Красноармеец.

А потом шесть дней шло наступление. Мы взломали оборону немцев перед нами и за шесть дней прошли почти тридцать километров, а это немало, поверьте. Причём оказалось, что у нас в тылу стояли две свежие стрелковые дивизии и две танковые бригады – штаб армии направил сюда весь свой резерв. Это был кредит доверия: до этого дивизия наступала впереди всех, и вот, чтобы прорыв поддержать, их к нам и направили. Вполне пригодились – пошли на прорыв и ударили во фланги, выйдя на оперативный простор.

Немцы (а там две пехотные дивизии и части усиления), понимая, что сейчас окажутся в окружении, стали откатываться, чтобы вырваться и выровнять линию обороны. Мы потому и прошли всего тридцать километров, что замкнули колечко. Одна немецкая дивизия, да и то не вся, успела вырваться, а остальных мы переваривали в кольце, дробя на мини-котлы. Наша дивизия тоже участвовала.

Так что вся наша армия пошла вперёд. Причём именно на направлении наступления нашей армии немцы держали ожесточённую оборону, другие армии шли заметно легче. Поэтому мы чуть опаздывали, но дугу постепенно срезали. У немцев тут основа обороны, трасса Тула – Орёл, оставлять эти территории им кровь из носу нельзя было. А мы шли.

А на седьмой день (это было двадцать третье декабря) за мной приехали с Лубянки. Вообще, все эти дни со мной работали особисты – и дивизии, и из штаба армии. Особых претензий ко мне не было: документы убитых я сдал, показал удостоверение того ромбового, описав, где видел его раньше (этим в штабе армии особенно интересовались) – в общем, особо ничего не скрывал. Тем более показания лётчиков и пленного офицера, участвовавшего в моих поисках по Мценску и блокировании меня на складах, подтверждали немалую часть моего рапорта. И я был в курсе, что на меня представление к награде написали, отправили бумаги наверх, но пока не утвердили. А тут эти. Забрать решили.

Комдив (а он сутки как генерал-майора получил, сам из Москвы только что прилетел) в позу встал. Отказался выдавать, на телефон сел, связывался с командованием, два часа время тянул. Наконец и по телефону подтвердили, что старшего лейтенанта Одинцова ждут в Москве, и это настоящие их сотрудники, а не ряженые. Попросили отпустить и вернуть оружие.

Я протянул руки сотрудникам госбезопасности, с трудом скрывая радость. Впрочем, они сказали, что я не задержан и меня не арестовывают. Но я всё равно всё попрятал и был в той форме, что мне немцы дали, только её привели в порядок и знаки различия и нашивки пришили – она у меня запасной была, следов наград на ней не было.

Меня усадили в машину, и мы поехали в сторону железной дороги: на ней быстрее добраться до столицы. С нами были трофейный «ганомаг» и грузовик, полный бойцов, причём разведроты: терять меня комдив категорически не хотел. Да и отпустил меня, только когда ему клятвенно пообещали, что я вернусь к нему в дивизию. Что-что, а выгоду моей работы комдив понимал как никто другой. Ну, разве что ещё весь штаб нашей дивизии это тоже понял.

Я сидел на заднем сиденье рядом с сотрудником НКВД в звании капитана; его напарник, лейтенант – рядом с водителем. По сути, подполковник и капитан приехали меня брать. Ну, или сопровождать в столицу, если им так нравится говорить.

Надо сказать, уезжаю я с двойственными чувствами. С одной стороны, хотелось продолжать бить немцев. Получалось-то отлично. Сперва, конечно, косяки мелкие были, но постепенно, с тем, как я набирался опыта, их становилось меньше. Дивизия работала как единый организм, и в немалой степени это заслуга штаба дивизии и комдива. Да и полки чётко выполняли спускаемые сверху приказы, как бы дико они ни звучали, поэтому дивизия и пёрла вперёд. Если бы нас котёл не задержал (странное решение из штаба пятидесятой армии), мы бы километров пятьдесят точно отмахали. В общем, оставлять боевых товарищей не хотелось.

Однако была и обратная сторона медали. Причина была в девушке, недавно прибывшей с пополнением в дивизию и воцарившейся, как она сама думала, в должности телефонистки. Девушка была типичной колхозницей-крестьянкой, рубенсовских форм, с громким голосом и визгливым смехом. Между прочим, по местным меркам это эталон красоты: было немало советских актрис подобного типажа, и девушки их копировали. Вот и у этой новенькой быстро собралась своя толпа поклонников. Я же видел в ней только два плюса – грудь почти пятого размера и красивая, пшеничного цвета коса (странно, что остричь не заставили).

Мне нравились девушки стройные, тростиночки, барышни, так сказать. Но никак не это… даже назвать не могу. Скажу проще: девушка не в моём вкусе. Мне хватило того, что в прошлой жизни я женился по залёту на подобной, а потом со счастливым визгом развёлся, когда провёл исследование ДНК старшего сына – не моего, как выяснилось. После этого у меня развилась неприязнь к такому типу женщин.

Однако девушка прибыла в армию с конкретной целью – найти мужа, и обязательно Героя Советского Союза, который, разумеется, просто не сможет пройти мимо такой красоты. К сожалению, в ВВС она не попала (а там Героев больше всего, в будущем станет ещё больше), а попала к нам. Ну а тут я один такой красавец. Как раз из плена сбежал. Ей восемнадцать и мне восемнадцать – да мы просто созданы друг для друга. Всё было решено за меня. И началось. Кстати, у меня усложнились отношения с другими командирами: они ревновали. Без шуток, так и было.

Что вообще происходит, я узнал от других девчат, служивших в нашем штабе. Вот уж кто за всем наблюдал с особым удовольствием. Я вот, например, не понял, что мне строили глазки и намекали на отношения. Ужимки её да, видел, но думал, ту крепит.

Девчата, прижавшие меня к стенке в тихом уголке, чтобы узнать, как я отношусь к бесившей их секс-диве полка, долго хохотали, поняв, что я вообще не в курсе дела. Объяснил им, что она не в моём вкусе: мол, поставь рядом с этой «красоткой» штабель кирпичей, я его выберу, но не её, рядом с ней я импотент. Ну и показал пару девчат, что полностью в моём вкусе – мол, мой тип, остальные нет. Кто-то обиделся, кто-то спокойно воспринял.

Секс-диве девчата от нашем разговоре ничего не сказали: они её в свой круг не приняли, там вообще тот ещё клубок змей. Они откровенно веселились, наблюдая, что было дальше. И всё это под напряжённую работу штаба: дивизия-то наступала.

Девушка, удивившись, что я не обращаю внимания на её томные вздохи и взгляды, пошла в наступление, стала преследовать меня – вот тогда мои отношения с командирами и начали портиться. А за день до приезда сотрудников НКВД она пошла на крайние меры: заявила начштабу, правда, без свидетелей, что мы переспали этой ночью. Надо же, а я вот не знал. Для меня это стало таким же сюрпризом, как и для срочно вызвавшего меня начштаба. А я в это время дрон запускал, и в землянке было пусто к тому моменту, когда вернулся.

Наша дивизия на тот момент котёл сжимала, и штаб разместился на бывшей немецкой линии обороны. Все деревни и сёла немцы пожгли, вот и зарывались в землю. Тут хватало блиндажей и землянок: штаб пехотной дивизии ранее стоял, который мы выбили в лес. Я занял офицерскую, двухместную, вторая койка – моего командира, начальника разведки дивизии, но он на передовой был. Ночевал я пока один, никого не подселили из командировочных или ещё кого, как бывает, если где койка вдруг освободилась. Но девушка утверждала, что я её первый мужчина, а значит, начальник штаба (комдив в Москве был) обязан нас своей властью поженить.

Начштаба сам был из её поклонников, поэтому взглянул на нас и спросил у меня прямо: было ли что? На что я честно ответил: нет, не было. Я вообще за разведданными ходил, вернулся в два часа ночи. Блиндаж был пуст, я подогрел печку (она тёплой была, кто-то до меня её подтопил) и лёг спать. В общем, честно заявил, что я не при делах. Тогда девица начала кричать об изнасиловании.