Страница 8 из 45
Чувствовалось, что он действительно был крайне заинтересован и даже обеспокоен. Тут не было никаких сомнений.
— Сегодня вечером годится, — ответил Роджер, — может быть, вы заедете ко мне после обеда, скажем, в половине девятого?
— Вы очень любезны, мистер Вест. Я обязательно воспользуюсь вашим приглашением. Вы не станете возражать, если… — он не стал продолжать, как будто бы даже пожалел, что сказал и эти несколько слов, и добавил более официально: — Договорились, в восемь тридцать на Белл-стрит.
— Буду вас ждать, — сказал Роджер.
Когда он дал отбой, Роджеру пришла в голову мысль, что Джексон заранее узнал, где он, Роджер, живет. Ну что же, не впервые адвокаты вели с ним приватные разговоры. Бесполезно гадать о причине, но невозможно и не учитывать тот факт, что Джексон был по-настоящему разочарован из-за несостоявшегося ленча.
Роджер спустился на лифте вниз и пошел к своему зеленому «Бомслею», который стоял тут же во дворе. Никто с ним не заговорил на эту тему, но он чувствовал, что даже одетые в форму охранники во дворе раздумывали над тем, что «Красавчик» Вест испытывает в связи с болезнью П.К.
А у него в душе был настоящий ад.
Может быть, то же самое можно было сказать и про многих других людей, в том числе и про родных советника миссис Китт. М.С… Интересно знать, — подумал он, — пришла ли она в себя? А вдруг она умерла и таким образом у него в руках окажется дело, новое дело об убийстве?
Скоро он обо всем узнает.
5
Наблюдательный полицейский
— Вот эта комната, — сказал Джем Конноли, — в ней ничего не изменилось. Никогда не угадаешь, что потребуется вам — гениям из Скотланд-Ярда. Мы живем в постоянном страхе и трепете перед вами.
— Так и следует, — невозмутимо согласился Роджер. Своей деловитостью и довольно тяжеловесным юмором Конноли ему здорово помог. Он был человеком неподходящей наружности для старшего полицейского офицера, хотя бы благодаря своему невысокому росту. Сорок лет назад его с большим трудом приняли в полицию именно по этой причине. Годы согнули и плечи, и спину, так что теперь Конноли положительно был низеньким. Роджер был на целую голову выше, в нем было более шести футов. Массивный и быстрый. Солнечный луч, проникающий через открытую дверь дома на пустоши, играл на его светлых волнистых волосах.
Снаружи находилось несколько участковых работников. Основное было уже сделано, измерения, фотографии, проверка отпечатков пальцев, поиски улик. Снаружи дом представлял уродливое сооружение позднего викторианского стиля с красными кирпичными стенами и остроконечной башенкой с высокой черепичной крышей, которая сильно смахивала на колокольню. Внутри холл и комнаты были вполне пропорциональными и, хотя меблировка явно обветшала, общее впечатление было импозантным.
Конноли провел Веста в комнату напротив, не слишком большую, однако больше любой комнаты в доме самого Веста в Челси. Сейчас размеры комнаты едва ли привлекали внимание, потому что в глаза бросилось хаотическое состояние. Весь пол был усеян обрывками бумаги, в камине виднелась груда сожженных документов, — черные, ломкие, блестящие, причем сразу же можно было сказать, что в основном это газеты. Большой книжный шкаф красного дерева, стоявший по одной стене, был раскрыт нараспашку. С нижних полок его были вытащены почти все бумаги, так что внутри практически ничего не осталось. Две или три большие книги валялись на полу, а все страницы из них были повыдерганы.
— Можно не сомневаться, — сказал Конноли, — что что-то он искал.
— Кто он ?
— Красавчик, не станешь же ты меня уверять, что это дело рук женщины?
— Мне просто хотелось уточнить, — сухо ответил Роджер, — какие-нибудь фотографии готовы, Джем?
— Сейчас прислали с нарочным.
— Прекрасно.
Чартворд был позабыт, впрочем, как и все остальное, помимо предстоящего расследования. Налицо было почти идеальное преступление с точки зрения его показательности: развороченная комната, порванные книги, сожженные бумаги, раскрытые шкафы и выдвинутые ящики, а на полу, как раз перед бюро, около стула скрюченная фигура женщины. Роджер занялся ею.
— Значит, она крупная?
— Пять футов, девять дюймов, более пяти пудов.
— Как она себя чувствует?
— Все еще без сознания.
— Шансы?
— Она ничего не говорит. Около нее дежурит муж.
— Где он был вчера вечером?
— Уезжал на собрание. Они одни из самых активных общественных деятелей в Лигейте. Между нами, Красавчик, — Конноли заговорил с жаром, — мне нравится эта пара и, пожалуй, я даже предпочитаю старого доктора Китта его супруге. Но чуть-чуть! Она вечно кричит о том, что полиция преследует водителей, но у нее в одном мизинце больше настоящей человеческой доброты, чем у большинства людей во всем их существе. Верно, она поднимает много напрасного шума по пустякам, но одновременно творит добро. Она является организатором почти всех молодежных мероприятий местного клуба, домов для престарелых, посещения больных… Одним словом, мисс Китт и общественное благосостояние — синонимы в нашей местности, и поэтому никто не обращает внимания, когда она поднимает вопль об ограничениях, или, как она выражается, «ущемлениях прав мотористов». Правда, это у нее своего рода пунктик, — усмехнулся Конноли, плутовато подмигнув, — но это не самое страшное. Сама она водит развалюху-«Остина» и вечно оставляет его там, где это строго воспрещается.
Роджер принялся за осмотр бюро.
На нем стояла фотография молодой женщины со свежим привлекательным личиком, веселыми глазами и умным, слегка насмешливым, изгибом губ. На такое лицо против воли посмотришь во второй раз.
— Кто такая?
— Племянница мисс Китт, ее единственная близкая родственница. Эйкерс, Джун Эйкерс.
— Странно, что этот тип не разбил портрет, — заметил Роджер, — на каком собрании был доктор Китт?
— В местном городском зале. Понимаете, сейчас идет кампания протеста против сноса ряда старых зданий по другую сторону вересковой пустоши. Они в антисанитарном состоянии, не у места, но хозяева и жильцы подняли вой. Доктор Китт был председателем на собрании, которое продолжалось с восьми часов до одиннадцати. После этого он отправился с некотороми друзьями выпить по чашке кофе. Его жену нашли около десяти тридцати.
— Каким образом?
— Я натаскиваю своих полицейских.
Роджер подмигнул. Разговаривая, он одновременно внимательно все разглядывал. Книги из бюро, некоторые из них раскрытые, не были тронуты, но около самой стены лежала груда старых газет, напоминая детские шалаши из сучьев. Похоже, что громила собирался уничтожить их все, но остановился на полпути. Некоторые газеты были разорваны на мелкие клочки. Кстати, те большие книги, от которых остались одни переплеты, тоже когда-то состояли из газетных вырезок.
«…и данный полицейский, по имени Пай, почувствовал запах гари и решил, что ему нужно войти и проверить, — продолжал Конноли, — объяснил, что подумал, будто загорелась сажа в трубе, но тут на него упало несколько кусочков обгорелой бумаги, когда он проезжал мимо на велосипеде, поэтому-то он и захотел лично удостовериться. Он заглянул в окно, занавески были сдвинуты неплотно, и он увидел ее…»
— Имеются ли данные, через сколько времени это было после того, как на нее напали?
— Да, пожалуй, — сказал Конноли, — советник Виллербай готов присягнуть, что он разговаривал с ней по телефону минут двадцать, от девяти пяти до 9.25. Они вроде бы поспорили о каких-то делах совета и их беседа так затянулась, что он пропустил начало передачи вечерних известий. Он — болельщик новостей для дома, да и свои часы ежедневно вечером проверяет по большому Бену.
Учитывая, что спорный вопрос касался проекта новых правил стоянки частных машин и, зная пристрастие миссис Китт к водителям, можно понять, почему так затянулся их телефонный разговор.
Да и у советника тоже характер не ангельский, они оба горячились. Но Виллербай живет на другом краю пустоши и его пятеро детей и супруга могут показать под присягой, что он вечером никуда не выходил.