Творец слез

– Ригель…

– Не подходи ко мне! – проревел он свирепо.

Я смотрела на него с болью в сердце, ошеломленная такой реакцией. У Ригеля расширились зрачки, черты лица исказились до неузнаваемости. Он не хотел, чтобы я видела его в таком состоянии, не хотел, чтобы его вообще кто-либо сейчас видел, но я не оставлю его одного. Я шагнула к нему, но он снова прорычал по-звериному:

– Я велел тебе держаться подальше!

– Ригель, – прошептала я миролюбивым и ласковым голосом, – ты не причинишь мне вреда.

Его дикие глаза смотрели на меня из-под взлохмаченных волос. В грубости Ригеля я слышала страдальческий крик, который рвал мое сердце на части. Я знала, что во время таких приступов он может быть опасен для окружающих, однако за себя не боялась. Я медленно пошла к Ригелю, стараясь казаться спокойной и беззащитной, а он смотрел на меня, тяжело дыша. Я боялась напугать его, вызвать в нем еще более бурную реакцию, но дрожь в его теле постепенно ослабевала, а это значило, что приступ отступал.

Подойдя к Ригелю, я села рядом с ним на пол. Он отвернул от меня лицо, но я видела, что он сцепил зубы, на виске вздулась вена. Я скользнула рукой по его груди и легонько его обняла. Сердце Ригеля билось как сумасшедшее, он все еще дрожал.

– Все хорошо. Я здесь, – прошептала я как можно мягче, так как знала, что мой голос поможет ему успокоиться.

Ригель впился ногтями в ладони. Я боялась, что он поранил голову, но не шевельнулась, чтобы проверить: пока рано. Сейчас ему нужны спокойствие и тишина.

На полу среди окровавленных осколков лежала наша помятая и местами порванная фотография. Ригель смотрел на разбитую рамку и осколки, казалось, целую вечность.

– Я – катастрофа.

– Потрясающая катастрофа, – добавила я.

Он едко ухмыльнулся, но я не уступала – прижалась щекой к его плечу, отдавая ему все свое тепло.

– Ты не такой. Нет… Даже не смей об этом думать, – сказала ласково я, а так как ответа не последовало, продолжила: – А знаешь, что за цветок я тебе принесла? Амарант. То есть «тот, что не увядает». Бессмертный цветок, как и мои чувства к тебе.

Я улыбнулась и закрыла глаза.

– Он отличается от других растений. Почти не требует ухода, странный на вид и очень стойкий. Он сильный, как и ты. Амарант такой, какой он есть, этим и хорош.

Я не знала, дойдут ли до Ригеля мои слова, но хотела, чтобы он понял: если я не могу забрать себе хотя бы часть его боли, возможно, мое присутствие сможет ее облегчить.

– Перестань меня нахваливать. Я никогда не стану нормальным человеком, – признался он.

Я знала, как сильно болезнь влияла на его психику. Приступы не только истощали его физически, но затуманивали его разум. Они делали Ригеля неадекватным, раздражительным и рождали в нем настолько глубокое чувство разочарования в себе, что он отрекался от своей личности.

– Неважно.

– Еще как важно, – обиженно прошептал он.

– Нет. И знаешь почему? – спросила я кротко. – Потому что ты идеально мне подходишь. Мне нужен любой Ригель, со всеми недостатками, слабостями и поломками. Ты мой самый милый и самый противоречивый волк…

Я снова переусердствовала со словами, но Ригель сейчас казался таким беззащитным и слабым, что надо было защитить его от самого себя. Я вспомнила, как после несчастного случая чуть не довела себя до смерти, потому что не могла смириться с тем, что могу его потерять. В то время я была слишком молода, чтобы понять, как сильно я ошибалась, но и сейчас я готова отдать ради него всю себя.

– Я здесь ради тебя и всегда буду рядом с тобой…

Поцеловав его в плечо, я встала, сходила в ванную и вернулась со всем необходимым. Смочила ватный тампон дезинфицирующим средством и аккуратно промокнула им порезы на его руках. Ригель молча следил за каждым моим движением. Наконец смазав все порезы, я достала из кармана пластыри и наклеила один на его указательный палец. Я выбрала фиолетовый, такой же, как тот, что приклеила ему на грудь несколько лет назад. Возможно, Ригель тоже об этом вспомнил, потому что он поднял голову и посмотрел мне в глаза. Я мягко ему улыбнулась.

– Позволь мне смотреть на тебя, потому что ты на себя смотреть не умеешь.

Я поцеловала его руку и, прежде чем он успел среагировать, прижалась к его груди. Ригель меня не обнял, его руки все еще дрожали. Но его сердце было со мной, оно билось об мое сердце. Наши души взялись за руки и шли под звездами. Снова.

Я осталась с ним в эту ночь. Позвонила Анне и рассказала о случившемся, признавшись, что не хочу оставлять его одного. Всю ночь я гладила его по волосам и ждала, когда утихнет головная боль. Внезапный приступ наверняка произошел из-за усталости, накопившейся за последние несколько месяцев. Интенсивная учеба в университете и репетиторство не могли не сказаться на его здоровье. Да, так и есть, приступ – следствие стресса, решила я, и думала об этом до утра, пока с тяжелым сердцем не вернулась домой.

Не помню, как и чем я пообедала, потому что перед глазами все еще стоял Ригель, обхвативший голову окровавленными пальцами. Хотелось перемотать мысли, как старую пленку, но я должна пережить тот момент заново и подумать, каково было Ригелю терпеть эту боль всю жизнь.

Звонок в дверь вырвал меня из тревожных мыслей. Я пошла открывать, гадая, кто это. Может, Норман заехал на ланч и обнаружил, что забыл ключи.

На пороге стояла Аделина. Я сразу вспомнила о пропущенных звонках и о том, что так ей и не перезвонила. Она смотрела на меня с беспокойством. Я схватилась за лоб.

– Ой, Аделина… – Я собиралась извиниться, но увидела на ее лице выражение, которого давно не видела. Очень давно – с детства. Еще до того как она заговорила, я нутром почувствовала что-то недоброе.

– Ника, – сказала она, – Маргарет вернулась.

Должно быть, меня унесло в другое измерение, потому что все внезапно перестало существовать: воздух, земля, солнце, ветер, моя рука на дверной ручке.

– Что?

– Она вернулась.

Аделина вошла и закрыла дверь.

– Они арестовали ее в аэропорту. Она здесь, Ника. Уже две недели.

Приняв заявление от Питера, полиция стала искать Маргарет и выяснила, что она давно уехала из страны. Точнее, сразу после того как ее уволили из Склепа, закрыв глаза на ее зверства.

Мы думали, что она избежит наказания, отсидевшись где-нибудь лет десять, но Асия уверила нас, что у серьезных преступлений, к каким относится насилие над детьми, по закону штата Алабама нет срока давности.

Маргарет совершала ужасные преступления из года в год, нанося своим жертвам психологические травмы с неоправданной жестокостью. Неважно, сколько лет прошло. Она била и унижала детей, о которых должна была заботиться, и даже время не могло стереть из памяти ее злодеяния.

– Она думала, что вернется сюда как ни в чем не бывало. Она не знала, что кто-то написал на нее заявление. И как только она приехала, ее задержали.

Аделина говорила, заикаясь от волнения, но ее голос выдавал чувство, которое испытывала и я: смесь недоумения, шока, мести и ужаса. Я позволила ей высказаться за нас обеих, потому что была слишком потрясена, чтобы реагировать на эту новость.

Аделина возбужденно ходила по гостиной, потом остановилась, посмотрела на меня с сочувствием и сказала:

– Суд начнется на днях.

Осознать эти странные слова почти невозможно. Я не могла представить себя в зале суда, хотелось от всего отгородиться.

– Им нужно как можно больше свидетелей. К сожалению, прошло много лет и не всех воспитанников удалось найти. Одни уехали, другие не смогут прийти, третьи отказались.

Аделина помолчала, и я сразу поняла, о чем она собирается меня попросить. Она посмотрела на меня большими голубыми глазами, а затем мягким, но твердым голосом сказала: