Творец слез

Он посмотрел на меня, малюсенькую куколку бабочки, накрытую большим одеялом, и сокрушенно покачал головой.

– Скажи, в чем дело? Почему ты сопротивляешься действию снотворного? С чем ты борешься?

Я медленно повернула голову и увидела в его глазах свое отражение: серые глаза в пол-лица, на котором застыло то ли безумное, то ли флегматичное выражение, а еще упрямство. В общем, я была похожа на вредное привидение.

– Со временем, – честно призналась я, удивившись своему скрипучему голоску.

И доктор Робертсон посмотрел на меня с понимающим сочувствием.

– Каждый день уносит его от меня все дальше.

Билли с Мики часто забегали узнать, как у меня дела, и Аделина приходила каждый день, развлекала меня разговорами, заплетала косы, словно маленькой девочке.

Я привыкла к частым посетителям. Однако могла ли я представить, что однажды днем в палату войдет Асия?

Сначала я подумала, что обозналась, но когда Аделина встала со стула, тоже удивленная ее появлению, я поняла, что глаза меня не обманули. Асия была без макияжа, что не умаляло ее красоты, и выглядела она, как всегда, очень элегантно – волосы завязаны в хвост, серая облегающая толстовка подчеркивала стройную фигуру.

Она настороженно огляделась, как делают дети, оказавшись в незнакомой обстановке, и на мгновение я подумала, не пришла ли она просто потому, что искала Анну. Затем наши взгляды встретились. Прошло мгновение, прежде чем она осмотрела меня с ног до головы, скользнув глазами по моему изможденному лицу и худому телу, на котором, как на вешалке, висело свободное домашнее платье.

Я услышала, как Аделина тихо сказала:

– Ну что ж, оставлю вас ненадолго.

– Нет, – возразила Асия, останавливая ее, затем более мягким тоном добавила: – Пожалуйста, останься.

Асия подошла к моей кровати и остановилась в нерешительности, наверное, подумав, что и так зашла слишком далеко. Она с тревогой посмотрела на стойку капельницы, проследила глазами за трубкой, тянувшейся к моему локтевому сгибу. Затем медленно повернулась к Ригелю и долго смотрела на него, также не говоря ни слова.

– Я завидовала твоему характеру, – пробормотала она вдруг, по-прежнему не сводя с Ригеля глаз. – Мы редко встречались, но мне сразу стало ясно, что ты не девушка, а кремень. Ты никогда не прекращала попыток наладить со мной дружеские отношения… хотя я вела себя не лучшим образом и воспринимала тебя как помеху между мной и Анной. Даже не зная тебя хорошо, я быстро поняла, что ты не умеешь сдаваться. – Асия медленно повернулась, чтобы встретиться со мной взглядом, и в ее глазах читался упрек. – И посмотри на себя сейчас. Ты сдалась.

Нет, как раз наоборот, хотела сказать я ей. Я боролась за Ригеля с таким упорством, что в моей крови почти не осталось кислорода. Я дошла до полного истощения именно потому, что не могла смириться с его комой.

Однако… я промолчала. Отсутствие реакции с моей стороны подействовало на нее странным образом: она стала очень грустной. Впервые с тех пор как мы познакомились с Асией, она, казалось, меня поняла. Больше, чем кто-либо другой.

– Ты не сможешь помочь ему, если сначала не поможешь себе, – прошептала Асия совершенно другим голосом, который, казалось, исходил из ее сердца. – Не будь такой, как я… Не позволяй боли сломить тебя, утопить в сожалениях. У меня надежды не было, а тебе жизнь дала шанс. И если ты его упустишь, я тебя не прощу.

Асия смотрела на меня горящими глазами и дрожала, но в ее дрожи я видела лишь желание разрушить клетку, в которую я сама себя посадила.

– Самопожертвованием ты смерть не победишь. Только жизнью. Кстати, именно ты помогла мне это понять. И я удивляюсь, почему девушка, прошедшая через адские муки сиротского приюта и сказавшая мне в глаза, что не отступит в сторону, что не откажется от Анны, почему эта девушка до сих пор сидит в этой больничной палате?! Давай, – прорычала Асия, – вытащи ее отсюда! Ты спасешь его, дав ему повод очнуться. Пусть он увидит, что ты здесь и в порядке, изо всех сил борешься за жизнь, даже если жизнь сейчас тебе не в радость. Не позволяй страданию сделать из тебя ту, кем ты не являешься, не повторяй мою ошибку… Мы не выбираем боль, но мы можем выбрать способ, как ее перетерпеть. И если жить значит терпеть, то сделай это и для него, поделись с ним силой и смелостью. Жизнь еще бьется в его груди, именно за нее ты и должна цепляться.

Проговорив все это на одном дыхании, Асия несколько раз глубоко вздохнула, чтобы отдышаться, и я заметала слезы на ее ресницах. Ее жесткий взгляд потеплел. Она никогда не смотрела на меня так. Никогда, ни разу. Я была потрясена. Аделина тоже смотрела на нее, чуть ли не открыв рот от удивления.

Асия отвернулась, словно пряча от меня лицо, возможно, обожженная этим неожиданным эмоциональным взрывом. Ее блестящие глаза снова остановились на Ригеле.

– У тебя по-прежнему есть выбор, – мягко сказала она, – не отказывайся от него.

Она резко повернулась, чтобы уйти, ее пальцы нервно теребили сумочку, плечи напряглись.

– Асия!

Она остановилась, затем обернулась и уже более спокойно посмотрела на меня – маленькое существо под больничным одеялом с изможденным личиком и огромными глазами, полными хрупкого света.

– Приходи еще.

Что-то сверкнуло в ее глазах, и в следующее мгновение она скрылась за дверью, на прощание кивнув Аделине.

Вроде бы ничего не изменилось, но все же в тот момент мне показалось, что теперь я видела мир яснее.

– Аделина, у меня есть просьба.

Она вопросительно посмотрела на меня.

– Мои пластыри, ты не могла бы их мне принести?

Аделина долго смотрела на меня, прищурившись, будто расшифровывала про себя тайный смысл моих слов. Затем улыбнулась.

– Конечно.

Когда цветные пластыри снова оказались в моих руках, я почувствовала, как будто внутри меня расправилась сжатая пружина. Я долго их перебирала и из всех цветов выбрала те, которые считала своими, а значит, вновь обрела потерянную часть себя.

Желтый – глаза Клауса. Светло-голубой – такого цвета глаза у Анны и Аделины. Зеленый – спокойный, как Норман с его робкой улыбкой. Оранжевый символизирует живость Билли, а цвет морской волны – загадочность Мики. Красный – это Асия с ее своенравным, как огонь, характером.

И, наконец… наконец, фиолетовый – такой же, как тот, что я приклеила к груди Ригеля той ночью в его комнате.

Глядя на свои теперь разноцветные пальцы, я поняла, что, даже если у любви разные оттенки, то каждый из них затрагивает одни и те же струны – струны сердца. И все вместе они управляют уникальной невидимой силой, почувствовать которую способна лишь душа.

Последующие дни были не менее трудными.

Мой желудок превратился в тугой узел, который, казалось, отказывался принимать еду. Как только начинались рвотные позывы, Анна бросалась ко мне, стягивала с меня одеяло и помогала повернуться на бок, прежде чем я возвращала съеденное на пол.

Тем не менее постепенно я смогла приучить желудок к пище, и через короткое время снова смогла ходить. Лодыжка зажила, ребра больше не кололи грудь, как осколки стекла, когда я приподнималась, чтобы встать с кровати. В общем и целом процесс выздоровления пошел в правильном направлении.

Меня снова проведала Асия, как я ее и просила. Она недоверчиво и строго опять осмотрела меня с ног до головы: порозовевшее лицо, повеселевшие глаза, пополневшие руки и ноги. Увидев такую Нику, она сразу смягчилась.

День за днем мое тело становилось крепче и полнокровнее, кости на плечах больше не выпирали из-под кожи. С руки сняли повязку, и я начала потихоньку ее разрабатывать.