Страница 2 из 9
- Святая кровь – неохотно поправил Яс, зная, что, если в следующий раз старосте придется обратится к кому-то из его братьев, ошибка может быть встречена излишне резко.
Староста еще раз кивнул.
***
Покончив с завтраком и перебрав свою сумку, чувствуя себя впервые достаточно комфортно для того, чтобы разобраться со своими припасами, Ясень покинул дом старосты, попросив Мирашу переплести его снегоступы.
Седые облака нависали над деревней так низко, что казалось касались верхушек сосен, окружавших Омуты со всех сторон. Они закрывали небо плотным слоем, будто крыша гигантской избы и лишь в нескольких местах можно было разглядеть пробелы, сквозь которые еле-еле пробивалось чистое голубое небо - такое далёкое, как будто они находились на дне глубокого колодца. Лучи утреннего солнца нежно освещали пушистый снег, пробиваясь сквозь прорехи в облаках, подсвечивая небесную вату золотистым сиянием.
- Absit omen [2] – пробормотал Ясень нервно разглядывая небо, глубоко внутри ощущая напряжение. Затишье перед бурей.
В свете дня Тихие омуты выглядели еще более убогими чем накануне. Многие дома так обветшали, что с трудом верилось в то, что они не рухнут, стоит открыться двери или распахнуться покосившимся ставням. Помимо нескольких резвящихся детей разного возраста да пары старух, приглядывающих за ними, на улице никого не было.
В это время года большинству взрослых нечем заняться на улице, разве что рыбачить, но в такой глуши для подобных мероприятий выделялись отдельные дни, чтобы не ходить через лес в одиночку. Северные бабы обычно зимою вяжут да шьют, а мужики копят силы на лето, когда нужно будет в короткие сроки собрать урожай, чтобы и на год хватило и пошлину оплатить. Даже молодёжи особо нечем заняться, избы полны взрослых, а на улицы больно холодно для свиданий.
Как правило, довольно легко понять, если земля захвачена гнилью. Для любого носителя святой крови воздух в таком месте будет тяжелым, а взгляды давящими, но Тихие омуты построены посреди леса, недалеко от гор и воздух тут свежий, а народу так мало, что невозможно почувствовать на себе взгляд. Для Яса было ясно как день, что Бодур что-то скрывал, но зачастую секретами в подобных местах были не более чем мелкие грехи или сложившиеся годами традиции, которые могли бы оскорбить священника или ярого фанатика, но совершенно не трогали Ясеня.
Как бы смешно это не звучало, он не верил в своего бога, хотя знал, что кровь, текущая по его жилам, была Его кровью. Каждый ребенок, носивший в себе кровь Бога с детства рос при церкви и лучше любого священника, знал, что Бог есть и он рядом, но порой чтобы сохранить в кого-то веру лучше не иметь доказательств его существования.
Среди охотников за гнилью мало фанатиков, но и его отношение не было широко распространено. Они обычно не говорили о Всеобщем отце друг с другом, это был удел философов и святых отцов. Их делом была охота.
Ясень решил, что проведет Страшный час на второй день, а до тех пор обойдет каждый дом в деревне что бы задать местным один вопрос. «Не происходит ли тут что-нибудь странное?»
Это конечно было не обязательно, но Яс занимался охотой уже восемь лет и знал, что иногда Страшный час может не выявить присутствие гнили, если та достаточно хитра чтобы скрываться. Омуты были небольшой деревней и последней остановкой перед долгим путешествием домой, но лень и торопливость были недопустимы.
Все еще усталый после дороги и короткого сна Ясень доковылял до старухи, сидевшей на крыльце одной из изб. Седая приземистая женщина, завернутая в одежду настолько старую, что кроме кучи тряпья Ясень не смог подобрать для нее названия, она была похожа на старую облезлую сороку. Глаза ее темные, почти черные, с подозрением следили за приближающейся фигурой заставляя охотника ежится. Кто знал, кем была эта женщина в молодости, откуда она в эту глушь перебралась. Капля неосторожности и на западную заговорщицу наткнутся недолго.
Внутренне морщась, Ясень сел на засыпанный снегом порог, косо поднимавшийся из земли. Вторая половина его практически полностью ушла под землю из-за чего ступени больше напоминали деревянные пирамидки, которые некоторые северные кланы сколачивали над могилами.
Встретив взгляд старухи, Рыжий, ловко подцепил шнурок на шее вытаскивая наружу святой символ. Женщина охнула, очертив себя и двор знаменем и совсем с другим выражением глянула на Яса.
- Мать, давно я у вас не был, расскаже, што тут происходит, кто живет да каки дѣла творатса? – говоря, святой старался звучать, просто, подражая местному акценту, но хоть северный говор Империи и был ему знаком не хуже, чем Имперский речит, слова выходили неловко, а необычный акцент становился еще очевиднее.
- А так эт ты небось вчера колошматил на всю деревню, так что дети под лавки забились. – несколько смешков сорвавшихся с сухих губ старухи напоминали птичий стрёкот - Я уж и забыла, когда ваши к нам в глушь забредали. – по морщинистому лицу пробежала тень неодобрения, приправленная чем-то неясным, хорошо скрытым от глаз Ясеня. – Нас тут какое только лихо не пожирает пока вы, Священные, шастаете все по городам, да трактам, где одной только стражи больше, чем нас всех по головам. В такой глуши что только не происходит, но на ваш глаз тут ничего кроме застоя и запустения нет. Все молодые бегут, куда могут, от родных краев. Боятся леса, одиночества, скуки! Одни мы, старики, да дети малые тут скоро и останемся. Никакой гнили нам для вымирания не надобно.
Ясень поджал губы, не зная, что ответить. Святая кровь редкая. Они с братьями дели все что могли, и то, что некоторые из них предпочитаю одни маршруты другим не было тайною, но и винить он их, несмотря на жалость к людям, вроде местных, не мог. Сам он, последние месяцы, не чувствовал ничего, кроме зияющей пустоты, утопал в собственных мыслях, как в бездонном колодце. Какую вину он мог возложить на плечи тех, кто, как и он видел медленную гибель собственного мира.
Старуха сплюнула:
- Шел бы ты откуда вылез, да не лез в наши дела. Богу, ему конечно виднее кому силы давать, да вот только куда их применять, чай не Бог выбирает. Делай свой обряд и иди своей дорогой, авось еще лет через пять и не надобно будет в глушь такую переться, сколько еще «Омуты» наши простоят…
Кивнув на прощанье, Ясень направился дальше, от дома к дому, по протоптанным в снегу тропинкам, изучая маленькие убогие землянки. Ища признаки гнили.
Тут и там над дверьми внимательный взгляд охотника подмечал пучки сушеного чертополоха, а в тех немногих домах, где порожки еще не ушли под землю, угольные закорючки, подражающие письму.
Чертополох мирские святые использовали для изгнания чертей, а согласно суеверьям горняков гниль плохо читала и коли видела надпись, а прочесть не могла, кругом дом обходила, опасаясь.
Чушь все это и ни одна трава в руках простого человека оружием не становится, и читать гниль будет ровно так же, как ее носитель, но в суевериях есть свой толк. Они как придорожные знаки, указывают на страхи местных и когда ты всю жизнь живешь посреди глухой чащи, нужно что-то серьезное что бы вызвать достаточно страха.
***
Деревня составляла не более двадцати домов, ютившихся на небольшом расстоянии друг от друга. Когда тебя окружает лес полный опасных тварей, ты горазд меньше ценишь личное пространство.
Деревенские говорили с Ясенем неохотно. Первая приветливость, подпитываемая надеждой на сплетни из центра Империи, быстро разбивалась, о скалы спокойной сосредоточенности Ясеня, а набожность и суеверия только больше отдаляли охотника от простых людей, с их мелкими тайнами и надуманными грехами. Богу было все равно забрал ли крестьянин себе лишку с полей и спит ли со своей али чужой бабою, вот только поди объясни это человеку, для которого пара слов на языке богов уже высшее таинство.