Красноармеец.

Опа, а меня заметили – глазастые, сволочи. Достав пулемёт МГ, длинной очередью засадил по плотному строю солдат у полыхающего склада. Около двадцати повалились, остальные или залегли, или разбежались. Эх, сюда бы танк, вроде той «четвёрки», на которой я генерала привёз, я бы на нём прорвался.

Кстати, о судьбе танка мне ничего не известно. За ним прибыли на следующий день после нашего отбытия в Москву, а до этого он, отмытый от грязи, стоял у штаба полка, став для жителей города своеобразной достопримечательностью. Забрали его танкисты, своим ходом погнали, а тот взял и сломался на окраине, да так, что ни туда, ни сюда. Ещё бы, у немцев техника хрупкая, частого обслуживания требует, а у меня и бензин не той марки, разбавлял с тем, что в баке был. В итоге на тросах утащили, и что с ним дальше было, я не знаю. Да и не выяснял, мне он был неинтересен. Помог, вывез, спасибо на этом.

Я огляделся вокруг, однако ничего похожего на танк не обнаружил. Четыре бронетранспортёра вижу, но это не то. Расстреляв всю «улитку», бросил пулемёт на крыше и спрыгнул обратно на склад, а то уже пули над головой засвистели, а часть немцев от горевшего склада бежали сюда.

Присев на ящик, я задумался. И что делать? Да сдаваться, что же ещё? Чую, побьют, но хоть живым оставят. Уверен, будет публичная казнь.

Вздохнув, глянул на ящик, на котором сидел, и открыл соседний. Хм, знакомые банки, саморазогревающиеся, с консервированным мясом, они в солдатские пайки идут. Выложив из хранилища немного оружия и боеприпасов, канистру с бензином и канистру с водой, взял тридцать банок. Потом побегал, поискал и прибрал десять упаковок с шоколадом – килограммов пятьдесят будет, швейцарский, судя по надписям.

Ну а после, подорвав гранатами ворота, стал вести переговоры с немцами. Они быстро нашли переводчика, и я сообщил, что я лейтенант, Герман Безымянный, бежал из плена, из лагеря для командиров, нашёл оружие и застрелил генералов. В общем, подтвердил, что это моя работа, после чего покинул склад с поднятыми руками.

Ох, как меня били! Сжавшись в комок на снегу, я пережидал эту вакханалию. Да они больше мешали друг другу. Наконец офицер рявкнул, и злые солдаты расступились. Мне разбили нос, лицо в крови, но в целом не сильно пострадал. Ну подумаешь, всё тело в синяках.

Меня связали, закинули в кузов грузовика и куда-то повезли. Оказалось, в следственный изолятор. Тюрьма тут тоже была, но сгорела. Определили меня в камеру-одиночку. Видите, из кольца окружения я вырвался, теперь из изолятора нужно и можно сбежать. Ночь только началась, десять вечера, успею свалить. Понятно, что весь город поднят, но преступника уже поймали, постепенно должны успокоиться. Одно радует: меня не опознали как Одинцова. Прежде чем выйти к немцам, я вернул в хранилище маскхалат и всё ценное, что при мне было. Сейчас достал наручные часы ромбового и застегнул на кисти.

Медлить не стал: ещё стихали шаги двух конвоиров, а я уже действовал. Убрав кусок двери, вышел и направился к выходу, держа в руке «глок»: другого оружия с глушителем, кроме «Вала», у меня не было, вальтер остался у старшины Дёмина. Пришлось подождать: в коридоре стояли конвоиры, что-то обсуждали. Но вот они разошлись, и я, покинув изолятор, смог выйти наружу. Офигеть, даже часового не было.

Снова накинул на себя маскировочную накидку и направился к вокзалу: там вроде технику разгружали, и танки были. Действительно, обнаружил три «четвёрки». Ключ от люка у меня был, сохранил с того дня, как «четвёрку» угнал, а тут танки того же типа, видимо, новые, с завода, на пополнение частей. Часового у танков я снял выстрелом, глушитель приглушил хлопок, а чтобы замаскировать его, я громко закашлял: кашель не так привлекает внимание, как непонятные хлопки, похожие на выстрелы. Я так уже делал.

Запустив двигатель (хм, а он тёплый, их прогревают, топлива полбака где-то), я рванул с места и погнал к выезду. Хорошо, что мне эта бронемашина попалась, я тут управление неплохо знаю.

Проехав по мосту, я раздавил будку с часовым. Тревога в городе ещё не поднялась, и по мне даже не стреляли: видать, считали, что свой, пьяный, может. Дальше была полевая дорога, и я погнал по ней. Встречную колонну грузовиков пропустил. Вообще, подумывал таранить и давить, но опасался повредить свой транспорт. Оно мне надо? Чем позже брошу, тем меньше на своих двоих топать. Снег продолжал идти, он хорошо маскировал меня. Чуть позже он стал мелким и колючим, а потом и вовсе прекратился. Температура воздуха явно понижалась.

И вдруг удар по танку, как будто гигантской рукой его притормозили, и тут же второй. Меня серьёзно оглушило, но вспышку впереди я рассмотрел. Из пушки бьют: видать, предупредили, что угнан танк, и поступил приказ остановить.

Танк тем не менее продолжал двигаться, поэтому я свернул с дороги, задрав передок, перевалился через сугроб (тут дорогу чистили, наскребли) и погнал дальше. Вслед мне били, но попаданий не было, хотя я видел в приборы, как встают разрывы перед танком. Ехать по снегу – это не то что по дороге, а я ещё крутился, зигзаги делал, и скорость упала километров до пятнадцати, ну, может, двадцати километров в час.

Чуть дальше снег с поля был почти сметён ветром, тут танк резвее пошёл. Впереди виднелся лес, но доехать до него я не успел: ещё один удар, как пинок, и движок смолк, потянуло гарью. Открыв люк, я выбрался и побежал к лесу, а потом упал и пополз: стреляют. А танк полыхал, зараза, подсвечивал меня. Хорошо, что накидка на мне. До деревьев метров двести было, я их быстро преодолел, а войдя в лес, достал лыжи и на них побежал дальше. Нужно валить, а то как бы район не оцепили. Убийцу трёх генералов будут искать всеми силами.

Мне всё же удалось уйти. Километров двадцать отмахал, как-то вошёл в ритм и шёл вперёд, только трижды останавливался, чтобы выпить по кружке чуть подслащённого чая. Когда рассвело, я уже определился, где нахожусь, и направлялся к позициям своей дивизии. Тут километров сорок от силы по прямой, если, конечно, дивизия на том же месте стоит, а не двинула вперёд, как фронт выровнялся. Канонады почти не слышно, далеко ещё. Звуки разрывов слышал, но это наша авиация работала, что пока большая редкость.

Углубившись в лес, я так и двигался по нему, пока не вышел на противоположную опушку. Мороз стоял сильнейший, аж деревья трещали, стволы лопались с таким звуком, словно стреляли вокруг. Я уже в ватник переоделся и в ватные штаны. На лице маска, так я до носа ещё шарф замотал, он уже инеем покрылся. На руках у меня рукавицы из беличьего меха, такие лётчикам шьют. Труженики тыла прислали подарки фронтовикам, и мне вот перчатки достались, как раз мой размер, очень понравились.

Встав на опушке, я задумался, прислонившись к дереву. Впереди открытое поле; если двинуть вперёд, даже в маскхалате буду виден издалека: горизонт серый, почти синий, на его фоне я буду выделяться. А можно остановиться и передневать: я, честно говоря, вымотался. Но проблема в том, что, возможно, погоня на хвосте: немцы упорные, если встанут на след, не отстанут, а сокращать расстояние между нами мне не хотелось бы.

Пожалуй, стоит глянуть с помощью дрона, но ему такой мороз противопоказан. Я, конечно, дорогой брал, всепогодный, но рисковать им всё-таки не хотелось. В инструкции чётко сказано, что для работы ему необходима температура не ниже минус тридцати пяти. А тут, поди знай, могла и до сорока упасть, вон как деревья трещат. Дрон – мой хлеб, благодаря ему я в штабе определённый авторитет наработал, и не хотелось бы его терять: не будет его – меня оттуда мигом пинками на передовую погонят.

Я уже решил было дёрнуть дальше, да замер, так как боковым зрением засёк движение. Неужели немцы? Я по прямой не шёл, опасаясь, что в этом случае они перебросят силы вперёд и перегородят мне дорогу. Примерный мой маршрут они знают, но я петлял то влево, то вправо – поди слови. Наверняка посты на высотках выставили, но я и их избегал. Тут никаких сил не хватит перехватить, тем более когда их оборона трещит и они отступают.