Полёт совиного пёрышка

– Я не готова к такому решению прямо сейчас, – нарушила молчание я. – Просто боюсь. Но подумаю, обещаю. Ты-то как сам себя чувствуешь, лирэн?

– Жив и пока что в правильном теле, – усмехнулся сыч. – С удовольствием бы завалился спать как нормальный человек: перинка, подушка, одеяло, но… Так что жалко тратить оставшийся час на сон.

– Я же тебе подарок привезла! – спохватилась я.

Рене с сожалением сел прямее, когда я вскочила и бросилась к обёрнутой блестящей бумагой коробке, отложенной в сторонку, подальше от любопытных глаз.

– Не знаю, правда, любишь ли ты такое, но, как увидела в витрине, сразу вспомнила о тебе.

Брови вельвинда приподнялись в осторожном удивлении. Жестом я предложила ему покинуть не самое удобное место на коврике и переместиться в его кресло. Попыталась помочь дойти, но Рене лишь поморщился и гордо доковылял сам. Я положила гостинец ему на колени, опустилась в соседнее кресло, почувствовала, как краска заливает лицо. Вдруг набор шоколадок показался таким детским, несерьёзным подарком: этому долговязому недоразумению вообще-то лет уже прилично, не ребёнок совсем, а я ему – сладости… Рене между тем, нетерпеливо развернул обёртку и снял крышку. Замер, уставившись на аккуратно разложенные в гнёздышки из шёлковой бумаги конфеты, круглые и вылепленные ромбиками, украшенные россыпью орехов и цукатами. Двумя пальцами вытянул одну из конфет и целиком затолкал в рот. Ещё и пальцы облизал, и веки опустил, демонстрируя абсолютное наслаждение моментом. Я тихонько выдохнула: кажется, угодила, порадовала хотя бы немножечко.

– Вкусно, – сообщил он, закончив жевать. – Безумно вкусно. Очень люблю шоколад. Спасибо, Дэри.

Следующую конфету, к сожалению, Рене попробовать не успел, вмешалось заклятье. Я со вздохом закрыла коробку, заверила сменившую человека птицу, что не трону его угощение, и подхватила упавшее на пол пёрышко.

Ранним утром, кутаясь в просторную тёплую шаль, я спустилась вниз и проводила Вергена и сопровождающего его лакея. Прощание было холодным, как неприветливая зимняя темень, и, к счастью, быстрым. А через день, взвесив все за и против, я поделилась с тоскующим в совином тельце вельвиндом решением ещё раз рискнуть и отказаться от приёма зелий. Осталось решить, когда лучше это сделать: дождаться совпадения дней или рискнуть, не дожидаясь обращения Рене.

***

Глава 12.1

Осуществила я своё намерение не сразу. Думала, просчитывала риски, искала запасные варианты. То есть прикидывали и искали мы вместе с сычом, и как же мучительно было ждать его следующего явления! Мы высчитывали и общий день, но вычислить его наверняка не представлялось возможным: пауза между обращениями Рене один раз затянулась на целых девять дней, потом сократилась до четырёх. В тот его оборот я, дождавшись окончания упражнений, коими птиц продолжал истязать себя, поставила перед ним частично опустевшую коробку с шоколадом, а рядышком положила учебник и чистые листы. Мы пытались успеть всё, в том числе старались не пропускать занятия имперским и письмо. Пока он дегустировал очередную конфету, я излагала свой нехитрый план: в день отказа от снадобий всё-таки приготовить необходимые порции для приёма и держать их под рукой, на самый крайний случай. Надеясь, что если и станет совсем плохо, то я успею их выпить. Рене потирал хмурую складку меж бровей, обещал самолично влить в меня зелья, если приступ не удастся перетерпеть, и неважно в каком облике он это сделает, а я некстати представляла, как дрожит от нечеловеческого напряжения в маленьких совиных крылышках стеклянный пузырёк и прятала нервный смех.

– Плохо, что ты настраиваешься на отрицательный результат, – корил меня Рене. – Я реалистка, лирэн.

– Постарайся не думать о приступе. Верь, изо всех сил верь, что лихорадки не будет, вообще ничего не будет в этот раз, только улучшение самочувствия и прилив сил. Никаких неприятных сюрпризов с памятью, никакого огня в крови. Не притягивай плохое, Дэри, зови только хорошее.

А я много о чём думала. И о том, чтобы подстраховаться и позвать Мейду подежурить возле хозяйки, наказав ей влить в меня подготовленные снадобья, если то самое плохое всё же произойдёт. И об Ализарде. Очень хотелось поделиться с ней нашей задумкой, пригласить в замок ­.Тёте я доверяла больше, она лучше служанок позаботилась бы обо мне, но, раз за разом садясь писать ей письмо, так и не сложила ни единой строчки. Тётушкино беспокойство могло помешать моей авантюре, с неё станется начать отговаривать, взывать к здравому смыслу. А Рене открыто выражал своё… недоверие.

– Не надо сюда никакую чуткую и прекрасную дэ-эйну Данвел, лиро, – морщился птиц, по-своему произнося обращение к знатной даме. – Я не отойду от тебя ни на шаг.

И таким взглядом обжигал, что я поспешно отводила глаза, чувствуя, как пылают щёки. Перед тем, как боль заклятья скрутила человеческое тело, Рене успел ухватить мою ладонь, осторожно сжал в своих.

– Всё будет хорошо, лиэре.

Спросить о значении нового слова я не успела. Потом, если не забуду, поинтересуюсь.

Он оставался птицей, когда я пропустила приём лекарств. Как бы не храбрилась, а неизвестность и страх кололи шершавыми иголочками; весь вечер я провела у себя, не способная надолго отвлечься ни чтением, ни работой над новым заказом. Рене, верный своему слову, остался в спальне, вяло поклевал нехитрый ужин и перебрался мне на плечо. Приходила Мейда, в кои-то веки предлагала помочь переодеться ко сну, вызвав мой нервный смешок и недоумение: чувствовала она, что ли, что хозяйка замыслила рискованное? Я отослала её отдыхать, а сама оставалась в чудовищном напряжении, каждую минуту ожидая расплаты. Но пришла ночь, тихая и звёздная, а кроме незначительной слабости, никаких неприятных сюрпризов не последовало, я быстро уснула, выспалась, отлично запомнила приснившийся сон, в котором неторопливо шла вдоль морского берега, наклонялась за маленькими перламутровыми ракушками, чувствуя босыми стопами влажный белый песок. Хороший сон. Улыбнулась прикорнувшему на краешке одеяла сычику, в виде исключения оставшемуся на время сна в моей постели. Круглые глаза светились надеждой и радостью.

И день прошёл отлично. Ранний завтрак, работа над картиной, после обеда я отобрала у клюющей носом Нальды требующее починки бельё и занялась штопкой сама. Рене не отлучался далеко, так и крутился рядом, по коридорам замка ехал на моём плече, провожаемый плотоядным взглядом Шершня. Свежую порцию снадобий я смешивала и ставила на прикроватный столик незадолго до сна, но, к недоверчивой моей радости, они не пригождались. Не верилось, что всё вот так просто, что я отделалась только небольшой общей слабостью, а рука сама тянулась к пёстрым пёрышкам, погладить, успокоить. Новых монет в тайнике за следующие три дня не прибавилось: Рене не покидал Бейгор-Хейл.

Хорошо кончилось в конце четвёртого дня, морозного и солнечного. Ещё днём я гуляла по припорошённому снежком парку, дышала полной грудью, строила планы. Все эти дни сычик не уступал место человеку, и я разговаривала с птицей, мечтая, что наступит удачный день и для него, а там, глядишь, мне удастся уговорить упёртого альнардца помириться с семьёй и вернуться домой.

Я листала одну из прихваченных в мужниной библиотеке книг, ту, что по основам и законам магии, и, сверяясь с написанным, складывала пальцы в, казалось бы, простой жест вызова огня. На столик, за которым мы часто (если так можно выразиться) трапезничали с Рене, я водрузила подсвечник с незажжённой свечой и тренировалась вызывать пламя. Снова, как несколько лет назад, не обращаясь к непробуждённому источнику. Для тех незначительных простеньких фокусов, что я демонстрировала домочадцам в детстве и позже, подругам по пансиону, брать силу из магического источника не требовалось, для заклинаний вполне хватало заученных фраз и точных жестов. Я не помнила, получала ли отклик от магического центра, располагавшегося немного ниже солнечного сплетения. Отец сам проверял меня и утверждал, что я унаследовала дар, но не учил меня им пользоваться, говорил, рановато, всему своё время. Мама показывала, как завивать волосы и придавать коже лица свежий, сияющий вид, но для этих нехитрых действий никакого особенного обращения к силе тоже не требовалось, в нашем доме добрая часть слуг это умела, а никто из них не обладал даром.