Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 16 из 118

Чувство эйфории охватило меня. Оно было куда более заманчивым, чем обычное дерьмо, которое я испытывал, погружаясь в работу. Кто бы мог подумать, что утешать кого-то может быть так захватывающе, особенно того, кто не так легко поддается эмоциям? Я подарил Поппи минуту покоя. Хотя другим это могло показаться незначительным, для меня это была победа всей жизни. Всё, что я делал, – это стоял в тени, но это было всем, в чем мы оба нуждались.

Она была моим предназначением, и, клянусь Богом, я хотел почувствовать это еще раз. Я хотел снова быть полезным для Поппи, чтобы сделать эту дерьмовую жизнь немного лучше для нас обоих. Я последовал за Поппи обратно на поминки, но остановился, услышав шум.

— Разве Вы мало сделали?

Небольшая толпа во главе с Ником Амбани окружила папу, их горящие глаза разрывали его на части.

— Я здесь, несмотря на то, что Вы сказали мне в прошлый раз. Это жест доброй воли. Разве это ничего не значит? – прямо спросил папа, стараясь не обращать внимания на аудиторию, которую они привлекли.

Поппи тоже остановилась на полпути.

Черт. Я не мог допустить, чтобы это стало ее последним впечатлением на похоронах отца.

Я ускорился, чтобы добраться до отца, пока он не устроил еще большую сцену. Пробиться сквозь толпу было невозможно. Вокруг меня раздавался тихий ропот, пересказывая драму. Как я понял, один из Амбани обнаружил папу среди гостей и выразил свое недовольство. Сначала папа сказал, что пришел выразить соболезнования, но быстро перешел к ехидным замечаниям, когда Амбани не приняли его с распростертыми объятиями.

— Вы же не серьезно? Это похороны моего кузена, мистер Максвелл, и мы не хотим, чтобы Вы присутствовали. Пожалуйста, уходите.

— Я просто пытаюсь исправить ситуацию, мистер Амбани. Нет необходимости оскорблять меня, когда все, что я сделал, – это пытался быть милым. Вы видели корзины с фруктами, которые я принес?

Ник фыркнул.

— Думаете, несколько корзин с фруктами исправят то, как Вы разговаривали с женой моего кузена?

— Ну, я не совсем ошибся насчет нее, – огрызнулся папа, спровоцированный колкостью в адрес его драгоценных корзин.

От этого замечания голова Поппи откинулась назад. Издалека я увидел, как Пия Амбани тоже напряглась.

Невероятно, блядь.

Папа плохо переносил отказы и отключал фильтр, когда им пренебрегали. Из-за своих недостатков он делал только хуже. Вместо того, чтобы залатать трещину, он, возможно, потопил корабль, подняв наихудшую из возможных тем. Все еще можно было бы спасти, если бы я смог убрать его с территории. Я пробрался сквозь толпу, чтобы добраться до него, но было слишком поздно.





У Ника Амбани из ушей повалил пар.

— Охрана! – заорал он. — Где, черт возьми, охрана? Уберите этого человека с нашей территории.

Прежде чем я успел дотянуться до него, из толпы появился охранник и схватил папу за руку, чтобы вывести его.

— Отвали от меня! – заорал папа, пытаясь выдернуть руку. — Я важный человек, с которым лучше не связываться, мистер Амбани. Я обещаю Вам. Ничем хорошим это не закончится для Вас.

— Вы мне угрожаете?

— Боже мой, эти люди нецивилизованны, – услышал я осуждающий ропот гостей. Глаза буравили нас, пока я добирался до отца и вырывал его из рук охранников.

Взгляд Ника Амбани скользнул по мне, прежде чем вернуться к отцу.

— Уходите, – приказал он.

Охранники двинулись к нам. Я поднял руку.

— В этом нет необходимости, – холодно предупредил я их. — Мы уходим.

Я не дал им возможности сказать еще что-то. Схватив папу за руку, я потащил его за собой и на огромной скорости понесся к машине, пока не вспыхнула потасовка.

Мой взгляд остановился на больших невыразительных карих глазах в толпе. Короткая эйфория, которую я испытал, и умиротворение, которое обрела Поппи, исчезли. На смену им пришла ненависть, вызванная нашими семьями.

Ее обвиняющий взгляд впился в нас. Папа совершил непростительный поступок. После того, как испортил последние минуты жизни ее отца на земле, он разрушил его мемориал.

Поппи никогда не простит нас, и я задался вопросом, испытаем ли мы когда-нибудь снова тот момент покоя, который мы пережили, когда никто из наших семей не видел.