Птичка в клетке

— Кирион, тебе тоже нужно восстановить силы, — почти невпопад сказал Ларкатал. И тогда Кирион, наконец заметил, что его предупреждают, но он не понимал, о чем, и потому в замешательстве замолчал и вернулся к трапезе.

Умаиа, покачав головой, посмотрел на нолдо.

— Гость мой, ты пытаешься обмануть меня. И пока ты старался делать это ненавязчиво, я все понимал, но не останавливал тебя, теперь же ты и вовсе потерял стыд и, как говорят люди, «в наглую» хотел посмеяться надо мной. Так принято, по-твоему, себя вести гостям? А что, если и я тебя теперь обману?

В голосе умаиа звучали сдерживаемая обида и отзвук металла.

— Ты хочешь, чтобы я высказался прямо? — поднял голову Ларкартал. — Нам, в самом деле, нужен отдых и восстановление сил. Ты знаешь об этом не хуже меня. — Ларкатал сцепил руки; его пальцы немного дрожали.

— Ты и правда хочешь убедить меня в том, что вы двое слабее всех своих спутников, и вам, двоим из всех, так необходим отдых? Или ты так говоришь из-за Кириона, считая его слабым и готовым сломаться в любой момент?

Воин сжал зубы.

— Нет. Мы не слабее других, и, конечно, Кирион не слаб. Просто… Нэльдор, Ламмион и Линаэвэн не были подвергнуты пытке прежде, чем прийти сюда. Потому они и менее нуждались в отдыхе.

Это нолдо так ответил, а что о своей слабости думает Кирион? Вот кто сейчас был основной целью.

— Все остальные тоже были растянуты, как и вы, но им гордость об отдыхе говорить не позволила. Сдается мне, что ради себя самого ты тоже не стал бы просить. Впрочем, оставим. Вы получите свой отдых.

Кирион чуть побледнел — он как раз считал, что он слабее других; Ларкатал из-за него не выдержал, пришел в гости, но ободрял его и сейчас…

Маирон видел, что его слова попали в цель, но пока не стал развивать тему.

— Быть может, Ларкатал, ты назовешь настоящую причину своего поведения?

Нолдо видел, что незаметно уклониться от ответа было нельзя… Что ж, он ответит прямо. По крайней мере предупредит товарища — теперь Кирион наверняка не станет делать никаких… подарков.

— Да, я… я не хочу что-то изготавливать для тебя и не хочу, чтобы это делал Кирион: чтобы ты не мог использовать сделанное нашими руками во вред нашим же собратьям.

— Вижу, ты, как и твои спутники, боишься каждой тени. Что же, о мастерстве ты Кириону говорить запретил, хоть и зря. Предложи тогда сам тему для беседы.

— Я назвал тебе причину, почему не хочу говорить о мастерстве, — произнес Ларкатал. Он вдруг ощутил, что просьба об отдыхе, в самом деле, не в ущерб его гордости: он говорит об этом потому, что не хочет делать что-либо для Саурона, который не ответил, чем обернет сотворенное ими. — И мало ли есть тем для разговоров? Поговорить можно даже о небе и о погоде, — и эльф взглянул в окно.

— Да, говорить о погоде очень интересно, — фыркнул Волк. — Что же, давай попробуем, вдруг и правда занимательно получится. Начинай.

— Многим, в самом деле, интересно изучать изменения в погоде, как и смену времен года, ведь в Амане подобного не было, — ответил Ларкатал. — Ни опадающей листвы, ни первого снега, ни подснежников, ни летних ливней и гроз. Даже таких туч, как собираются сегодня.

— За четыре с половиной сотни лет не привыкли к изменениям? — удивился умаиа и начал подозревать, что ему просто достался какой-то калечный эльф. Скучать он не умеет, к смене погоды он не привык, да и в гости пошел, за стол сел, беседу ведет… Волк с сомнением посмотрел на «гостя». Нет, вряд ли в такое путешествие послали покалеченного головою. Хотя… эльфы, мало ли.

— И какую погоду ты любишь? — спросил Маирон, а сам внимательно, но незаметно, осмотрел Ларкатала: есть ли у того следы от плена или тяжелых ран? Или он мог повредить разум в Хэлкараксэ?

— Я люблю ясную или близкую к тому погоду. Когда ярко сияет Итиль и много звезд или Анор, — нолдо старался скрыть напряжение, тревогу и еще беспокоящий его вопрос: «Что он делает, беседует о погоде с Сауроном?..» Будто не знает, кто перед ним, и что умиа творил, и творит! …А что было бы лучшим? Не соглашаться на разговоры и оставить Кириона растянутым? Но на неприемлемое Ларкатал не шел и старался смотреть, чтобы не выдать Саурону чего-либо (вот только выдержит ли, не согласится ли потом, ради родичей, пойти на большее? Нолдо надеялся, что выдержит…) В конце концов, Ларкатал утешил себя тем, что выбрал самую безопасную из тем. — Впрочем, я люблю почти любую погоду. Мне нравится смотреть за переменами в небесах и на земле, хотя в самом деле, прошло более четырех столетий.

А вскоре эта любовь станет еще и полезной: Ларкатал никогда раньше подолгу не сидел в четырех стенах и теперь смотреть в окно на небеса будет единственным развлечением.

«А ты наблюдателен и терпелив, эльф», — подумал Волк, все еще не решивший для себя вопрос вменяемости нолдо. Было бы обидно, окажись предположение верным, ведь тогда единственный из пленников, кажущийся Светлым, на поверку оказался бы лишь идиотом.

— Ты должен любить ясную спокойную погоду, — задумчиво проговорил Маирон, — ты и сам ясен и спокоен… Расскажи мне о себе. Что хочешь, что посчитаешь безопасным и неважным. Я хочу узнать тебя, — доверчиво, с некой надеждой, и при том словно хищно, словно затая дыхание, спросил Волк. — Я хочу убедиться, что ты тот, каким кажешься, что ты — ясная звезда в моих ладонях, что ты тот, каким был Замысел о вас.

Со странной смесью муки, надежды и то ли тоски, то ли ненависти, Волк всматривался в Ларкатала. Это будет его пленник. Его, до последней капли крови. Волк никому его не отдаст, а все остальное… Конечно, Тайна Нарготронда нужна, но город никуда не денется, о нем уже известно немало, со временем и другое приложится, но что и правда было ценным и важным — это Светлый. Один Светлый важнее всех тайн этих гордецов и глупцов. И Волк доберется до этого Света, он обретет эту тайну, он покорит этого пленника, а все его спутники будут лишь средствами.

Ларкатал с удивлением смотрел на Саурона. Темный заговорил иначе, чем прежде — назвал нолдо терпеливым, ясным и спокойным; взгляд и тон умаиа изменились, стали живыми… и тоскливыми. Ларкатал изумлялся про себя: что он мог сказать столь важного? Явно же — сказал… не тайное, не полезное Ангамандо, а именно нечто важное для этого умаиа. Хотя чуть раньше он только фыркал в ответ на предложение поговорить о погоде. Что он такого сказал? Анор, Итиль и звезды… Наместнику Моринготто важны светила, или он некогда, до своего падения, хорошо знал Ариэн или Тилиона? Нолдо в первый момент был обескуражен; но затем напомнил себе — Саурон мог пойти на хитрость, нужно внимательно следить за собой и не расслабляться. Рассказать о себе, безопасное… Можно было попробовать. Если не говорить ничего о своей жизни в Наркосторондо и том, что могло оказаться полезным для Севера.

— Я нередко состязаюсь с другими: в беге, скачках, плавании. Многих обхожу, но для меня радостнее, если среди соперников есть тот, кто быстрее меня, тогда мне есть за кем гнаться и кого поздравлять потом. Конечно, можно состязаться и с самим собой, но тогда меньше заметно, чего достиг, — это казалось эльфу чем-то обыкновенным, тем, что нельзя будет использовать против него потом.