Выскочивший из круга

И вот я решил – Горелик! И я ему сказал: “Макс, крути машину! Ты здесь почти все знаешь. Почти! Остаток знаю только я. Это мой ядерный чемоданчик, понял? Нажму кнопку – все взлетит, и ты взлетишь. Но мне надо слинять. Понял? Не спеши понимать. Этого нельзя понять, пока я не скажу. Скажу только тебе. Нам нужен РАЗГОВОР! Настоящий, каких у нас не было никогда. Может, тридцать лет назад, но тогда было все другое. Говорить будем долго – два дня, не меньше. Здесь, в Москве, нельзя – все замусорено. За границу не хочу – будет отвлекать. Говорить будем в маленьком русском городе, где одна гостиница и где еще не слыхали, что перестройка началась. Понял? Уверен, что не понял, но ничего, догонишь! Может, машиной поедем, может, самолетом полетим – моя забота. Выспимся и будем го-во-рить! Потом напьемся, опять выспимся и снова будем го-во-рить! И тогда ты что-то поймёшь, и я тогда ПРОВЕРЮ, что ты понял. И вот после этого вернемся на фирму, и я тебе скажу – рули!”.

Я видел, что он даже испугался, когда я это сказал – глаза у него стали, как у зайца, с обзором на триста шестьдесят градусов.

Поехали на машине. Надежные люди навели, связали и нацелили. Ехали часа четыре – дорога неважная, и останавливались два раза. Но места! До невозможности глухие. То, что надо. Даже удивляться приходится, что тут вообще хоть какая-то дорога есть.

Называть я этот городок не буду, пусть останется как есть. Он даже, кажется, ни на какую карту не попал. Вот пусть так и остается. Около 90 километров от Брянска.

Дорогой Горелик пытался начать разговор, но я говорил: “После! Время будет!”.

И мы опять ехали. Не молчали, конечно, перебрасывались словами, но не по делу, а так… наблюдения. То один скажет, что, мол, вот она, Россия-то! Нигде такой красоты нету, и все ж свое, все открыто для нас, и от Москвы-то рукой подать, а мы ничего не знаем, жарим по заграницам, а заграница нам в подметки не годится. Но тут же почти сразу: ё-моё! Все вокруг раздолбано, искорежено, засыпано… даже не поймешь, чем… деревни брошеные, поля брошеные, а люди, если встречаются, тоже какие-то… то ли их забыли, то ли они все забыли. Страшное дело! Да во всем мире такую дыру не найдешь! А там поворот, десять кочек, пыль до неба, вдруг… опять… ну, такое открывается, и конца ему нет, и, вроде, не дыра это, а само райское место, только людей в нем нет, да и хорошо – только появятся люди, все испортят.

Вот так и ехали. Городок тоже смурной. Большей частью рухлядь, но если с точки зрения красоты, то даже красиво. Сады, яблони… Гостиница называется “Авангард”. Это рядом колхоз такой был, вот они и построили. И люкс один есть – начальство ждали. Вот его я и забрал. Вполне ничего – коврички, дорожки, окошки чистенькие. И между прочим еда… очень даже вкусная, как домашняя. Это при том, что цены остались еще с прошлого века. И все в этой гостинице – ну, там, повара, дежурные, подавальщицы, уборщицы – все! – добрые люди, по глазам видно. Вот где бизнес делать, а? За милую душу! Что скажешь, то и будет! Только на чем бизнес-то? На чем его делать и кому продавать? Ничего нет, и денег ни у кого нет. Какой бизнес? Нет, тут правильно хотели – с такими людьми социализм надо было строить. И строили! И правильно! Только тоже ни хрена не построили, кроме этой гостиницы для начальства.

Но, в общем, что я хотел, то я и получил. Навели меня правильно. Мы на месте. Шоферу я сказал – езжай в Брянск, номер тебе в гостинице заказан, денег на двое суток дам, чтоб не побирался. Телефон всегда имей при себе. Двое суток гуляй, на третьи жди. Позвоню – чтоб был под парами, двигай сюда. Горелика поселил отдельно – надо мной, выше этажом. Не апартамент, но прилично – кровать есть, и тумбочка есть. Он должен был понять из всего этого, зачем мы тряслись и подпрыгивали, а не полетели в Копенгаген, где у нас “Чайный лист” имеет и квартиру для приема, и где наши люди примут от самого аэропорта до места назначения и далее, не отлипая ни на минуту… то-то и дело! Не отлипая! И так везде. КРОМЕ! – гостиницы “Авангард”, номер 201-люкс, с подачей блюд прямо в гостиную.

Он должен был понять, что это разговор особый. Это длинный разговор. И я ему такое скажу, чего он ни от кого не услышит. Но и он должен себя наизнанку вывернуть. Если я его выбрал, то пусть ценит и знает, что он теперь мой со всеми потрохами.

Шофер уехал. Мы с дороги пообедали – хорошо! Борщ просто ослепительный. И овощи с грядки. Выпили крепко, но без перебора. Запили морсом – опять хорошим, клюквенным, и разошлись на пару часов – спать!

В восемь вечера я его позвал на ужин. Была пятница. И впереди еще суббота и воскресенье.

Чокнулись, и я его спросил: Горелик, откуда Веста знает Лидию Исааковну? Он говорит, что, вот, они познакомились в клубе, и она была у него, а мама, Лидия Исааковна, значит, болела, и вышла к ним, и то, и се, а Веста такая внимательная, все расспрашивает про болезни, обаяла старушку совсем… Я говорю: подожди, а у тебя-то она как оказалась? А он: ты, говорит, что? Не сечешь, что ли? Веста довольно известная блядь. Тут я ему первый раз дал в морду.

Если без подробностей, то была драка. Средней силы тяжести. Я ему накостылял. Но Горелик тоже не совсем слабак, я об шкаф ударился, кровянка была, около уха. Даже горничная в дверь всунулась. Глянула, испугалась, глазами захлопала. “Вам, – говорит, – ничего не надо?” Я говорю: “Нам надо, чтобы стучали, когда входят. Скажи там, чтоб еще котлеты принесли, как в обед были. Поняла? И йоду. Есть на этаже аптечка? Йоду! Поняла? Действуй!”.

Когда она ушла и мы отдышались, Горелик начал смеяться. Я говорю: “Ты чего?”. А он: “Вот ты меня за этим вез за четыреста километров?”. Я сказал: “Разговор впереди. Это так, разведка боем”. И он тогда пошел со своими улыбочками, ужимочками насчет того, что с любым третьим про Весту поговори, они тебе объяснят. Но я ему сказал: “Не нарывайся! Она вообще не здешняя, она здесь меньше года, она из Таджикистана приехала”. Ну, он и заюлил, что он меня всю жизнь знает, а теперь мне глаза заволокло, и что если зрение ослабло, то надо хоть слышать, что мне говорят, и что вообще он меня не узнает.

Тут я и сказал: “Во! Вот об этом и будет разговор. Может, это у тебя мозги задубели, потому ты меня не узнаешь. А мне надо, чтоб ты меня узнал”. Мы чокнулись, и Горелик сказал: “Да ради Бога! Поверь, меня это не колышет абсолютно. Если у тебя так завертелось с Вестой, то мои лучшие пожелания, она действительно девка неординарная, неожиданная, но просто я хочу, чтобы ты помнил – я первый тебя предупредил, что она блядь”.

И сразу же я ему во второй раз дал в морду. Опять мы сцепились, но были оба уже уставшие и от бокса скоро перешли к борьбе. И вышло довольно глупо – когда мы валяли друг друга по ковру, опять вошла эта горничная – принесла котлеты. И у нее от удивления и рот открылся, и глаза стали вертикальные – и стоит столбом в дверях с двумя тарелками в руках (тоже сервис называется, у них даже столика нет нормального на колесах, чтобы привезти питание!). А мы на ковре лежим и сопим. Не пацаны уже, дыхалка барахлит. Потом я поднялся и говорю: “Все! Давай вот что, как тебя, Поля… Клава, давай, принеси нам еще пару бутылок шампанского и коробку конфет, хороших – себе возьмешь, принеси это и потом больше не приходи. Чтоб я тебя сегодня на этаже не видел и не слышал. Чтоб тихо было! Поняла? Вечер окончен”.

Утром я сказал Горелику: “Садись! Слушай!”. И был разговор. Вернее, говорил я, а он первые полдня фактически молчал. Он только хватался за голову, ерзал, сползал с дивана, ну и, конечно, скалил зубы, закидывая голову, без этого он не может, ему все смех, а потом вообще бегал по гостиной, махая руками, кашлял, стонал, икал, пил воду стакан за стаканом и хрипел: “Подожди! Дай отдышаться!”. Ну, я и давал ему отдышаться, а потом опять говорил.

Я не для того все это терпел, не для того привез его в этот сраный “Авангард” и не для того взял с него клятву насмерть, что он никогда никому не расскажет то, что услышал, не для того я все это сделал, чтоб теперь вам разболтать, о чем была речь. То есть частично вы в курсе. Раз дочитали до этого места, то основное направление вы знаете. Но одно дело направление, а другое дело все подробные детали и к каким выводам меня привело это направление. Вот пусть лучше это умрет со мной или пусть сдохнет вместе с Максом Гореликом, чем кто-то узнает, какой разговор у нас был в номере 201. Вот пусть оно тут и замрет в этой комнате с неподъемным столом, с дубовым шкафом, у которого жутко острые углы, и с большой картиной над спинкой дивана, на которую я все смотрел, пока Горелик бегал по номеру и икал, а я, сжав зубы, не отрывал глаз от этой картины и читал одну и ту же крупную подпись: “Приезд товарища Буденного в совхоз “Адыгеец” на съезд представителей конезаводов юга европейской части СССР 8 марта 1938 года”. Так что с этим все – молчок! То, что вы знаете, то узнал и Горелик. А остальное – это знает только ночка темная (до которой мы с ним в ту субботу досидели) в номере 201 колхозной гостиницы “Авангард”.