Спорим, тебе понравится?

Глава 44 – На чиле, на расслабоне

Вероника

Я хмуро смотрю на беззвучно идущий телевизор, а затем впериваю слепой взгляд в окно, за которым плещутся волны Чёрного моря. Над горизонтом повисли разбухшие свинцовые облака, но над самим городом ещё ярко светит солнце, а по набережной прогуливаются многочисленные жители и туристы, одетые лишь в лёгкие куртки без шапок.

— Так непривычно, что в декабре градусник поднимается до плюс тринадцати, а на Новый год не будет трескучих морозов, снега, пара изо рта и...

— И «подснежников» по канавам первого января? — перебивает меня Басов, насмешливо поигрывая бровями.

— Чернуха! Как тебе не стыдно? — дурашливо округляю я глаза и швыряю в парня диванной подушкой, но тот лишь заразительно хохочет, а потом зависает.

Он сидит на полу, сложив предплечья на коленях, и смотрит на меня бесконечно долго. Так, что по моей коже начинает бродить пьяное электричество. А я сама отчего-то всё ещё стесняюсь этого его явного мужского интереса и животного магнетизма, которым он затягивает меня всё глубже в свои сети.

Почти три недели прошло с того момента, как Басов впервые залез на мой балкон. С тех пор он проворачивал это на регулярной основе, а днём мы коротали свои, наполненные счастьем, часы наедине с друг другом в его квартире. После «воспитательной беседы» мать меня больше не трогала и вообще обходила по широкой дуге. Про ремень более не заикалась, но каждую ночь запирала входную дверь на ключ и уносила его с собой в спальню, даже не подозревая, что мне плевать на эти её ухищрения.

У меня был балкон. И Басов. И выторгованное у насмешницы судьбы время, которое обеспечивал нам «кибергений» Сёма Диденко.

Правда, было во всём этом одно «но» — спальня Ярослава в его квартире была под замком.

— Я для тебя, вообще-то, там сюрприз готовлю, — пояснил мне парень.

— Красную комнату? — рассмеялась я, а он вслед за мной.

Время пролетело чертовски быстро, вот уже и Новый год подкрался незаметно, а мы купили в супермаркете здоровенную искусственную ель с шишками, всю припорошённую снегом, и весь сегодняшний субботний день убили на её установку и украшение. Получилось здорово, как в красивой рекламе — ёлка, игрушки под ней, рядом два мягких кресла и всё это на фоне панорамного окна.

А сейчас Ярослав собирал на полу последний штрих этой идиллической картинки — старенький игрушечный заснеженный домик, который должен был приветливо светиться в темноте.

— Его мне подарили родители, — неожиданно парень оторвал от меня глаза и перевёл их на то, чем был занят, — мне в тот год было пять, и я хотел лего, а не этот дурацкий дом. А теперь чертовски рад, что он у меня есть.

Я тут же кинулась к нему и обняла настолько крепко, насколько могла. Разгладила пальцами морщинку, залёгшую между его хмуро сведённых бровей, и ласково запечатлела на щеке поцелуй.

— Яр, не надо...

— Знаешь, они так же, как и твои, не были идеальными.

— Ну уж не настолько, — потянула я и захихикала, а Басов потрепал меня по щеке, обнял в ответ и повалил нас обоих на ковёр с длинным ворсом, тиская меня в своих руках.

— Моя мать была из первого эшелона — избалованная, эгоистичная, ленивая до безобразия прожигательница жизни и отцовских средств. Единственная залюбленная до невозможности дочь моего деда и его же сильнейшая головная боль. У неё было все — связи, бабки, в друзьях сплошные сливки общества и сын от неудачного первого брака. У моего же отца в активе, за исключением смазливой физиономии, не было ничего, кроме трешака — мать умерла в родах, отец мотал срок за поножовщину, воспитывали его бабка и дед, которые бухали, как черти. Старшая сестра тоже сидела на стакане, младший брат по малолетке уже успел усвистеть в колонию. Из хорошего только одно — его не били и выбиваться в люди не мешали.

— Да уж, — закусила я нижнюю губу, — вот и думай теперь, как лучше, да?

— Никак, Истома. Раз решили рожать, так будьте родителями, а не куском дерьма, — и я тут же грустно, но согласно кивнула, — у моих же всё пошло по другому сценарию. Мать знала, за кого собирается выпрыгнуть замуж, а отец сильно и не скрывал, что женится не на любимой женщине, а на богатой наследнице. Даже фамилию её взял, чтобы легче было с ноги двери открывать. Но женщинам свойственно очаровываться там, где не надо.

— Я не такая, я другая, он для меня изменится?

— Именно. Вот только отец не изменился, но и даром времени не терял. За годы брака тянул с матери нещадно, благодаря чему успел намутить тёмных схем и всё-таки отхватил разваливающийся пивоваренный цех, почти обанкротившийся ликёро-водочный завод и парочку винных плантаций, приходящих в упадок. И сделал из них конфетки, благодаря уму и сообразительности, а также взяткам и откровенному шантажу.

Ярослав неожиданно замолчал. Нахмурился. Откинулся на спину и заложил руки за голову, а я лишь легла ему на грудь и покорно ждала, когда же он продолжит. И он сделал это.

— Мать начала недовольно верезжать, мол, так и так, мужа не вижу, живу как в тюрьме. Тут и дед подключился и начал отцу угрожать, мол разведу вас, если дочурке любименькой времени не станешь уделять должным образом. Ну, отец внял, настрогал меня и на том посчитал, что его долг выполнен. Мать же, обиженная на мужа за такой развод, тупо спихнула нас с братом многочисленным нянькам, а сама ударилась в страдания по поруганной любви.

— Яр...

— Да, фигня.

— И... что было дальше?

— Дальше отец начал грести бабки лопатами, вот только моему деду такой успех был поперёк горла. Он страшно ему завидовал. Я был малой, но помню, как они словно две истерички орали друг на друга, деля очередной сорванный отцом куш. Дед считал, что минимум половина активов моего папани принадлежит ему, потому что именно он помог отцу на старте, а тот вертел всех на причинном месте и смеялся старику в лицо. Так и жили, почти не тужили, пока дед не подался в политику. И грянул гром.

— В смысле?

— Знаешь, все думали, что отец у меня сирота из провинциального Зажопинска без рода и племени, а когда копнули глубже, оказалось, что там столько секретов припрятано, что узнай о них кто-нибудь пронырливый, и на политической карьере деда можно было бы ставить однозначный крест.

— Ты хочешь сказать, что...?

— Нет, я ничего не хочу сказать, Истома. Моя мать сама себя утопила в стакане и веществах. Её организм просто не выдержал того количества дряни, что она в него усердно трамбовала. И всё из-за чего? Из-за моего отца, который использовал её, как праздничную пиньяту — разбил, выпотрошил и выкинул. Да и сам он, вместо того чтобы радоваться всему, что нажил, выбрал наибольшее из зол — он тупо возомнил себя богом и оскотинился. У него даже умереть нормально не вышло, знаешь ли. Дорогая сауна, продажные бабы и куча дури. Дед пытался всё подать под удобоваримым соусом, но журналюги были быстрее и проворнее. Кандидатуру с выборов пришлось снять.

— Но сейчас он с тобой так носится, помогает, у директора отмазывает, — улыбаюсь я ласково, но тут же вздрагиваю, потому что Басов вдруг начинает хохотать, только в смехе его не слышно веселья.

— Истома, мой дед, как ты сказала, со мной носится только потому, что отец в самый последний момент что-то пронюхал и всё-таки успел переписать завещание, все активы оставив не матери, а мне, поставив у руля своего бизнеса верного человека, который точно не прогнётся под Тимофея Романовича Басова. Хитрый старикашка просто выжидает, когда же я окончу школу и завещание вступит в силу, чтобы потом отжать у меня всё или почти всё.