Страница 12 из 27
Вылетаю на пригорок, за которым вдавили себя в грязный песок мои герои — а героев-то и нет. «Эй, вы где?» — ору в микрофон рации. Совсем другой голос отвечает спокойно, гулко, будто из подвала: «Мы тут удвох остались. Пока ты ехал!» — «Ну, извините… Вы бы прикрыли меня, пока я разгружаться буду», — уговариваю неизвестно кого. — «Мы вже туточки, не хвылюйся!»
Ураган затих, мой железный конь встал, скатившись в ложбинку, подальше от тира, в котором мишенью были, простите, мы с моим железным конем. «Удвох» распахнули багажник и принялись бойко шуровать среди ящиков и коробок. Я вареной сарделькой мягко вывалился из кабины, продырявленной со всех сторон, в теплую лужу грязи и погрузился в жаркое пространство, залитое в полнеба оранжевым тропическим солнцем. Горячие лучи заката прожгли острую боль в теле, простреленном веселым парубком в пяти местах, включая лоб. На этот раз — увы, не привычные с детства капли пота, — а запекшаяся кровь «Нового Завета», пополам с моей, тварной, а потому смертной — застыла на лбу, разлилась по песку, смешавшись с мутной водицей лужицы, растеклась по небу, по земле и воспарила к торжествующим Небесам, требуя — не злобного отмщенья, но блаженного прощения.
«Однажды после молитвы сел я и думаю: неохота мне помирать. И получаю ответ в душе: это потому, что ты мало любишь Меня», — написал Силуан Афонский.Вопрошаю себя, а ты достаточно любишь Спасителя своего? Вопрос замирает в тишине. Ответ не спешит…
Усеченная часть «моего солнечного тропического младенчества» — моё призрачное сознание вспорхнуло, взлетело над растерзанным дырявым телом, зависло над майским лесом, пахнущим томленой в теплом молоке хвое, улыбнулось и устремилось навстречу большой вечной любви. Вот и ответ!
Отныне, этот видео-рефрен станет меня преследовать почти каждую ночь, а иногда и днем — пока не превратится в реальность, впрочем, не такую уж и страшную. Как говаривал мой старик, предупрежден, значит вооружен. Значит мое вооружение в этом случае — спокойное принятие любых событий, даже если они могут показаться смертельно опасными, опасными до смерти.
Духовного наставника нашел, прости Господи, «случайно». Почему так? А потому, что от одного святого человека услышал: «Кто верит в случайность, тот не верит в Бога». И все-таки это случилось! Как тогда бабДуся сказала, духовника тебе сердце подскажет. Вот после всенощной стою в очереди исповедников, смотрю на священника и слушаю сердце. Батюшка именно такой как надо — седобородый, спокойный, высокий, даже красивый. Для меня последний аргумент вовсе на последний — в раю все красивые, значит этот ближе всех к райскому совершенству. Однако и моя очередь подошла. Оглядываюсь, чтобы испросить у сзади стоящих прощения — а никого и нет, куда-то все подевались… Пока шагал к батюшке, он поднял голову, и я узнал его — он принимал участие в отпевании новопреставленной Евдокии на кладбище. Это после его молитв вышло солнце, откуда ни возьмись появились птицы на ветвях, да так весело зашлись пересвистами, а еще белочки запрыгали по еловым ветвям, и радуга засияла на небе. Помнится, меня это убедило в том, что наша бабушка «не из простых», а «подпольная святая», как подумал тогда, улыбаясь.
— Твое святое имя — Алексий? — спросил батюшка. Я кивнул. — Так значит тебе Евдокия передала черную книжечку? Я снова тряхнул головой. — Мы с тобой тезки.
— Очень приятно, отец Алексий, — прохрипел я.
— Книжку открывал?
— Да, почитал немного, только почти ничего не понял. Верней, не усвоил.
— Это нормально, — сказал священник. — По мере воцерковления, будешь понимать с каждым днем всё больше. Пока ты ко мне топал, у меня вот тут, — она указал на область сердца, — возникло первое к тебе наставление.
— Внимательно слушаю.
— Ты ведь у нас из военных…
— Вообще-то я штафирка, как называет меня отец.
— На войне, знаешь ли, кому-то и снаряды подтаскивать тоже нужно. Но я сейчас не об этом. Тебе придется заниматься снабжением военных, учить их кое-чему…
— Мне? Учить? Да кто я такой!
— Не перебивай. …Но самое главное — молиться о солдатиках. Они сейчас такие, что сами молиться не способны. У них как-то больше мат-перемат получается — а это страшный грех! Читал, может, в черной книжке, что из-за матерщины четыре миллиона солдат погибнут. Так вот тебе моё первое слово. — Отец Алексий вздохнул, помолчал с минуту, продолжил: — Чтобы воплотить в жизнь твоё предназначение, необходимо научиться защищаться самому и охранять тех солдатиков, которые окажутся рядом.
— Охранять? Мне? Солдат?
— Да, Алексей. — Батюшка показал пальцем на мою сумку через плечо. — Там, в книге Евдокии, имеется всё, что нужно. Я лишь хочу направить мысль. Послушай. В духовной жизни существует два полюса. На одном — Антоний Великий, молившийся в пещере 70 лет. У него ничего и никого не было рядом, кроме Бога. Он жил молитвой, она его кормила, согревала, даровала непосредственное общение с Богом… и с Его противником. Увы, даже великие святые испытывали на себе агрессию врага человеческого. Чего уж нам ожидать… На другом полюсе — тот самый, кто возопил: «Вознесу мой престол выше престола Божиего!» — после чего был низвергнут с небес в преисподнюю, откуда до сих пор гадит людям. Итак, с одной стороны вера в Бога — с другой, ненависть врага ко всему живому. Вот между этими полюсами все мы и…
— …Болтаемся, — подсказал я.
— Ну да, примерно так, — улыбнулся отец Алексий. — Твоя задача — максимально приблизиться к полюсу Божиему, да там и утвердиться навечно. Тогда Господь защитит и тебя, и твоих близких, и всё даст — хлеб и вино, радость и мир.
Вдохновленный отцом Алексием на подвиги, я принялся копать духовные залежи черной книжицы, писания святых отцов, учился молиться настойчиво и не рассеянно. Между тем приближалось время испытания моей проф-принадлежности — срок первой командировки.
Отец, наблюдая за моими приготовлениями, всё больше сомневался во мне. Я объяснял ему про ограждающую благодать, говорил о покрове Божием — он только отмахивался. Я не осуждал старика, не известно, как бы я переживал за сына, отправляя на войну, в каком бы то ни было качестве — в конце концов, пулям и снарядам все равно кого убивать, военных или мирных, суперменов или младенцев.
Отец принял на себя отдельное направление снабжения фронта. По старой привычке, использовал нелегальные схемы поставки, личные связи с очень высокими начальниками из силовиков, поэтому покрыл тайной всё, что мог. Я даже своей Леночке ничего рассказать не мог. Впрочем, это было к лучшему — не хватало еще и девушку заставить волноваться. Одного отца достаточно.
Наконец, однажды в нашем доме появился человек в штатском, с военной выправкой, с лицом, «высеченным из гранита». В отличие от отца, был немногословен, скуп на жесты, но при всем наружном аскетизме и даже простоте, от него веяло такой силищей, что в его присутствии я заробел.
— Вот, сын, познакомься, — торжественно представил его отец, — полковник Громов, Александр Иваныч. Мы с этим офицером еще со спецшколы знакомы. Рука об руку служили во всех горячих точках. Я попросил его подстраховать тебя, хотя бы на первых порах.
— Алексей, — произнес я, пожав его крепкую руку. — Смиренно подчиняюсь родительской воле, хоть если честно, считаю такую опеку излишней.
— Это правильно, — прогудел супермен густым баритоном. — Отца необходимо уважать и относиться к его заботе с благодарностью. Я же со своей стороны, постараюсь быть малозаметным и максимально полезным.
Так получилось, в первую мою командировку я чувствовал себя не только под покровом Божиим, но и словно закованным в броню — наш молчаливый полковник отводил всевозможные препоны. Нам безропотно открывали все двери, пропускали через самые суровые приграничные пункты пропуска. Трижды на нашем пути возникали вооруженные, то ли партизаны, то ли бандиты — только стоило полковнику слегка взмахнуть рукой, как их словно ураганным ветром сдувало.