Страница 79 из 203
— Я отвечу, что моя слава преувеличена. Я никогда не жесток без нужды. Более того, я нахожу жестокость по отношению к наделенным развитым умом, куда менее эффективной. Вы сказали мне свои мысли о жестокости, но ты, Ларкатал, не хочешь услышать мой ответ?
— Нет, — отозвался нолдо, в голосе которого слышалась усталость. Хотя он и получил отдых после пытки, которой был подвергнут будучи раненым, но силы его не восстановились полностью. — Я готов услышать твой ответ, но я утомлен. — и пожалуй, не только телом: разговоры с Сауроном, несмотря на внешнюю его учтивость и даже искренний интерес к собеседнику, отнимали силы. И впервые Ларкатал задался вопросом, а чем обернется этот искренний интерес слуги Моринготто?
Волк поморщился:
— Готов выслушать и хочу узнать твой ответ, это разные вещи, не находишь? Я не милости у тебя пришел просить, и если ты хочешь говорить лишь сам, то я не собираюсь тратить свое время и навязываться тебе, — глаза умаиа блеснули холодом, но Маирон взял себя в руки. — И ты так и не попросил о помощи, сколько я не спрашивал, но ты получишь ее. Когда ты вернешься в комнату, тебя посетит мой целитель.
Кирион сжал зубы, а Ларкатал чуть дернул плечом.
— Не думаешь же ты, что мне в радость эта беседа? Ты, не я, желал ее; как ты принудил меня, знаем мы оба, — и их же Саурон пытался убедить, что он не жесток…
Волк мысленно щелкнул зубами и оскалился. Да, выходило, что эльф поймал его на слове, но не так должно было быть.
— Я исходил из того, что ты из нолдор*(5), мудрых, и стало быть, разговор тебе интересен. Тем более, что ты упустил другие аспекты жестокости, присущие твоему народу и воспеваемые в нем, — но это было еще не все, и Маирон продолжил. — Ты согласился прийти ко мне не по доброй воле, это правда. Но ты сказал, что придешь и будешь вести себя, как гость. Однако вместо того, что обещал, ты выказываешь мне свое негодование. Так ты держишься своих слов? А я своих держусь и воздаю еще и сверху, так справедливы ли слухи, что обо мне ходят? Или это больше похоже на рассказ того, кто злится на себя самого, а винить выбирает меня?
Ларкатал опустил голову, стараясь сдержаться после того, что он узнал о Ламмионе и Нэльдоре…
— В самом начале я недаром спросил, что для тебя входит в обязанности гостя и хозяина. Потому что мы можем понимать их неодинаково: как и оказалось. Ты говоришь, что я веду себя не так, как подобает в гостях. Чем же? Тем, что сказал: «Разговор мне не в радость, и ты принудил нас к нему»? Эти слова правдивы и вежливы, и… негодование выказывают не так. А обычая притворяться, будучи в гостях, или говорить лишь одно приятное у нас нет. Зато приглашать в гости подобным образом против всех обычаев. И это не единственное, что мы понимаем не одинаково. Скажем, твои представления о вине для меня являются более чем странными, — безумными и искаженными, если бы он мог сказать прямо.
Волк только хмыкнул. Этот эльф не интересовался знанием. И ставил себе выше Маирона. И притом начинал то ли злиться, то ли бояться, балансируя на грани — интересно, куда он с этой грани сорвется? Или сможет взять себя в руки, устоять?
— Я ответил тебе, Ларкатал, что буду доволен, если мы будем беседовать. А ты уклоняешься от беседы. Ты сказал свое мнение и ответил, что плевать хотел на мое. Ты начинаешь огорчать меня, эльф. Мы оба скованы нашей враждой, но даже враждовать можно по-разному. Я проявляю к тебе милость и благородство, удивительное для Севера, но ты не видишь этого и для тебя мягкое обращение с тобою в плену, само собой разумеющееся, и тебе всего мало. Ты ставишь мне в вину, что я заставил тебя сменить подвал и мучения на удобные комнаты и доброе отношение; ты ставишь мне в вину, что вместо допросов вам двоим досталась беседа. Ты не видишь милости в том, что ради тебя я согласился не только не трогать Кириона, но и остановил все допросы, дал сверх нашего уговора, чтобы вам было удобнее сидеть со мной. Ты наговорил мне дерзостей, за которые другие бы давно жестоко расплачивались, но я не выказал гнева, и ты тоже считаешь, что ничто особенное ради тебя не сделано. Но не испытывай мое терпение вечно, эльф. Я избавил вас всех от пыток, но если ты хочешь вместо благодарности ставить мне это в вину, я могу вернуть все, как было. Ты будешь сидеть на троне, а все твои спутники пройдут перед тобой. Узнаем, кто из них сколько может вынести.
Ужин подходил к концу. А за окном все сильнее разыгрывалась буря.
Ларкатал и Кирион побледнели и стиснули руки, выслушивая Саурона. Умаиа представлял свои действия, свое принуждение к гостям через пытку Кириона как «милость и благородство»… А то, что нолдо говорил с Сауроном так вежливо и сдержанно, как мог, виня себя за это, умаиа даже не принимал во внимание. «Но Кирион… — подумал нолдо, дрожа от сдерживаемого гнева. — И остальные…». Угроза была поистине страшной, и все же Ларкатал не мог пересилить себя, даже ради Кириона, даже ради всех, как не мог и промолчать, это было бы «нарушением условий».
— Я отвечал тебе, — резко сказал нолдо, — и отвечал долго, и сидел за одним столом, и принимал от тебя пищу. Вначале ты говорил, что этого будет довольно. Теперь же требуешь большего, хотя сам отказался вначале назвать точные условия. Я и сейчас не знаю, чего ты от меня хочешь. Я не сообщал тебе всего, что о тебе думаю. Если бы я стал притворно хвалить твою милость и благородство, то я точно стал бы много хуже себя; ты, кажется, не этого желал? А искренне счесть тебя благородным и милостивым… — эльф резко мотнул головой. — Я не сужу о достоинствах по меркам Севера или того, что я знаю о Севере. И если ты считаешь одним из условий искреннее почтение и благодарность, это условие невыполнимо. — Это было самым сдержанным и любезным, что Ларкатал мог сейчас сказать захватчику и палачу.
Волк почувствовал, как защекотало от удовольствия загривок, глядя на то, какой эффект произвели на эльфов его слова — всего лишь слова, легкая угроза. И это приятное щекотание и холодок несколько остудили умаиа, его жажду крови и криков, которая начала подниматься из-за этого упрямца и его последних препирательств. И это было хорошо, было уместно. Ларкатал… он был отважен, но страх за других сковал его и заставил судорогу сдерживаемого гнева пройти по всему телу. Как же… будет с ним интересно, когда они все же спустятся в подземелье. Но на пока стоило сдержаться.
— Ты прав, Ларкатал, — согласился Волк, кивнув, и оставляя свой гнев. — Я был слеп так же, как и ты. Я не подумал о том, каких сил для тебя, гордого, благородного, отважного и стойкого, стоит прийти ко мне, сидеть и говорить вместо того, чтобы броситься на меня… — Умаиа задумался и замолчал на какое-то время. — Нет… Я не жду от тебя почтения, вовсе нет… Но надеюсь все же, что мы сможем говорить друг с другом. Я вижу в тебе Свет, Ларкатал. Свет, который крайне редко виден в ком-либо из твоих родичей. И ради того Света, что есть в тебе, я готов тебя оберегать. Не оставляй меня без этого Света, не прекращай бесед со мной. Надеюсь, я не многого прошу у тебя?
Сейчас, как и вчера, в начале встречи, Ларкатал ждал, что Саурон ищет повода покарать его, и, конечно же, найдет. Но ответ умаиа был совершенно неожиданным. Ларкатал был ошеломлен и растерян, так что не сразу нашел, что сказать. Ему на краткое время показалось, с ним сейчас говорил не наместник Моринготто, не господин орков и волколаков, а именно аину, некогда светлый, и жаждущий Света до сих пор; не знающий, как выбраться из им же раскинутой паутины после всего, что натворил… Если бы Саурон изменился, как много зла было бы предотвращено!