Страница 15 из 118
Без разницы. Мы не планировали задерживаться здесь надолго, и отсюда было видно всю территорию, чтобы я мог присматривать за папой.
Вход на поминки был отмечен двумя большими пастушьими крюками, с которых свисала белая ткань и лилии. Это был простой, но элегантный способ направить молчаливых гостей в сад. На приветственном столе были выставлены фотографии Джея Амбани с семьей и небольшая гостевая книга. По всей лужайке были расставлены белые банкетные столы со скромными цветочными композициями в центре и садовые стулья. Официанты в черных жилетах ходили вокруг с закусками и напитками. Это была тщательно продуманная церемония, но Амбани, как опытные организаторы мероприятий, постарались, чтобы она выглядела со вкусом и была уместно мрачной для этого печального события.
Обвешанный корзинами с подарками, папа вышел на лужайку и растворился в толпе. Оставалось надеяться, что он поговорит с кем-нибудь из более снисходительных Амбани, выразит свои соболезнования и уйдет, не наговорив лишнего. Я прислонился к арендованной машине и наблюдал, как на лужайку стекается все больше гостей. Они выстраивались в ряд, чтобы выразить свое почтение каждому члену семьи. Амбани было легко узнать, поскольку сегодня они были одеты в белое.
Толпа расступилась, оставив в центре безошибочно узнаваемую одиночку. Миниатюрная фигурка Поппи Амбани казалась карликовой на фоне окружающих ее скорбящих взрослых. Она была одета в длинную белую тунику с леггинсами. Ее волосы были собраны на затылке, а лицо - свежим, без грамма макияжа. Она выглядела совершенно другим человеком, за исключением карих глаз.
Я вспомнил, как смотрел в эти глаза, когда отец практически назвал ее бастардом в присутствии ее родственников. Это заставило меня пожалеть, что я вообще создал этот дурацкий алгоритм и позволил отцу использовать программу в своих корыстных целях. Я, должно быть, тысячу раз прокручивал этот момент в своей голове, придумывая миллион различных сценариев, в которых я утешал девочку вместо того, чтобы позволить ей убежать. Я все ждал, что она разразится слезами после ужасных обвинений отца, но в ее глазах не было никаких эмоций. Лишь пустота. Эти глаза оставались широко раскрытыми и невыразительными, за исключением того, что в них появился намек на печаль, которую Поппи не могла скрыть.
Был ли я причиной этого? Или это последствия амбиций моего отца, которые я подкрепил своим идиотским алгоритмом?
Яма вины, которая таилась внутри меня, вернулась, как ураган. Поппи была в том же возрасте, что и я, когда потерял маму. Если бы ситуация была обратной, я бы возненавидел людей, которые унизили мою умирающую мать. Я не хотел быть причиной печали этого ребенка. Та же беспомощность, которую я чувствовал на похоронах мамы, съедала меня, потому что я ничего не мог сделать, чтобы унять боль Поппи.
Я с минуту смотрел на нее, затем придвинулся ближе. Я дал себе слово, что буду присутствовать здесь всего лишь в качестве папиного шофера, чтобы держать его в узде. Вместо того чтобы войти в ухоженный сад, я укрылся под большим деревом. Из тени я смотрел на дочь Джея Амбани, наблюдая за тем, как она оплакивает своего покойного отца.
Поппи стояла в одиночестве, как статуя, с величественным лицом, уставившись в никуда. Время от времени люди подходили поговорить с ней. Она принимала их соболезнования с прямой спиной. Она не проронила ни одной слезинки. Её лицо оставалось бесстрастным, она не клацала в телефоне и не болтала с другими.
Я наблюдал, как Пия Амбани подошла к Поппи. Миссис Амбани с красными глазами, полными слез, наклонилась и крепко обняла Поппи, зарывшись лицом в её волосы. Я видел, что она хотела утешить свою дочь, но это было невозможно сделать с кем-то, кто так бережно относился к своим чувствам, как Поппи. Поппи неподвижно стояла в объятиях матери, пока Пия не отпустила ее. Затем она ушла, ее шаги не были слышны с такого расстояния.
Я смотрел, как Поппи уходит, и мое сердце сжималось, потому что мне было знакомо это чувство. Она тонула в печали, но не знала, как это выразить. Это было одиночество.
Я не знал, что и думать о Поппи. Она же не была настолько изранена, чтобы совершить какую-нибудь глупость, как мама, верно? Другие дети справлялись с потерей родителей, хотя это было не так драматично, как то, что случилось с Поппи, или, точнее, что мы сделали с Поппи.
Яма в моем животе увеличилась, и я последовал за ней, держась на почтительном расстоянии, пока она шла вдоль задней части дома. С другой стороны особняка располагался такой же ухоженный сад, но в нем не было гостей. Поппи стояла в луче света, атмосфера была тяжелой от горя и утраты. Она подняла голову и глубоко вдохнула чистый свежий воздух.
Почему она горевала в одиночестве, а не в кругу семьи? Возможно, потому что она была слишком оцепенелой, чтобы разделить свое горе с другими?
Или, может, дело в том, что она была будущим лицом Ambani Corp и должна была сохранять маску? Я тоже вел себя на публике определенным образом, зная, какое будущее меня ждет. Как ни странно, у нас с Поппи была общая черта, которую никто другой не мог понять.
Возникло желание протянуть руку и утешить ее. Поппи стояла ко мне спиной и даже не подозревала о моем присутствии. Но я все равно хотел, чтобы она знала, что не одинока в этом. Не подумав, я сделал несколько шагов вперед. Мелкие ветки захрустели у меня под ногами, вырывая Поппи из прострации. Она повернула шею в сторону, но я успел укрыться за деревом. Я был уверен, что Поппи услышала меня. Мгновение я стоял в ожидании ее реакции. Когда ее не последовало, я выглянул между ветками и понял, что Поппи вернулась в прежнюю позу.
Странно.
Несмотря на то, что Поппи выяснила, что больше не одна, она не стала проверять, кто там. Незнакомец вторгся в ее пространство и личный момент скорби, но она не казалась встревоженной и не просила незваного гостя уйти.
Не то чтобы я мог заставить себя уйти. Выражение ее лица, тяжелая боль, не имеющая выхода, – я испытывал то же самое, когда умерла мама. Для Поппи это было еще хуже, поскольку она не умела выражать свои эмоции или принимать доброту. Поэтому я остался за деревом, позволив ей этот момент уединения, но при этом невербально поддерживая ее. Она была не одна, и это было всё, что я мог для нее сделать.
Мы простояли так бог знает сколько времени. Солнце уже садилось, когда Поппи повернулась в мою сторону. Надежно спрятавшись за деревом, я обогнул его, когда она проходила мимо.
Поппи остановилась в нескольких футах от дерева. Слегка наклонив голову, она прошептала ясным, как день, голосом:
— Спасибо.
К тому времени, как я осмыслил это слово, Поппи уже уходила. Спасибо.
Она знала, что я здесь, но все равно позволила мне остаться. Почему? Возможно, она не хотела быть одной, но не знала, как принять сочувствие общества. Может быть, единственным способом горевать для нее была молчаливая поддержка.
Я не мог отвести глаз от ее удаляющейся фигуры. Было много вещей, которые я хотел сказать в ответ. Глядя ей вслед, я понял, что так будет лучше. Поппи не могла противостоять чувствам внутри себя, но утешение, подаренное незнакомцем в худший день ее жизни, сделало этот день терпимым.
Когда мама была жива, я ничего не сделал, чтобы спасти ее. Я был эгоистичным подростком, погруженным в свой мир. Даже после смерти мамы я так и не внес свой вклад в ее дело. Я создавал алгоритмы и продвигал свою карьеру, но ничего не делал для улучшения своей человечности. Однако сегодня я принес пользу. Я подарил кому-то крошечный лучик поддержки вместо боли.