Красноармеец.

В общем, шло следствие, особист эту неприятную ситуацию расследовал. Я о своих вкусах в отношении девушек не секретничал, честно сказал, что на эту у меня просто не встанет. А контакт был, это признали осмотревшие её врачи. В итоге штаб по большей части гадал, кто же в темноте так удачно воспользовался ситуацией. А ведь я знал, кто её покрыл, но доказать не мог: догадался просмотреть записи с дрона, он же недалеко от штаба поднимался, и мой блиндаж в кадр тоже попадал.

Прибывший комдив разбираться не стал, все улики на меня показывают, особисты ничего не нашли. А девица заявила: женись – и точка, а иначе заявление об изнасиловании напишу.

Вот тут как раз сотрудники НКВД и явились за мной как ангелы-спасители. Ну а пока их разоружали и проясняли с ними ситуацию, я срочно вызвал своего командира (а мы в приятельских отношениях были) и рассказал ему всё, в том числе и то, что мог выяснить. Ох, как он хохотал. Полчаса истерики, потом взглянет на меня – и новый ржач.

В общем, история такая. Немцы про меня не забыли. Видимо, группу ликвидаторов послали, те недалеко устроились, вполне официально встали на постой как обозники – видимо, с документами порядок был. Дрон показал, как их солдат в нашей форме, с деловым видом посыльного проник на территорию штаба и прошёл в мою землянку. Я там уже три дня жил, вот и выследили.

Дальше уже были мои домыслы, которые я и выложил командиру. Убивец ждал меня в землянке с ножом, а может, и с удавкой, а тут явилась секс-дива и, скинув себя одежду, с придыханием попросила взять её. Тот подумал: «Почему бы и нет?» – и взял. Видать, тоже из извращенцев: в темноте-то непонятно кто. Немец покинул землянку первым, оставив диву. Впрочем, та вышла минут через пять.

Вот я и попросил командира взять эту группу и выбить из «счастливчика» признание, что это он её покрыл, а иначе она же реально заяву накатает. А в таком случае, объяснил я майору (тот в звании был повышен), я просто пристрелю её, а потом найду всю её семью и тоже ликвидирую – в отместку. Я не собирался губить свою жизнь из-за какой-то озабоченной дуры. «Хватит мне одной глупой ошибки по молодости, да и то в прошлой жизни», – подумал я.

Майор обещал всё сделать. Впрочем, потом меня в тыл повезли, и как там дело ладится, не знаю. Впрочем, я был рад свалить из этого дурдома, а то замучили советами и вопросами, что там у меня в землянке было.

Вот и станция, добрались. Пришлось часа два ждать, пока искали подходящий эшелон. Охранявшие меня бойцы уже обратно двинули, а я всё продолжал размышлять. В конце концов махнул рукой на это дело. Тоже мне, нашёл проблему. Да, был риск, что первого мужчину девицы завалят при захвате, такое исключать нельзя. И тогда она настоит на своём. Меня заставят жениться, политуправление надавит, не я первый, такие случаи бывали, и не раз. Ну так в чём проблема? Женюсь. Но на эту женитьбу я соглашусь лишь затем, чтобы дело об изнасиловании не завели.

Однако долго эта моя жена не проживёт – факт, стану вдовцом. И поверьте, рука не дрогнет. Она меня вообще не интересовала, сама ко мне полезла, так какие ко мне претензии? Это всё равно что дразнить бойцовскую собаку, а потом жаловаться, что та её покусала. Поэтому, как видите, проблемы тут никакой нет. Всё решаемо. Узнаю подробности, когда вернусь, от этого и буду отталкиваться.

Что ещё из новостей? Ну, про успехи дивизии долго рассказывать, про «невесту» даже говорить не хочу – как бы вообще удалить её из моей памяти? Да ладно, чёрт с ней. Жалко мне хозяйку того дома, из которого меня похитили. Кости на пепелище нашли, уверен, что её и ещё двоих. Поэтому и решили, что я тоже сгорел: известно же, что в дом отдыхать ушёл. Потери штаба в той операции немцев составили двадцать процентов убитыми и ранеными. Вот такие дела.

Ну а пока под перестук колёс поезда мы катили в столицу. Нас устроили в купе для медсестёр. Поезд в столице не задержится, только выгрузят там что-то или кого-то (заодно и мы сойдём), и поезд дальше пойдёт. А куда там меня дальше, узнаю на месте.

Выгрузили меня уже ночью и повезли на Лубянку – ну кто бы сомневался. Несмотря на поздний час, меня ждали, сотрудники были предупреждены. Судя по спешке, дело не требовало отлагательств. Я сдал внизу шинель и шапку, а также и оружие, оставшись в форме и валенках, и меня сразу провели в кабинет.

Едва я устроился на стуле, как был задан первый вопрос:

– Вы точно уверены, что убили человека, обозначенного в вашем рапорте как «ромбовый»?

– Потом ещё контрольный в голову сделал, – подтвердил я.

Сотрудники переглянулись. Причём оба ромбовых были – старший майор и комиссар госбезопасности.

Комиссар подошёл к окну, закурил и после недолгого молчания сказал:

– Это был наш агент у немцев.

– На нём не написано.

– Я смотрю, вы не жалеете о том, что сделали? – заметил майор.

– Абсолютно. Я жизнь и свободу спасал. Мог бы и подмигнуть, или как там у вас агенты опознают себя? Хотя рож… лицо у него удивлённым было, когда первую пулю в грудь поймал. Ну ладно, агент и агент. Не понимаю, зачем вы мне это говорите. Провалился ваш агент.

– По вашей вине.

– Вот только не надо, а то я напомню, что советский агент помог немцам пленить меня и сдать врагу. Я тоже словами играть умею.

– Наглый щенок, – пыхнув дымом в форточку, сказал комиссар.

– Вы мне тоже не нравитесь. От вашей организации я ничего хорошего не видел.

– Да, с Гольцевым была наша ошибка.

– Это всё ваши игры, а мне мои жизнь и здоровье дороже. Вас бы в карцере подержали.

– Для Родины можно на что угодно пойти, – с патетикой озвучил комиссар.

– Вот в этом я с вами полностью согласен. Так вот, Родина сказала вам: спрыгните с крыши высотки. Идите, прыгайте. Что, не верите моим словам? Так и вы для меня не авторитет, чтобы о Родине вещать. Что вы, что какая-нибудь кухарка будет что-то от меня требовать во славу Родины, я обоих пошлю.

– Да, товарищ комиссар, – протянул майор, откинувшись на спинку стула. – Вы правы, наглый щенок. Никакого чинопочитания.

– После ваших застенков уважения и чинопочитания от меня не ждите, – сразу отозвался я. – Даже видимого.

– Да помолчи ты уже, – поморщился майор.

Удивили. Нет чтобы рявкнуть, чего я, в принципе, и добивался, проверяя их. Однако спокойно со мной общаются. Это значит одно: им приказали меня не трогать, поговорить спокойно. Это настораживает. Тем не менее я действительно замолчал, как и просили, потому что чувствовал: если продолжу, перегну палку.

Майор одобрительно хмыкнул и, достав папку, попросил ознакомиться и сказать своё мнение. Это оказался мой рапорт. Почерк чужой, но всё, что я написал в своём рапорте, все пять листов, было перенесено от и до, добавить нечего. Так я и сказал.

Вопросов у майора, как оказалось, хватало. Откуда оружие взял, бежав из плена? Припасы, понятное дело, на сгоревшем складе. Но, опять же, как сохранил? Или где-то рядом спрятал? Откуда медвежья шкура? Даже откуда лыжи взял, пришлось объяснять. Майор вёл опросный лист, куда вносил всю эту информацию. Приходилось на ходу придумывать ответы, но вроде складно получилось. А то я как-то расслабился после выхода к своим: не спрашивают – и хорошо. Ответы не заготовил, вот и пришлось сейчас расплачиваться за свою недальновидность активным мыслительным процессом.

Потом перешли к моей работе в штабе дивизии. Вопрос был один, и вполне конкретный: откуда я получаю столь достоверные сведения?

Вот тут у меня ответ был.

– От немцев.

– От кого?! – Вопрос прозвучал одновременно от обоих. Да, похоже, мне удалось их удивить.

– Есть группа офицеров, мелкие чины, но один работает в штабе армейского корпуса, а другой – полевой разведчик в том же корпусе. Им эта война не нужна, семьи уже давно вывезены в Швейцарию, но, чтобы достойно жить, нужны деньги, а они довольно бедны, живут от зарплаты до зарплаты. Трофеи есть, но им мизер достаётся. Вот они и решили подзаработать. И не стоит думать, что они евреи – нет, чистокровные немцы, сильно не любящие Гитлера: что-то там в семьях у них случилось по его вине. В общем, они собираются делать ноги, но пустыми уходить не хотят, вот я и помогаю им по мере сил.