Атем

53

Подбросив Эли до работы и забрав новые струны для своей гитары из магазина Майера, я вернулся точно к концу словесного боя. Тони сидел за стойкой администратора, громко клацая по клавиатуре и хмуро таращась в монитор, а спорящие голоса парней эхом доносились из соседней комнаты. Хоть мы и были сплочены единой целью, казалось, каждый работал сам по себе: я сочинял текст для «трамвайной» мелодии, которую Том и Михаэль раскритиковали в пух и прах. Парни пытались переделать мелодию на свой вкус. Возможно, нам сегодня и впрямь стоило взять передышку не столько от работы, сколько друг от друга. Едкие, не всегда конструктивные комментарии так и сыпались каждый раз, когда кто-то выражал желание внести поправки в работу другого, а потом наш разговор и вовсе свёлся к обсуждению моей личной жизни и колким издёвкам, не охмурил ли я часом одну из подружек Тони.

К счастью, к ужину с появлением Эли положение дел исправилось: и я проветрил мозги, прокатившись до библиотеки и обратно; и парни, увлечённые готовкой, остыли от наших музыкальных споров и, несмотря на мои опасения, вели себя довольно тактично.

— Не могу есть и смотреть на это, — усмехнулся Том, и тем не менее отправил очередную ложку супа в рот и продолжил наблюдать за тем, как Эли, запустив ладони в тыкву, вывалила в миску порцию оранжевых внутренностей.

— Готово, — улыбнулась она, потянувшись за маркером. — Добрую или злую ухмылку?

— Злую, — хором ответили мы.

— Тебе нужно было в хирурги податься, — сказал я, поразившись тому, как ловко она управлялась ножом, совершая быстрые и точные надрезы строго по намеченным линиям.

— Нужно… — как-то горестно протянула она, явно собираясь сказать что-то ещё. Но со словами «О, тыква!» ворвавшись в столовую, Тони сообщил о том, что в скайпе меня ожидает взволнованный Ксавьер. И я направился в студию.

Если появлялись какие-то новости, Ксавьер всегда пользовался телефоном, поэтому, пока я спускался вниз, меня посетила маниакально-паническая мысль: не устроен ли за моей спиной заговор. Хотя с чего? Зачем? Нет. Какой-то бред.

Как оказалось, Ксавьер «лишь хотел видеть выражение моего лица» после того, как ровным спокойным тоном ошарашил новостью о двух билетах на матч «Волков» против «Бохума» в Бохуме же. «Не буду говорить, где наши места. Пусть останется интригой», — добавил он.

Бесспорно, поддерживать любимую команду со стадиона в тысячу раз приятней, чем кричать перед экраном телевизора, но игра в воскресенье, а Ксавьер настаивает на моём прибытии уже в четверг вечером, для того чтобы следующим утром утрясти какие-то формальности с немецкими представителями, выпускающими сборник саундтреков всё к тому же хоррору. Не знаю, что за «формальности» там возникли, с которыми не справился бы лейбл лично. Хочется верить в их реальное существование, а не в мнимый предлог заскучавшего без наших вечерних тренировок Майера.

— Тебе помочь? — поинтересовался я, выйдя из студии и увидев, как Тони пытался водрузить уже готовый «тыквенный шедевр» на деревянную кормушку для птиц, висевшую на клёне. — Тот отрицательно мотнул головой, безрезультатно пытаясь дотянуться до дощечки.

«Пом-пом-пом-пом-пом», — перекатываясь с носков на пятки, в нетерпении напевал Том странную мелодию, служившую своеобразной барабанной дробью. «По-о-ом!» — ударившись оземь, с глухим треском раскололась тыква, соскользнувшая с деревяшки, а Том вытянул «до» второй октавы. И где-то над моим ухом стоящая на пороге Эли взорвалась заливистым смехом, который подхватили все, кроме меня. В моей голове громом гремела очередная мелодия, слагающаяся из этого хаоса звуков. Третий овощ пал жертвой людской неуклюжести.

Как бы то ни было, это меня уже не удивляло. День с самого начала состоял из взлётов и падений: эмоциональных и физических. Смерть тыквы — рождение мелодии. За следующим «падением» дело не стало. Убедить Эли «помочь» с тыквой оказалось проще, нежели уговорить её остаться: она тут же стала ссылаться на «плохое самочувствие, неполное восстановление сил, утомлённость и желание выспаться, ведь завтра ей придётся работать в одиночку». Не столпись перед домом столько ненужных свидетелей, в этот раз я бы точно задал все интересующие меня вопросы ей прямо в лоб, но вновь пришлось играть по правилам и следовать кодексу «истинного джентльмена».

Отвёз её домой, по пути перекинувшись дежурными фразами вроде: «как прошёл день», «что интересного». Высказывать свои претензии или же показывать задетое самолюбие, подобно истеричной особе, я не стал. Пусть разбирается со своими тараканами сама — я умываю руки.

Следующий день я провёл в заточении в студии вместе с парнями, работая над альбомом. А в среду и вовсе отказался пойти на лекцию, сказав, что слишком погряз в работе, и Эли наивно купилась на ещё одну ложь. Её донельзя добродушное «Продуктивного дня!» взбесило так, словно это была язвительная издёвка, хоть знаю, что ошибаюсь, пожелание было чистым и искренним. Однако после этих слов поработать не получилось. В голове болезненной занозой сидело её имя. И я засел с книжкой в гостиной в поисках вдохновения. Вдохновение вырвалось из меня ироничным выдохновением, и я вовсе заснул. Но вечером всё же направился обратно в студию, откуда приглушённо доносились звуки гитар — должно быть, репетировала какая-то группа. Вот они-то меня и займут.

К полуночи Тони и ребятня разошлись по домам, и я остался один. Наедине со своими мыслями и вечной любовью — музыкой. А в четыре утра пискнул телефон, известив о получении нового смс: «Если не спишь, выгляни в окно». Эли.