Страница 9 из 27
Дома первым делом достал из кармана визитку, постучался в дверь кабинета отца и протянул ему клочок картона с изображением воина. Думал, отец обрадуется, ведь он в последнее время непрестанно твердил о необходимости найти и помочь. Только повел батя на этот раз себя как-то не очень адекватно, если не сказать вовсе неожиданно — он рассмотрел визитку и проворчал что-то вроде, всюду эти любители, когда же на сцене появятся настоящие профи. Ладно, Лешка, иди похлебай супчика, а я вздремну после обеда, ты же знаешь мой распорядок.
Мама Оля к моему появлению в месте прохождения ее службы, успела подогреть ярко-бордовый супчик под названием борщ, налила в тарелку, в блюдечко уложила лесенкой пластины розового сала, рядом пристроила три куска бородинского хлеба и, убедившись в чистоте моих рук, усадила на отцовское место у окна во главе стола и вернулась к приготовлению голубцов на ужин. Из радио лилась приятная мелодия, за окном чирикали воробьи, я уписывал вкуснейший супчик и принимал сообщения из будущего. Там было что-то про тоненькую кареглазую девушку в красивом фартуке, она подливала в мою тарелку борщ и напевала протяжные украинские песни про рушнык, ничь таку зоряну, сокола и чому я не литаю, усталую от работы дивчину, которую я просто обязан нести на руках в место упокоения, что над рекой блискучей, над водой ревучей. Возможно, эти песенные образы с детства проживали в моей глуповатой головушке, а может наслушался из того же радио или в компании — не важно… Только всё это уж больно походило на таинственное пророчество пополам с мечтой и приводило меня в состояние ожидания или даже предчувствия чего-то весьма приятного и скоро исполнимого. Я уже закончил обедать, кусочком хлеба даже промокнул последние капли красной жидкости в тарелке, дожевал последний кусок сала с горчицей, а все сидел и проживал сказочное видение.
— Может еще чего-то хочешь? — спросила мама Оля.
— Да, спой песню про «ничь таку зоряну». Пожалуйста.
— Да я полностью и слов-то не знаю. Слышала как-то давно, девочка по телевизору пела, что-то запомнила…
— Вот и спой, что запомнила. Пожалуйста.
И она запела, тихо, проникновенно, с непрошенной слезой в финале:
Ніч яка місячна, ясная, зоряна,
Видно, хоч голки збирай,
Вийди, коханая, працею зморена,
Хоч на хвилиночку в гай!
Сядемо вкупочці тут під калиною,
І над панами я пан!
Глянь, моя рибонько, — срібною хвилею
Стелеться в полі туман.
Ти не лякайся, що босії ніженьки
Вмочиш в холодну росу:
Я тебе, вірная, аж до хатиноньки
Сам на руках однесу.
Под занавес нашего концерта и я подпевал, и я пустил слезу. Открыв неслышно дверь, опираясь на косяк, стоял отец, пытаясь шепотом выводить последние аккорды.
— Какой талантливый народ! — грустно произнес отец. — И во что его превратили…
— Ну не всех же!.. — возразил я неуверенно.
— Ладно, сын, хватит лопать, поднимайся. Поехали в твой фонд помощи. Давай-давай!
Пока отец знакомился с руководством Фонда, изучал документы, списки необходимого реквизита, пока сам рассказывал о своей опыте поставок оружия повстанцам, я слонялся по коридорам, заглядывал в складские помещения. За спиной раздавались голоса:
— Мы же свои, русские, ждем помощи от Большого брата, только он не спешит, поэтому самим приходится чуть ли не подпольно доставлять оружие.
— Такая диспозиция мне знакома, — гудел отец. — Это называется, «война, которой нету», а воюют «те, кого не должно быть». Ничего, поможем, не впервой.
— Самое печальное то, — сетовал Петька, — что пока руководство никак не может поделить финансовые потоки с прибылями, нас каждый день бомбят, мирные страдают, дети месяцами в подвалах живут…
— Звериное лицо капитализма, — рокотал отец. — Ну, ничего, мы и с этим справимся. Гидру эту стоглавую по головке, по лапке отсечем. У меня есть немало соратников, которые вам сочувствуют — этих ни за какие доллары не купишь.
…Вот здесь, «на калидоре», в одном из помещений, куда разгружали картонные ящики из грузовичка, и меня Петька подключил к общему делу. Как-то вполне естественно, будто я здесь свой, подхватил коробку и понес к стене, где уже выстроилась аккуратная складская композиция.
Мне навстречу проплыла, пролетела, не возмутив эфира туман, тоненькая девичья фигурка в синем халате, который обычно носят уборщицы. В первый заход я почти ничего не увидел, а вторым рейсом — меня ослепила едва заметная улыбка и «карие очи, очи дивочи», именно такие, какие видел в моем обеденном прозрении, когда я «полуплакал, полуспал». Когда все коробки с консервами перебрались из грузовичка в штабель у стены, я подошел к девушке — и замер!..
Она тоже стояла как вкопанная и в упор глядела на меня. Вокруг ходили какие-то люди, нас толкали, смеялись, ворчали — нам до них не было дела.
— Алексей Северов, — произнес я, протянув руку.
— Лена Хорошева, — прошептала она, вложив свою теплую ладошку в мою грубую лапу.
— Гречанка? — почему-то спросил я.
— Да, точно, — кивнула она, — мы из приазовских греков. А почему ты спросил?
— Не знаю, — пожал я плечами. — Мне говорили, что на Украине большие поселения греков. Помню также, что греки — самые красивый народ из всех, кого я встречал. Ты красивая, вот и решил… Ну и Елена — это классическое греческое имя, означает «светлая», а фамилия имеет свою историю?
— Конечно. В греческом языке нет звука «ш», поэтому происходит от «хорос», то есть «танец». Со временем подрусилась фамилия. Так и стала я Хорошева.
— А танцевать любишь?
— Раньше любила, сейчас не очень. Да и время такое, что не до танцев.
— Это мы подправим, — заявил я уверенно. — Не хватало еще, чтобы нам настроение испортили, боевое…
Нас грубо прервал какой-то дремучий мужик, успевший «принять с устатку»:
— Слышь, парень, Леночка у нас сиротка, так что ежели забидишь, я тебе!.. — и поднес кулак, пахнущий табачной смолой, к моей физиономии.
— Прости его, — смущенно произнесла девушка, убрав кулак от моего лица. — Просто они тут за меня волнуются. Защищают…
— А что случилось? Почему сирота?
— Моя семья попала под обстрел. В машине были родители и двое братьев. Одно мгновенье — и не стало их. А я в это время была на утреннике в школе. Это меня и спасло. Правда потом и школу разбомбили. И снова от меня беду отвел мой ангел. Я в подвале учила уроки, готовилась к диктанту. Потом детский дом, кое-как закончила школу, меня сюда послали в институт поступать. Вот с тех пор и живу при этом Фонде, ожидаю оформления документов на гражданство и помогаю, чем могу.
Вошел отец, долго пронзительно смотрел на Лену, на меня, что-то проворчал себе под нос, из чего разобрал только одно слово — «испанка». Протянул мне руку и прогудел:
— Успеете еще наговориться. У вас вся жизнь впереди. А сейчас прощайся с девушкой и поехали домой.
Всю дорогу в машине отец молчал. Да и что он мог сказать такого, чего я не знал. В моей голове снова и снова прокручивались картинки из обеденных пророчеств, несколько раз прозвучали слова, словно сказанные моей испанской мамой: «Всё так и должно было случиться» — и ее ободряющая улыбка из будущего. Также молча мы поужинали голубцами, отец поглядывал на меня исподлобья, тихо ворча что-то под нос, я же витал в тех солнечных краях, откуда приехала Лена, откуда привезла сюда много света. Наконец я встал из-за стола и уединился в своей комнате. Забрался в википедию, где прочел следующее:
«Чтобы ослабить силы Крымского ханства, Екатерина Великая решила переселить из Крыма в донецкие степи крымских греков. Конечно, объяснялось это иначе: греков-христиан таким образом Россия избавляла от национального и религиозного гнета татар-мусульман. Императрица поручила всю операцию по переселению греков знаменитому полководцу Александру Суворову. Он со свойственной ему решимостью и смекалкой, недолго думая, мобилизировал в Азовской губернии 6000 воловьих подвод и в 1778 году за один раз перевёз 18000 человек.»