Красноармеец.

Покинув рынок, я нашёл подходящее место для лёжки, чтобы дождаться темноты, и вскоре уснул.

– Капитан Одинцов, значит? – осмотрев меня с ног до головы, спросил пожилой капитан.

Меня привели к нему двое конвойных. Находился я в тылу наших войск. До передовой километров семьдесят. Попался патрулю, и меня отвели в комендатуру. Там представился дежурному, а от него уже к коменданту, вот этому капитану.

Сейчас вечер восьмого июня. В Харькове я задержался на два дня. Для начала увёл у немцев новенький советский мотоцикл Л-300, чёрного цвета, выпуск сорок второго. Потом на складе ГСМ, поискав, подобрал топливо для мотоцикла – шесть канистр и седьмая с моторным маслом, как раз для него – и три канистры для моего генератора, там немного другая марка, как раз немецкий бензин подходит лучше всего.

Потом, найдя нужную резину, максимально похожую на ту, что в мембранах была, я в городской мастерской сделал новые глушители. Сразу и проверил «глок», когда выяснил, где немцы держат готовую продукцию своего мясного заводика. Тут забивают отобранный у населения скот, коптят колбаски, делают сосиски и отправляют их на передовую. Вот я тонну готовой продукции и увёл, а заодно сто килограммов сливочного масла и пять – маргарина. Собственно, всё, хранилище полное.

Покинул Харьков, я добирался до этого городка. Передовую удалось пересечь без проблем. В дороге дважды устраивал готовку: мне нужны готовые горячие блюда. Помните те вёдра, купленные мной в Подольске? В них хозяйка квартиры складывала приготовленные для меня блюда. Так вот, вёдра при мне, отмыты так, что блестят.

Варить в эмалированной посуде над костром я не хотел, готовил в обычных жестяных. Да и приготовил всего четыре блюда. Полное ведро домашней лапши с курицей, бульон замечательный вышел. Потом мясную похлёбку, две банки тушёнки в ведро вывалил. Ещё плов, благо смог купить специи для него, что сейчас большая редкость. Ну и отварил в молоке рис – да, это молочная рисовая каша, мне это блюдо очень нравилось. Было ещё два ведра чая и один с какао, но это так, не блюда, а напитки. В общем, небольшой запасец есть.

И вот сейчас я стою перед капитаном в форме командира, лицо в жёлтых синяках, документов нет, и дикие истории рассказываю.

– Повторите всё сначала, – попросил тот.

– По просьбе командующего шестой общевойсковой армией генерал-лейтенанта Городнянского помогал выводить окружённые части. Я разведчик, мне это по плечу. Под конец работ вышел в одиночку в странной части – подозреваю, немцы, но одетые в советскую форму. Они, не поверив моим документам, начали меня избивать, требуя признаться в том, что я немецкий диверсант или вообще ряженый. Отправлять запросы выше по инстанции отказались, хотя там подтвердили бы мою личность. Избивали дважды, прошу отметить это особо и зафиксировать побои на моём теле: я буду подавать заявление в следственную часть нашей армии.

Ночью очнулся, потому что дуло. Пахло свежей кровью, а дверь в землянку, где содержали задержанных, была открыта. Я решил бежать, так как иначе меня убили бы во время допросов. Побег удался. Это произошло второго июня. С тех пор шёл в тыл. Меня при задержании ограбили, всё сняли, поэтому пришлось добыть форму по своему размеру. Прибыв в город, решил, что стоит выйти на контакт, поэтому вышел к вашему патрулю. Прошу сделать запрос насчёт меня в штаб шестой армии. Это всё.

– Хм, капитан…

– Гвардии капитан, попрошу, – поправил я его.

– Видно будет, какой ты гвардеец, – явно принял какое-то решение капитан и велел конвойным: – В одиночку его пока. И покормите тем, что с ужина осталось, может, и не врёт.

Меня отвели в камеру, ремень сняли, карманы были пусты. Чуть позже действительно принесли кружку обжигающе горячего и круто заваренного чая, две половинки варёного яйца, хлеб с салом, половинку солёного огурца и немного салата. Похоже, похватали, что было. Чай был несладкий, подсластил из своих запасов. Поел и вскоре уснул на нарах.

Сутки ожидания – и снова кабинет коменданта. Тут уже чай на столе, печенье. Хороший признак.

– Подтвердили твою личность. Уже выехали, опознают. Документов-то нет. Кстати, ты знаешь, что командарм шестой погиб?

– Да ты что?! И как?

– Авиация постаралась. Бомбили штаб сильно.

– Плохо, справный командарм был. А на его место кто?

– Ну, откуда мне знать? Что слышал, то и сказал. Про твою бригаду ничего не знаю. Пока в камере посидишь, а как опознают, там дальше решим.

– А медосмотр пройти? Мне нужно снять карту избиения, для заведения дела.

– Оно тебе надо? Ну перестарались парни: думали, диверсанта поймали. Прости и забудь.

– Не забуду. Я слово себе дал, что доведу это дело до конца. Из принципа.

– Ну-ну.

Меня отвели обратно в камеру. Медосмотра не было. А утром следующего дня (было десятое июня) вывели из камеры – и в кабинет. Там двое: комендант и смутно знакомый командир, тоже капитан. Тот несколько секунд всматривался в меня и наконец не совсем уверенно сказал:

– Вроде Одинцов. В синяках весь, не поймёшь.

– Я тебя видел у Городничего. Ты там со скуластым майором чаи гонял.

– А, ну это Одинцов, – сразу подтвердил капитан.

После этого комендант вышел, а меня усадили на стул. Этот капитан был из следственной части армии. Достав из планшетки бумаги, он сказал:

– Мне приказали провести предварительный опрос, дальше будут работать следственные органы фронта.

– Не понял. А что я натворил?

– Вам вменяют в вину убийство семи бойцов и командиров после выхода из окружения. Есть свидетели.

– Невиновен я, всё ложь, оболгать хотят дважды Героя.

– Все следственные мероприятия в селе уже проведены. Убийство начальника разведки Кривцова тоже вам вменяют.

– Это кто?

– Майор, приказавший воздействовать на вас физически.

– Не я. Я сразу покинул село, меня там не было.

– У вас снайперская подготовка, сорок семь подтверждённых. Последний убитый вами немец у Харькова – в голову, та даже лопнула. Ничего не напоминает?

– Нет.

– Вы ведёте хороший счёт, вам нетрудно было их уничтожить с такого расстояния.

Не совсем понял, как триста метров стали большим расстоянием. Там мало-мальски неплохой стрелок и тот попадёт. Но решил не перебивать. Только уточнил:

– Кто стал командармом шестой?

– Бабкин.

– Ах, этот. Он накомандует.

– Да, неприязнь между вами известна. Как вы его отчитали при всех за план по прямому прорыву… Если бы за вас не заступился комбриг… А потери действительно были огромные. Он и приказал тщательно разобраться.

– Слили.

На это капитан ничего не ответил и начал задавать вопросы. Я держался уже обдуманной мной линии поведения и с неё не сходил. А медосмотр так и не провели, скоты. Часов пять мы пробыли в комендатуре, я по-прежнему стоял на своём.

Потом под охраной покатили в грузовике в сторону Воронежа, где разместился штаб фронта. Пока ехали, я размышлял, сидя на лавке у кабины, напротив конвойных, расположившихся у кормы. Ну, что слили, это печально, но ожидаемо.

Я вспомнил слова следователя, сидевшего сейчас в кабине машины, они вызвали у меня немалый интерес. А сказал он, что мои документы и бумажку-вездеход не нашли. Скорее всего, они были у старшего особиста дивизии, который пропал. Это объясняет, почему немцы у передовой так нервничали и нагнали столько бойцов – войска для прочёсывания, наблюдатели на холмах, патрули. Да просто они нашли в кармане одного из убитых мои документы и – ахтунг, Одинцов! Все немцы знали, кто такой Одинцов, я сам листал их газеты.

М-да, надо было пошарить по карманам и планшеткам, но кто ж знал? На столе в хате лежала папка, я думал, всё там. А тут вон оно что. Зря побрезговал обыскать их.