Страница 7 из 27
— Это я ему из лаблаторы таскаю. Великому человеку для великого вдохновения.
— Венька! — вскричал хриплым тенором «великий». — Просил же тебя, пьянь коришневую, пиши чего хошь, но токмо в стол. Зачем ты, дурачина-простофиля, продал свою петушиную родину за бугор. Ве-е-е-енька! — вопил что было сил «великий», брызгая изо всех отверстий лица головы чем попало во все стороны.
— И это вот, — кивнул я на визгливое чудовище, — есть твой идеал?
— Ага! — Потом Булгак-теръ глянул на меня и, как тупице пояснил: — Когда поднимешься на такую высоту, поймешь сущность бытия. Токмо в такой стадии вдохновения открываются врата вселенской мудрости, и человек отрывается от условностей толпы в космос бесконечной правды.
— Понятно, — сказал я. — А теперь, можно мне на лекцию по высшей математике?..
— Конечно, если до тебя не дошло, что здесь высшее, а что ниже плинтуса.
Стал спускаться по черной лестнице, а сверху сквозь перекрытия и преграды неслось яростное «Ве-е-е-енька-а-а-а-а!» Интересно, на сколько еще хватит этого «великого»!.. Тем не менее, тот опыт не оставил меня равнодушным, но стимулировал дальнейшее восхождение в верхние высоты ихнего метафизического бытия.
Однако, занятость в бизнесе отца снизилась — там наступила заслуженная стабильность, появилась относительная свобода — кроме учебы использовал ее на изучение новой жизни, на общение с людьми новой формации, на чтение новых книг.
С учебой в институте связан мой самый счастливый день. Ну, может не совсем самый-пресамый но счастливый точно. И ведь ничего особенного, всё как обычно, разве только рассеянный свет, он не лился с неба, просто висел между нами солнечным туманом, проникая всюду, и даже внутрь нас самих. Ранним утром меня разбудил Большой брат, на самом деле крупный, тяжелый, агрессивный студент, мой сосед по общежитию. Он со свистом взмахнул перед моим лицом ракеткой и бегом покатился вниз, я за ним. Во дворе средь высоких кустов сирени, оказалась ранее не замеченная асфальтированная площадка с разметкой, перегороженная сеткой, натянутой на вертикальные стальные трубы. Большой протянул мне персональную ракету с леской. Я не преминул взмахнуть снарядом, но ожидаемого свиста не случилось. В меня полетел волан. Очень резко полетел. Я едва успел отбить. И пошла игра! Что характерно, Большой стоял в центре своей половины корта, небрежно выталкивая в меня волан, а я бегал по всему полю туда-сюда, пытаясь не дать ему упасть на асфальт. Минут через пятнадцать Большой статично стоял, только рукой незаметно шевелил, а я метался как бобик, обливаясь потом. Когда на миг остановился, увидел себя в косом солнечном луче всего окутанного испарениями разгоряченного тела, Большой же был сухим как лист, только издевательски улыбался. От второго сета я отказался. Помчался в душевую, где с полчаса стоял под струями холодной воды.
Вышел из облака пара наружу, переоделся в сухие брюки с майкой и, легкий, невесомый двинул в столовую. Народу почти не было, я быстро с подносом подъехал по направляющим полозьям к раздатчице — она уже приветственно улыбалась мне, чем всегда смущала. Не спрашивая, что буду есть, она взяла большую тарелку, плеснула половником порцию окрошки. Заговорщицки глянув на меня, щепотью из миски прихватила дополнительную порцию мелко порезанных огурцов, лука с укропом — и красиво плюхнула на поверхность окрошки, туда же полетел всплеск сметаны, явно сверх нормы. Протянула смачный кусище ржаного хлеба с горчицей и, еще раз улыбнувшись, повела двойным подбородком в сторону ближайшего стола — мол, не задерживай очередь, ты у меня не один. Я оглянулся, увидел входящего в столовую Большого, больше никого там не было, и поспешил за стол, потому как слюна стремительно наполняла мой рот.
Окрошка майским утром, да с добавкой огурца и лука, укропа и сметаны, с ржаным хлебом, намазанным горчицей — это шедевр! Сразу пахнуло весной, летом, свежей зеленью и романтикой. Казалось, с каждой ложкой прохладного ароматного супа, с каждым ударом крепкими тогда еще зубами по кубикам огурца, по колесикам зеленого лука, по упругим волокнам укропа сама жизнь вливалась в мою гортань, растекаясь по языку, ударяя в нос запахом свежести. Завершив трапезу, оглянулся, увидев улыбающуюся повариху с двойными подбородком, сидящего за соседним столом Большого брата с двумя полными порциями окрошки, бесстыдно хлюпающего и урчащего — приложил руку к сердцу, изобразил легкий поклон благодарности, вернул общепиту тарелку с подносом — да и вышел во двор.
Ко мне танцующей походкой, подскочила Людка с архитектурного, покрутила передо мной походным набором из куска докторской колбасы, баночки хрена, батоном ржаного хлеба, бутылочкой лимонада, кивнула на пакет с циновкой, нацепила себе и мне на нос солнцезащитные очки и без возражений с моей стороны потащила меня туда, где по волнам несутся яхты, корабли, моторные лодки.
Спустившись к реке в том месте, где еще не началась набережная, и не закончился дикий брег с песком и кустами, за которыми удобно переодеваться, мы расстелили циновку и солидно присели на мягкоупругую поверхность, чтобы сначала, до первого купания, слегка ассимилироваться, врасти в пляжный социум и оглядеться. Рядом с нами оказалась семья с малыми детьми, две парочки от двадцати до сорока лет, веселые пожилые люди, решившие «тряхнуть стариной» и, конечно, одинокий интеллигент с книжкой в руках.
Пробурчав что-то про ленивых парней при куртуазных дамах, Людка поднялась, схватила меня за руку, потащила к воде. Она с визгом, я — осторожно ступая, помня как в этом месте любят выпивать, разбивая бутылки, — принялись мы барахтаться в мутной воде, пахнущей бензином и тиной. Я вспомнил, что недавно плотно поел, благоразумно остановился и по-стариковски вздыхая, поплелся к циновке, под издевательские реплики юной «богемки», как величали студенток архитектурного факультета. Возлег на ложе, подставив передний фасад под набирающие силу солнечные лучи. Люда, как ни странно, тихонько пристроилась рядом. Ее костлявая грудная клетка ходила ходуном. Она из-под своих черных очков, я — из-под своих, разглядывали друг друга и окружающий ландшафт с населением. Народ казался торжественно притихшим. Людка даже привстала, чтобы отыскать причину столь необычного поведения масс, но «ничего такого» не обнаружив, вернула себе горизонтальное положение.
Внезапно, метрах в десяти от берега, пронеслась моторная яхта, обдав наше стойбище пенистой волной с разнокалиберными брызгами — этот демарш нас расшевелил, растревожил и даже сплотил. Пляжное население сразу потянулось к вещам, достали полотенца, вытерлись, а при этом обнаружили запасы продовольствия внутри сумок и аппетит внутри себя самих. Как-то спонтанно, по-деловому, сдвинули подстилки, выложили закуски, звякнули стаканы с кружками, по рукам стали гулять бутылки с вином. Видимо, отоваривались в одном гастрономе, поэтому и запасы оказались идентичными — колбаса, хлеб, лимонад. Только веселые старички да интеллигент разнообразили меню застолья свежими огурцами, да Людка похвасталась баночкой с хреном, который тут же растворился по кускам колбасы.
Да и портвейн «15» в четырех экземплярах тоже наверняка прибыл к нам из того же гастронома. Население в нас с Людой признали студентов, поэтому стали особо опекать, чаще других подкладывая колбасу и протягивая под нос бутылки. Однако чего-то нам явно не хватало. И тут произошло чудо — интеллигент Вася эффектным жестом захлопнул книгу, извлек из сумки «Спидолу», покрутив ручки настройки, извлек из эфира приятную мелодию.
Веселые старички поднялись, отошли на пару шагов от пикника и стали танцевать. Нам с Людкой и парочке двадцатилетних стало стыдно лежать по-тюленьи и мы затоптались в медленном танце, что на песке выглядело не очень элегантно, впрочем, после «пятнашки» с колбасой нам было все равно. Людка, бросив меня посреди танца, пригласила Васю, чем смутила мужчину до запотевших очков.