Выскочивший из круга

Но, однако, мне нужно двинуть дальше мой рассказ, иначе зачем все затевалось? Поэтому пунктиром изложу течение моих поступков.

Остановились мы на том, что я занервничал и что врачи все как один оказались козлами. Ходил советоваться к отцу Борису (Склифосовскому), но это тоже не помогло, он говорил: постись и смирись! А я поститься не мог, потому что начал ходить по всяким тусовкам, какой тут пост?! A смириться… как тут можно смириться, когда люди друг из-под друга пол выдергивают? Когда в нашем поселке двоих застрелили, а в соседнем дом сожгли. Следствие пришло к выводу, что короткое замыкание, да вранье это – тоже все куплено, – но глаза-то у людей есть, и языки всем не отрежешь, ясное дело было – конкуренция, прищемили, месть и поджог. А которых застрелили, так об этом лучше вообще не начинать – там такой мрак… Так что отец Склифосовский прав – смирись! Но он же не в том смысле, что замочили, ну, и замочили, значит, было за что… Хотя… Вот опять – путаюсь! Не могу ясную линию поймать. И что главное – скука! Вот представляете, каждый день то на деньги кидают, то поджигают, то убивают, и при этом так скучно, что выть хочется. И тогда хватаю Весту, едем по всяким боям без правил, и еще это (страшное дело!), когда бабы в грязи дерутся, или на мюзикл какой, или опять презентация, но… не знаю, как сказать: НЕВОЗМОЖНАЯ СКУКА!

Подробности рассказывать не буду, но был день, когда явился в поселок мой старший – Ярослав. Он совсем отбился. Почти год мы толком не виделись. Как я его отмазал от армии, он сразу ушел в непонятную жизнь – то сборы (он был около команды по водному поло), то электрогитару купил, и они группой подались в Новокузнецк. Короче, эсэмэски присылал, редко звонил, денег просил, я давал. А потом вообще замолк. И вот явился. Что-то они затеяли, и у них пошло, а потом их кинули, а потом они его кинули, но теперь он поднимается, и его нужно подтолкнуть. Но главное – смотрю и не узнаю. Совсем чужой человек. Прическа другая, бороденка какая-то, и вообще… И говорит он со мной не как с отцом, а как… я даже объяснить не могу. Он ведь даже не у меня денег просит, он ссуду в банке хочет взять под мою гарантию. Ну, вот чужой, непонятный человек. Ладно. Это наши личные дела. Не буду я об этом. Он даже ночевать не остался, сказал, что его ждут.

И вот ночь наступила. Веста двое суток как смылась, навещать тетку в Ясной Поляне, у нее этих теток, подруг, двоюродных сестер немерено по всему периметру. Лежу. Спать не могу. Думаю – с Ярославом мой грех? Точно, мой. Но ведь и его! Он же взрослый, соображать должен. Как же он так с отцом? Или это он от матери набрался? Я даже не знаю, они-то видятся или тоже нет? Все разладилось. И главное – вот честно говорю – налаживать-то мне НЕОХОТА! Потому что нельзя это наладить.

Лежу. В горле сухота. Глаза закрываю, а они сами открываются и смотрят. А смотреть не на что! Вот как Филимонов лежал там, в духоте, тоже у него глаза подергивались, не хотели быть закрытыми, но было уже поздно. И тогда ясно я подумал – надо кончать! Или так, или как-то иначе, но надо резко кончать… со всем этим. Либо мне каюк, либо надо другого времени дождаться. Из этого я выскочил.

А дальше вот что: я когда решение приму, иду уже напролом. Я рванул в журнал “Драгун”, говорю, вы меня заманили вашими публикациями, куда девался ваш отдел “Эзотерика”? Где ваш автор статьи Глендауэр? Где адрес фирмы в Цинциннати? Но они отмазались. Косая тетка с дрожащими руками тычет пальцем в страницу: “Этот отдел шел на правах рекламы, вы не обратили внимания – вот гриф в углу, мы не можем нести ответственность…”.

Ладно, мимо! Поехал к Зухре. Взял ее за горло. Нет, буквально, рукой ухватил ее тонкую шейку и, глаза в глаза, говорю: “Хочешь я тебя в тюрьму посажу? Это был обман? Ты чем мне зубы чистила? Зубным порошком? Я тебе отстегивал тысячи и тысячи – за что? Ты мне что обещала?”. Она хрипанула, и у нее уже глаза стали закатываться. Я ее отпустил. Она и говорит: “Нет, это правда, это все подтверждено. Максимилиан Геннадьевич был великий ученый, но его не понимали и завидовали ему, а потом убили”. Я говорю: “Вот как?! Ага! А что ж ты молчала, когда я у тебя в первый раз был? Что ж ты предала своего Максимилиана Геннадьевича?”. Тут у нее истерика началась, и она завизжала: “Потому что боюсь! Кто меня защитит, вы, что ли? Я ничего не знаю, я только догадываюсь. Но ампулы были оттуда, из Цинциннати. Что в них было, не знаю, но Филимонов проводил анализы”. Тогда и я крикнул: “Так где эти ампулы? Осталась у тебя хоть одна?” – “Нет, нет! – заверещала она. – Хоть убейте, я больше ничего не знаю”.

И тогда нанес я визит на бывшую “LW-16”. Я понимал, что это уже опасно. Блондин, скорее всего, бандит и, может быть, убийца. Но я все равно поехал к нему. Разговор был медленный и, можно сказать, вязкий. Я ему дал понять – что-то знаю! Но особо не нарывался. Я сказал: “Дай мне нитку, я за нее сам потяну. А ты крути свою новую катушку. А иначе может грубо выйти, есть разные механизмы”. Короче: не в том суть, как мы качали эту качель, а в том суть, что блондин понял, что я упрямый и с какой-то стороны могу его прищемить. И тогда он решил кинуть мне кусок, чтобы я отстал. А мне того и надо! Он опять начал ныть, что Филимонов все замкнул на себя, а он – Вася – только исполнял поручения, и что после смерти хозяина он пытался наладить связи с Цинциннати и другими дочерними фирмами… Тут я – цоп! А где, говорю, другие дочерние фирмы? Что ж ты, Вася, так поздно вспомнил о них? Ну, он и полез в компьютер и нарыл – и данные по Глендауэру (адрес, телефон, е-mail, все, что надо) и координаты “LW-16” в Лондоне, в Копенгагене, в Барселоне и в Хайфе.

Вспомнил, а?! Хорош мальчик! Я зарычал на него, вырвал еще телефон и адрес этой Марианны Викторовны, синхронной переводчицы, и хлопнул дверью. Дальше нашел Марианну (это вообще отдельная история, она затаилась на даче, хотела обрезать все концы, тоже, видимо, со страха, значит, было чего бояться, но я ее нашел!) и привез к себе. И в пять вечера, когда там, во всем нормальном мире, еще утро или рабочий день, усадил ее за телефон.

Если надоело, то я в любой момент могу кончить, ради бога! Ho, c одной стороны, это очень малая часть из того, что я рассказал тогда Горелику, а с другой стороны, это нужно знать, чтобы понять и поверить, как все потом обернулось. Я постараюсь вкратце.

Звонили в Америку. Я говорил ей, а она с ходу переводила. Все на чистом английском. И ни хрена! Глухо! Мистер Рейф болен, он в госпитале, институт временно закрыт, поставка реактивов прекращена, об их производстве ничего не знаем, точка! Вот так! Тут Вася не врал.

И звонили в Хайфу. Евреи юлят – фирма есть, но в связи с прекращением поставок они занимаются собственными разработками и “от растворения специфических зубных камней” (это точно так Марианна перевела) они перешли к поиску “действенного средства в борьбе с циррозом печени”, и, если нас это интересует, можем вступить с ними в переговоры примерно через год.

В Копенгагене и в Лондоне “LW-16” существует (!). Но в Копенгагене телефон жестко стоит на ответчике: “Мы такие-то, оставьте сообщение” – и все. (И так и через два дня, и через неделю – Марианна при мне звонила и давала мне трубку – послушать.) В Лондоне вообще ни ответа, ни привета. Видимо, сменен номер.

А вот с Барселоной поговорили! Они, вроде бы, даже заинтересовались. “Да, да, конечно, растворение грехов очень серьезная проблема, российский рынок огромен, грехов необыкновенное количество (это она так перевела), но мы работаем пока на внутреннего потребителя, будет важно, если вы вступите с нами в контакт или нанесете прямой визит”. Есть! Есть зацепка.

И у меня есть, кто на языках говорит и кому можно поручить, но это чужие люди. Понимаете, когда речь опять пойдет не о баксах и не о еврах, а О ЖИЗНИ, О ДРУГИХ, вообще, ВРЕМЕНАХ, можно это доверить чужим людям? Нельзя!!

Я стал звонить Бугримову. У меня остался его номер еще с тех пор, как мы обсуждали водопользование по нашей речке. Я ему и раньше звонил – после похорон Филимонова, но всегда один ответ: “Дежурный слушает… Его нет… Степан Арамович в отъезде… Не знаю… Не могу вам сказать… Обязательно”. И все. Всегда одно и то же. И вот я опять звоню, и опять этот дежурный: “Слушаю… Его нет… Не знаю, не скоро… Он уплыл (!-?-?-!-???)… На своей яхте… А теперь есть… построили по его заказу… Нет, не по речке (смеется в трубку, смотри-ка, разговорился!). Она большая… океанская… Не могу вам сказать… Обязательно…” И ту-ту-ту в трубке.