Творец слез

– Ваша прежняя фамилия Довер. Вы это подтверждаете?

Я снова ответила утвердительно, и прокурор прошелся перед трибуной, прежде чем продолжитть:

– Значит, вы носили имя Ника Довер, будучи одной из воспитанниц приюта «Санникрик-Хоум».

– Да, – пробормотала я.

– А миссис Стокер в то время руководила учреждением?

Мороз по коже. Время остановилось. Какая-то внутренняя сила заставила меня поднять глаза и посмотреть в лицо реальности. И я увидела ее.

Она сидела за столом, застывшая и бледная, как будто сошедшая со старой фотографии. Я смотрела на женщину, которая украла мои детские мечты, и время словно обратилось вспять. Она была все та же, разве что постарела.

Колючие, как булавки, холодные глаза, короткие седые волосы, грубое, посеревшее от никотина и алкоголя лицо, неухоженный вид. Под кофтой угадывались все еще сильные предплечья, большие жилистые руки, под которыми нередко хрустели мои ребра.

Я смотрела на нее, а она – на меня. На ее лице все сильнее проступало недоумение, по мере того как ее жесткие глаза скользили по мне и как будто не узнавали в хорошо одетой и цветущей девушке замарашку Нику, маленькую мерзавку с дурацкими пластырями на пальцах и плаксивыми глазенками.

Странное безумие овладело моим сердцем. В висках пульсировало, сердце громко стучало. Казалось, кто-то только что вывернул мою душу наизнанку.

– Мисс Миллиган?

– Да, – прошептала я неузнаваемым голосом и сцепила покрепче пальцы, чтобы никто не заметил, как они дрожат.

– Отвечайте на вопрос.

– Да. Она руководила учреждением.

В груди у меня что-то корчилось, извивалось, грозило задушить меня. Я изо всех сил сопротивлялась этим ощущениям, цепляясь взглядом за прокурора, за скамейки со слушателями, за столы и стулья, лишь бы удержаться в настоящем моменте. Что психолог советовал мне делать в таких случаях? Я забыла. С его помощью я столько раз давала кураторше бой в своей голове, но столкновение с ней в реальности было похоже на сбывшийся кошмар.

Обвинитель продолжал задавать вопросы. Я отвечала медленно, преодолевая неуверенность, выталкивая наружу застрявшие в горле слова, делая голос громче, когда он угасал, но больше не позволяла себе пауз.

Я хотела, чтобы она увидела, какой стала девочка, бегавшая за облаками в небе. Хотела показать ей, что я не сдалась и осуществила свою мечту.

Надо, чтобы она увидела меня такой, какая я есть, увидела силу в моих сияющих глазах, даже если в моей груди билось трепетное сердце бабочки.

Тем не менее во время опроса я ни разу не взглянула ей в лицо.

– Спасибо. У меня больше нет вопросов, ваша честь.

Прокурор сел на место, вооруженный моими заявлениями, и тут настала очередь защитника.

Адвокат Маргарет задавал вопросы, пытаясь сбить меня с толку, но я не поддавалась на его уловки. Я не противоречила себе, не отказывалась от своих слов, потому что вопреки опасениям ничего не забылось, тем более что воспоминания в буквальном смысле врезались мне в кожу. Я дополняла свои показания новыми подробностями, чем, похоже, усугубляла положение обвиняемой, потому что адвокат в какой-то момент решил отступить:

– Достаточно, мисс Миллиган.

У меня получилось.

Я взглянула на присяжных. Помимо прочих эмоций их лица выражали неодобрение, напряжение и недоумение. Я только что закончила рассказывать о том, как она связала меня в подвале и оставила там одну корчиться в страхе. Как мои губы трескались от криков и жажды. Как она угрожала вырвать мне ногти, если я не перестану царапать кожаные ремни.

Потом я повернулась и встретила взгляд Маргарет. Она сверлила меня своими темными острыми глазами, как будто наконец узнала меня. Затем она улыбнулась. Такая же улыбка была у нее на лице, когда она закрывала за собой дверь подвала. Она так же улыбалась, когда я униженно цеплялась за ее юбку. Эта кривая, отвратительная улыбка всегда означала ее победу надо мной.

Горячая, как красная лава, обида поднялась из груди к горлу, мне стало трудно дышать.

Я быстро встала и по требованию судьи сошла с трибуны, потная и дрожащая. Кровь пульсировала в висках, тело била нервная дрожь. Уже почти дойдя до своего стула, я свернула в сторону, схватилась за дверную ручку и выскочила из зала суда.

В туалете я уцепилась за унитаз и вместе с желчью извергла из себя всю тоску, разъедавшую душу. Пот лился с меня ручьем. От рвотных судорог на глазах выступили слезы, и я снова увидела ее там, в зале, ее издевательскую улыбку, которая даже спустя столько лет вызывала во мне боль.

Для нее я оставалась грязной маленькой девочкой, которая старалась быть умницей.

Ко мне прикоснулись чьи-то руки, они искали контакта со мной, но я увернулась: на душе было тошно, мозг отвергал любые прикосновения. Я оттолкнула чьи-то пальцы, которые настойчиво хватали меня за плечи, откуда-то издалека доносился знакомый голос, призывающий меня успокоиться.

– Пустите! Нет! Оставьте!

Вразумить меня пыталась Асия, которой пришлось прикрываться руками от моих защитных тычков. Может, ей было больно, но я мало что сейчас соображала. Наконец она ухватила меня за плечи и хорошенько встряхнула.

– Все хорошо, Ника, все закончилось. Ты молодчина. Ты просто умница.

Я попыталась вырваться, но она обхватила меня обеими руками и крепко прижала к себе. Асия была сильнее меня, и в конце концов я затихла. Ее руки не были мягкими, как у Анны, и не были такими теплыми, как у Аделины, но они удержали меня. И пусть мы были из разных реальностей, если не из разных вселенных, я дала волю слезам и позволила Асии прикоснуться к сердцу той маленькой девочки, которую всегда скрывала от чужих глаз.

В тот вечер я бесконечно долго стояла в душе. Смыла с себя пот, боль и мурашки, прилипшие к коже. Смыла запах страха, царапины на запястьях и все, что осталось от того дня.

Потом со скукоженной душой и пустыми глазами я добралась до квартиры Ригеля. Моя жизнь казалась мне смазанной картинкой, словно с нее стерли добрую часть переживаний и событий. Я испытывала острую необходимость хотя бы немного побыть рядом с Ригелем, подышать с ним одним воздухом, почувствовать нашу близость, потому что во мраке, в который я иногда погружалась, он был единственным источником света, способным принести мне облегчение. Ригель не догадывался, какую власть надо мной имел.

Темноту Ригель превращал в бархат. Он прикасался к моему замершему сердцу, и оно снова билось ровно и спокойно, как будто Ригель знал тайную мелодию, которая вращала его сложные шестеренки. В его глазах был рай, а на губах – ад, и эта истина не требовала доказательств.

Я повернула ключ в замке и открыла дверь. Ради приличия следовало хотя бы постучать, но когда я уловила в воздухе запах его парфюма, то без колебаний переступила порог. Бросила сумку на банкетку и сняла куртку, заметив в комнате свет от настольной лампы.

Я ожидала увидеть там Ригеля, но нашла только открытую книгу о движении спутников, стакан воды, тарелку с крошками и листочки, исписанные его изящным почерком. Я погладила ручку, оставленную в бороздке между книжными страницами, и представила прекрасное лицо Ригеля, освещенное лампой, и его внимательные глаза, которые скользили по этим строчкам. Он всегда был очень сосредоточен, когда читал.

В следующий момент я почувствовала его у себя за спиной. Я резко обернулась, потому что знала его разбойничью привычку бесшумно двигаться в темноте.

– Надеюсь, ты мне все объяснишь.

Он стоял в дверях, ужасный и прекрасный. Его глаза пронзали комнатный полумрак и, как всегда, вызывали во мне дрожь. В руке Ригель держал свернутую трубочкой вечернюю газету, и нетрудно было догадаться, что в ней написано. История о «Санникрике» облетела всю страну.