Страница 6 из 31
SEMPER MORIOR, SEMPER RESURGO[5]
Н.М. Минскому
Меж мгновеньем и мгновеньем
Бездна темная зияет.
По змеисто-зыбким звеньям
Тухнет свет, и свет сияет
Над струистою могилой.
Сладко, вспыхнув лунной силой,
Вновь тонуть мне в силе темной,—
Малой искрой миг единый
Мреть — и меркнуть — над огромной
Колыбельною пучиной.
Ходит бездной дух-гаситель,
Ходит бездной воскреситель
На божественном приволье…
Погасая, воскресая,
Сладко мне мое безволье
Доверять валам надежным…
Светлой думы полоса я
Над глубоким Невозможным.
АТТИКА И ГАЛИЛЕЯ
Двух Дев небесных я видел страны:
Эфир твой, Аттика, твой затвор, Галилея!
Над моим триклинием — Платона платаны.
И в моем вертограде — Назарета лилея.
Я видел храм Девы нерукотнорный,
Где долинам Эдема светит ангел Гермона,—
Парфенон златоржавый в кремле Необорной
Пред орлом синекрылым Пентеликона.
И, фиалки сея из обители света,
Мой венок элевсинский веяньем тонким
Ласкала Афина; медуница Гимета
К моим миртам льнула с жужжаньем звонким.
Голубеют заливы пред очами Паллады
За снегами мраморов и маргариток;
В хоровод рыжекосмый соплелись ореады;
Древний мир — священный пожелтелый свиток.
Шлемом солнечным Взбранная Воевода
Наводит отсветную огнезрачность,
Блеща юностью ярою с небосвода:
И пред взорами Чистой — золотая прозрачность.
И в просветных кристаллах излучины сини;
И дриады безумие буйнокудрой
Укротила богиня; и открыты святыни
Ясноокой, и Строгой, и Безмужней, и Мудрой.
И за голою плахой Ареопага
Сребродымная жатва зеленеет елея;
За рудою равниной — как яхонт — влага;
Тополь солнечный блещет и трепещет, белея.
Пред Гиметом пурпурным в неге закатной
Кипарисы рдеют лесного Ардета,
Олеандры Илисса, и пиний пятна
На кургане янтарном Ликабета.
Злато смуглое — дароносицы Эрехтея;
Колос спелый — столпные Пропилеи;
Терем Ники — пенная Левкотея…
Но белее — лилия Галилеи!
Там, далече, где жаждут пальмы Магдалы
В страстной пустыне львиной, под лобзаньем лазури,
Улыбаются озеру пугливые скалы,
И мрежи — в алмазах пролетевшей бури.
И — таинницы рая — разверзли долины
Растворенным наитьям благовонные лона:
И цветы расцветают, как небесные крины;
И колосья клонятся Эздрелона.
Лобный купол круглится, розовея, Фавора;
И лилия утра белее асбеста;
И в блаженную тайну заревого затвора
Неневестная сходит с водоносом Невеста.
ПЕСНИ ИЗ ЛАБИРИНТА
ПЕСНИ ИЗ ЛАБИРИНТА
То пело ль младенцу мечтанье?
Но все я той песни полн…
Мне снится лучей трепетанье,
Шептанье угаданных волн.
Я видел ли в грезе сонной,
Младенцем, живой узор —
Сень тающей сети зеленой,
С ней жидкого золота спор?
Как будто вечерние воды
Набросили зыбкий плен
На бледно-отсветные своды,
На мрамор обветренный стен.
И там, в незримом просторе,
За мшистой оградой плит,
Я чую — на плиты море
Волной золотой пылит…
Чуть шепчет — не шепчет, дышит
И вспомнить, вспомнить велит —
И знаки светом пишет,
И тайну родную сулит.
С отцом родная сидела;
Молчали она и он,
И в окна ночь глядела…
«Чу,- молвили оба,- звон»…
И мать, наклонясь, мне шепнула:
«Далече — звон… Не дыши!..»
Душа к тишине прильнула,
Душа потонула в тиши…
И слышать я начал безмолвье
(Мне было три весны) —
И сердцу доносит безмолвье
Заветных звонов сны.
И видел, младенцем, я море
(Я рос от морей вдали):
Белели на тусклом море
В мерцающей мгле корабли.
И кто-то гладь голубую
Показывал мне из окна —
И вещей душой я тоскую
По чарам живого сна…
И видел я робких оленей
У черной воды ложбин,
О, темный рост поколений!
О, тайный сев судьбин!
Мой луг замыкали своды
Источенных мраморных дуг…
Часы ль там играл я — иль годы —
Средь бабочек, легких подруг?
И там, под сенью узорной,
Сидели отец и мать.
Далось мне рукой проворной
Крылатый луч поймать.
И к ним я пришел, богатый,—
Поведать новую быль…
Серела в руке разжатой,
Как в урне могильной,- пыль.
Отец и мать глядели:
Немой ли то был укор?
Отец и мать глядели;
Тускнел неподвижный взор,
И старая скорбь мне снится,
И хлынет в слезах из очей…
А в темное сердце стучится
Порханье живых лучей.
И где те плиты порога?
Из аметистных волн —
Детей — нас выплыло много.
Чернел колыбельный челн.
Белела звезда отрады
Над жемчугом утра вдали.
Мы ждали у серой ограды…
И все предо мной вошли.
И я в притвор глубокий
Ступил — и вот — Сестра.
Не знал я сестры светлоокой:
Но то была — Сестра.
И жалостно так возрыдала,
И молвила мне: «Не забудь!
Тебя я давно поджидала:
Мой дар возьми в свой путь».
И нити клуб волокнистый —
Воздушней, чем может спрясти
Луна из мглы волнистой,—
Дала и шепнула; «Прости!
До тесной прости колыбели,
До тесного в дугах двора,—
Прости до заветной цели,
Прости до всего, что — вчера»…
Ночь пряжу прядет из волокон
Пронизанной светом волны.
И в кружево облачных окон
Глядят голубые сны.
И в трещинах куполов тлеет
Зенит надлунных слав;
И в тусклых колодцах белеет
Глубоких морей расплав.
В даль тихо плывущих чертогов
Уводит светлая нить —
Та нить, что у тайных порогов
Сестра мне дала хранить.
Как звон струны заунывной,
В затвор из затвора ведет,
Мерцая, луч прерывный,—
И пряха Ночь прядет.
И, рея в призраках зданий,
Кочует душа, чутка
К призывам сквозящих свиданий,
За нитью живой мотка.