль, если правда…
Дай им Бог удачи, этим парням, в боёвках!
По дороге домой захожу на рынок. Стою у стеллажей с цветами, какие розы брать? Красные, ли розовые, или белые? Беру огромный веник белых.
Сегодня предстоит ещё одно жуткое мероприятие под названием – заручины. Уже договорено время, заготовлена бутылка дорогого коньяка. И в пять всем семейством пойдём, выпрашивать одну дивицу, у её родителей.
Просыпаюсь около двенадцати, люблю вот так, после дежурства, почти не раздеваясь, завалиться на коечку, накрыться пледом и часика три, четыре отходить во сне от дежурства. Уши забиты ватой, заложенность их ещё не прошла, но слышал уже сносно.
Витёк сидит за столом, учит, услыхал, что я проснулся. Он уволился с пожарки, ещё в начале недели. Сейчас сдаёт сессию.Оторвался от учебника и с ехидством смотрит на меня:
– Ну что? Идёшь сдаваться?
– Как порядочный человек, обязан.
–А вдруг, откажут? – скалит зубы в насмешке.
– Есть и такой шанс. – я покачал в притворном сожалении головой: – Застрелюсь, из клизмы. Одолжишь?
– А что с руками? – кивнул он на мои разбитые кисти: – Это с кем?
Я поморщился:
– Лазить по гравию пришлось полночи. Но так, обошлось…
Батя перемотал ссадины на костяшках, перед походом за дивицей.
С огромным букетом, коньяком, всем семейством, кроме Витька, ему, видишь ли, позорно участвовать в этом шествии. Пообещал, подойти индивидуально, позднее.
И вот чинно ведут меня на…. Отец несёт пакет, с приготовленными мамой салатами. Хоть и просила её, противоположная команда, ни в коем случае ничего не брать, мол, там уже и так столько наготовлено… Но, разве маму переубедишь.
Нас уже ждут, смотрю, в окне уже маячит Катерина. Я, шутя, разворачиваюсь и имитирую побег. Корчит зверски физиономию, показывает – разорву!! Я покорно топаю. Мама, увидав мои импровизации, машет Кате и даёт мне подзатыльника, мол, не волнуйся, доведём.
Поднимаемся, нас уже встречают на пороге, приглашают, здороваемся проходим. Отец, что-то там припоминает, и начинает, откашлявшись:
– Вот, слыхали мы, у вас добрый товар есть, а у нас, покупатель объявился…
Тут он замешкался, и я решил без церемоний:
– Валентина Антоновна, – вручил букет: – Афанасий Анисимович, прошу у вас руки вашей единственной дочери, обещаю любить её и в счастье, и в радости, и в невзгодах, и бедности, пока смерть не разлучит нас.
Результат, потрясающий, обе мамы пускают обильные слёзы, отцы, смахивают, скупые мужские… Катерина, платье на ней – море розовой пены, скромно прячется за дверью гостиной, за спинами свои родителей. Там, в гостиной, очень плотно заставленный яствами банкетный стол. Всё готово.
Тут выходит из кухни бабушка Кати с хлебом солью на рушнике. Приоткрывается входная дверь, оттуда высовывается Витькина хитрая рожа. Катина маман усиленно машет ему: – заходите, заходите.
Переходим к неофициальной части, к банкету. Описывать который не интересно. Витёк в своём амплуа, после исполнения всех обязательных тостов, выдаёт:
– Афанасий Анисимович, – крутит усилено головой по сторонам, как бы что-то выискивая:
– А у вас, случайно ещё одной дочки нет? – от избытка старания даже приподнимает скатерть, заглядывая под стол: – А то, и мне хочется…
АА , оценивает шутку, разводит руками: – Эта единственная.
–А жаль, уж очень она у вас красивой получилась. Жаль, что только одна. – вот змей. Все посмеялись.
Часа два, три мы посидели все вмести. А потом молодёжь – Катюха, уже в официальном статусе невесты, и мы с Витьком, пошли просвежиться по посёлку. В конечном итоге, забрались в самое шикарное поселковое кафе «Сказку». Хотели, по привычке, заказать пивко, но, в связи, с особым мероприятием, решились на шампанское.
Мы с Катей сидели напротив Витька, а за нашими спинами, что-то там рассказывал телевизор. Потом прозвучали позывные вечерних новостей. И вдруг Витёк насторожился:
– Толик, – обратился к бармену: – А ну громче…
Мы тоже обернулись к ТВ, а там уже диктор расписывал взрыв цистерны с сжиженным газом, на центральной жд станции.
Металось по экрану яростное пламя, народ в боёвках тягал привычно всякое, разное… А диктор рассказывал о мужестве героев, которые спасли станцию и полгорода, отцепив, с риском для жизни, горящую цистерну с газом от состава. И тут на экране появились замурзанные ошарашенные рожи Карандаша, Козака и моя.
Именно эти герои, вещал диктор с пафосом, расцепили состав от цистерны, с риском для жизни, за мгновенье до взрыва всех остальных цистерн.
Когда это нас снимали.? Всё вывалилось из памяти.
Называл и фамилии героев. Диктор, рассказывал об ужасах невыносимого жара от цистерны, доказывал, что уже на сто метров от цистерны не может выжить ни что живое. В общем, сажал по нервам, на фоне столба рвущегося в небо пламени.
Катерина сидела белая, как молоко, вцепившись в мою руку, не отрывала взгляда от экрана.
– Катя, чепуха всё это. Я уже уволился. Больше никогда не буду в карауле!
Витёк бросил на меня злой взгляд:
– Идиот! – процедил сквозь зубы: – Устроил бы всем, счастливый денёк.
– А ты больно умный. – окрысился я: – Сам бы, первым полез.
Народ в зале, а тут сидели почти сплошь все знакомые, захлопал, заорали:
Тоха, ну ты даёшь!!
На Катерину было страшно смотреть, пребывала в полубессознательном состоянии.
– Да живой же я, живой. – тормошил я её. Толик бармен принёс аптечку, дали ей слегка нюхнуть нашатыря. Она дёрнулась, взглянула на меня глазами, в которых ничего, кроме зрачков не было, обхватила, прижалась, со всей силы.