Блики пламени

Дышать невозможно, лёгкие как ножом режет. Припадаю к самой земле, чтобы глотнуть воздуха, посвежее, но утыкаюсь забралом каски в чьи-то ноги. Вижу рядом гору тлеющего зловонного тряпья. Ору, захлёбываясь кашлем:

– Нашёл! И жмурика! – слышу, невдалеке кто-то прокашливает, как и я, задыхаясь дымом.

– Где вы? – орёт Карандаш невдалеке: – Вход здесь поблизости. Лезьте на голос.

Ко мне кто-то подползает. Худой и длинный, значить Васёк. Тянем с ним за ноги жмурика. Впрочем, может он ещё и не жмурик. Зря, я его так, может, откачают.

Среди пожарных ходит анекдот: «Пожар в морге, приезжает расчёт, очаг возгорания ликвидируют, пострадавших вытаскивают, искусственное дыхание, подключают кислород. Начкар докладывает дежурному по городу: шестеро пострадавших, всех откачали!» Так может, и этого, бедолагу, откачают.

Пока мы подтаскиваем его к щели в стене, оттуда уже Козак в ИП заливает из ствола, через её и нас, и тлеющее невдалеке немалую кучу какого-то барахла. Вода чуток освежила, но смрад невероятный, не передаваемый. Что там горит?

Помню, на занятиях рассказывали, что перья при горении, а особенно тлении, выделяют какой-то цианид. А разная синтетика что-то ещё хуже. Надеюсь, нет там ни перьев, ни пластика.

Подаём пострадавшего ногами в перёд, ну и тяжёлый, сил нет, ноги ватно подгибаются. Там уже Карандаш в ИП, помогает вытащить.

Вылезли на свежий воздух, откашливаем утробно до боли в лёгких. А потом меня сотрясает рвота. В желудке ни чего нет, на дежурстве, я пощусь, беру на сутки литровый пакет кефира и городскую булку. Всё это уже давно съедено и переварено. Но рвотные судороги выворачивают желудок наизнанку, идёт в чистом виде жёлчь, обжигает горло и наполняет рот такой горечью, что желудок заходится ещё сильнее в судорогах, меня сгибает пополам. «Строгать» на голодный желудок… Это как будто, кто с носока в живот бьет. Мельком вижу, что и Козак с Васьком «строгают» по круче меня, у них-то желудки не пустые. Кто, кто, а Козак пожрать, мастак, ещё тот.

– Воды! – хриплю. Подходит Карандаш:

– Нельзя вам воды. – наклоняясь, говорит: – Отравление угаром. Рвота ещё сильнее будет. Ох, и получит Козак, какого хрена полезли без команды. – злится.

Да я и сам знаю, вода только рвоту усилит:

– Прополоскать– тычу пальцем в направлении рта. Карандаш подаёт флягу. Но легче не становится.

– Снимайте боёвки, – командует нам: – Скорая едет, заберёт вас в госпиталь.

Невдалеке, ревёт вентиляторами дымососка, откачивая дым. Добралась, наконец.

Кружится и болит голова, снял пояс с боевым своим топором, снял и бросил боёвку и сел, опершись о какие-то кусты, чёрт его знает, что за растения, главное есть опора для спины.

В скорой усадили нас рядком на носилки в скорой, спросили, не пили ли спиртосодержащего и всунули кислородные маски. (спирт выделяется через лёгкие, и с чистым кислородом может воспламениться прямо в лёгких). Сделали какие-то уколы в бедро, прямо сквозь ткань хэбэшки. Чуток, полегчало.

Вдруг, опять мой желудок возмутился и выдал такой рвотный фортель, что я чуть не кувыркнулся с носилок.

– Тоха, гад! Кончай! А то… – орёт Козак, но не успевает закончить угрозу, как закатывается в таких же мучениях. Отреагировал на мою провокацию, а вот Васёк, сидит спокойно, не реагирует, привалив к стенке скорой и даже, по-моему, глаза закрыл. К счастью, вскоре, эти рвотные рефлексы прекратили, своё издевательство над нами.

Не нравится мне в больницах ранние подъёмы, уже в шесть, катит медсестра свой прицеп:

– Просыпайтесь, быстренько. Продседуры!

– А то, что мы только около четырёх легли, так не считается? – высказываю хрипло своё возмущение и захожусь в надрывном кашле.

– Ни чего, до обхода выспитесь. – спокойно отвечает: – На это дело у вас ещё весь день впереди.

Мы все лежим под капельницами. Она подходит к Ваську, он поворачивается набок, она делает ему пару уколов в задницу. Переходит к Козаку, тот эту продседуру пропустить спокойно не может, повернувшись, заявляет:

– Вы только попробуйте на моём приборе настройки сбить.

Занятая ампулами, сестричка спрашивает недоумённо:

– Какой прибор?

Козак за словом не лезет, заявляет со всей серьёзностью:

– Задница – это главный прибор пожарного. Он им все неприятности чувствует. И если она утратит чувствительность, тут ему и хана.

Медсестра тоже не промах:

– Так это вы утратили чувствительность своих приборов, раз сюда попали.

Но Козака так просто не смутить:

– А тут, с другой стороны, есть ручка регулятора, ею чувствительность регулируется. Может, подкрутите, подрегулируете?

Мы с Галаганом, чуть с коек падаем от смеха. Всё это говорится на таком серьёзе, если шуток не понимаешь, так и поверишь. Медсестра тоже смеётся:

– Я тебе так подкручу, без крутилки останешься.

Тащит свою тележку ко мне, настала моя очередь, в точный прибор уколы делать, настройки сбивать.

А Козак, кряхтя, кашляя, поднимается и, таща стойку с капельницей, выходит в коридор, в дверях:

– Позвоню, что бы Карандаш гражданку завёз.

Вот это мысль, а я всё гадаю, как нам домой босыми в хэбешке добираться.

Потом иду я, таким же макарём, обзваниваю Витька, на кафедру, выпрашиваю пару дней отдыха. Все идут на встречу, Сергей Анатольевич даёт два дня отгулов. С Витьком договариваемся, что он родителям выдаст версию, о том, что меня отправили на пару дней на срочные сборы.

У Витька случаи бывали покруче моих. Я-то в госпитале впервые, так, по пустяку. А он за год дважды. Служил он в соседней СВПЧ-18 – самостоятельной военизированной пожарной части. И как-то, гасили они один из корпусов в санатории. Для тех, что умом подвинутые. Трёхэтажный деревянный флигель ещё дореволюционной постройки, среди парка за главным корпусом.

Он, с напарником, выбрасывали неходячих в окно, с третьего этажа, на специально натянутое полотнище. По лестнице было уже невозможно идти, горел первый и второй этажи. Как им удалось попасть на третий этаж, через два горящих первых, это отдельная история.

Выкинули всех больных, кого нашли, напарник выпрыгнул благополучно. А этот идиот решил ещё пробежаться по этажу, окончательно проверить, не забыли ли чего.

Получил по полной. Летел до первого, сквозь выгоревшие перекрытия, а за ним летели и все балки перекрытий. Его счастье, что не было подвала, из подвала его бы, вряд ли, вытянуть успели… Травмы, ожоги, короче, почти месяц в госпитале. И ни одного перелома! Таки везучий…

Ему тогда чертовски повезло, не оставили его там ребята, хоть из-за него ещё двое попали в госпиталь. Пока его вытаскивали, из-под горящих балок перекрытия.

А через пару месяцев, горела нефтебаза, и этот дурак опять нарвался, видишь ли, он думал, что успеет проскочить и пролить огромную цистерну, хранилище ГСМ. Взрыв! Получил прямо в морду. И опять повезло, после взрыва, обошёлся реанимацией в ожоговом центре. А запросто мог остаться обгоревшей головешкой, как кое-кто там, так и остался.

У нас в карауле тоже «случаёв» было не меньше, и по штурмовой лестнице приходилось лезть на шестой этаж под огнём, и женскую общагу, какой-то швейной фабрики, спасали, вытаскивали среди ночи полуголых девушек… Девчонкам повезло, горело в подвале. Пока ребята из соседней части ликвидировали очаг возгорания в подвале, а мы, и ещё ребята из двух частей, спасали девушек. Многие из них были отравлены угаром, но спасли всех.

Было такое, что и перекрытие обрушивалось как-то на голову, тогда я вытаскивал Карандаша из-под горящих балок перекрытия… Но почему-то таких жёстких несчастных случаев, как с Витьком, не было. За три года моей службы в карауле, никто надолго в госпиталь не попадал. А Витёк за год – дважды!!!!