Птичка в клетке

Тэлэрэ хотелось бы погрузиться в воспоминания, грезы, мысли, но тому мешал бой барабанов. Не монотонный — к такому можно привыкнуть — а неровный, сбитый, хаотичный. Вносящий диссонанс, не дающий сосредоточиться. В какой-то момент Линаэвэн поняла, что даже звону цепей сейчас бы обрадовалась, но уши ждали и не дожидались ничего, кроме этого боя, глаза искали и не находили ничего во мраке, будто ее ослепили и лишили рук и ног, и голоса — если едва вздохнуть, как говорить или петь? Наконец, тэлэрэ перестала искать возможность зацепиться хоть за что-то. Бесполезно.

Линаэвэн знала, что не покалечена, знала сердцем, что если она будет молчать, то все закончится. Но сердцу уже не верилось. Деве казалось, что она останется тут навеки, и отныне вечные ее спутники: тьма, пустота, неподвижность, диссонанс сбитого ритма, от которого даже сердца билось неровно. Вначале тэлэрэ беззвучно плакала, и слезы стекали по щекам и приносили облегчение… но не перемену. И когда слезы кончились, угасло и желание освободиться, оставив беспросветное глухое отчаяние…

***

Когда Волк увидел, что Линаэвэн похожа на загнанного зверя, что она больше не надеется на освобождение, что отчаяние подступает к эльдэ — умаиа запел песню чар, накладывая на тэлэрэ заклятье, сродни тому, что было на заколке. Отчаяние, вина, чувство своей ненужности, страх, сомнение — Волк окутывал Линаэвэн этим, словно коконом. И только когда дева начала рыдать в цепях, задыхаясь от собственных спазмов, цепи вдруг раздались, позволяя тэлэрэ сжаться в комок на полу, в едином порыве больше не быть.

Волк хорошо рассчитал момент. Когда Линаэвэн казалось, что хуже уже не будет, словно изнутри (ибо именно так кажется подпавшим под чары) на нее нахлынуло осознание своей ничтожности. И стало еще хуже.

Линаэвэн вела словно диалог с собой во мраке, и странно — бой барабанов с одних мыслей сбивал, а другие укреплял и поддерживал. Но деве было так плохо, что она это даже не отметила. Тэлэрэ падала в безысходность и пришла к мысли, что из плена нет выхода, кроме как через смерть, а значит — только смерти и остается ждать… Нет — она не случайно здесь. И не один Саурон знает это — не он и не Моринготто решают судьбы этого мира, как и судьбы Эрухини. Она здесь не случайно. Заслуженно. Разве не из-за ее замысла Нэльдор невольно выдал, что они из Наркосторондо? Разве не она открыла, где границы тайного города и куда вести войска? Разве не из-за ее гордости и глупости били кнутом Вэрйанэра? Разве не она помогла сделать из Марта палача? Темным пришлось бы приложить куда больше времени и усилий без нее. Вот Вэрйанэр сумел быстро переломить даже подозрительность и враждебность Марта и сделал бы куда больше, только не сможет — он теперь в Ангамандо. А она от доброжелательности и жалости к эльфам привела атана к враждебности и готовности их пытать. Разве не из-за ее слез заговорил Хэлйанвэ? Разве она не принесла зла товарищам, готовя для них, ведь они не приняли бы отравы, если бы не чувствовали, что пища приготовлена рукой эльдэ? Тэлэрэ всегда старалась поступить правильно, делать добро, помогать. Но от ее попыток всем становилось только хуже. И Лэннадир станет хуже — Март теперь намеренно бросит ее, чтобы доказать себе и другим, как свободны люди… Да, это было не сознательное зло, а невольные ошибки… Но кому от этого лучше? Марту, Нэльдору, Хэлйанвэ, Вэрйанэру? Или, может быть, Финдарато? И разве любой допустил бы те же ошибки? Ларкатал добился свободы для многих, Вэрйанэр защищал от пыток Кириона, Лаирсулэ, Хэлйанвэ. Тот же Хэлйанвэ терпел муки, даже не думая идти в гости к Саурону или готовить по его указанию. И она думает, что может простить себе все, что натворила? А она ведь еще не знает об отдаленных последствиях — но они будут нарастать, подобно снежному кому.

Зачем она здесь? Не в темнице, а в Посольстве? Зачем она в Валариандэ? Она бросила родичей-тэлэри, переживших такие страдания от нолдор, и ушла за этими нолдор. Но ведь они ее друзья и родичи, и она была нужна им. Она могла помочь, могла указать пути в Эндорэ — даже до Куивиэнэн. И что? Указала? Зачем она здесь? Своей среди нолдор ей не стать, и тэлэри ее теперь не простят, да и Валар тоже. Даже Улмо больше не услышит ее — она ведь взывала к нему, и что? Он не ответил мятежнице. Все решения приняты. И отныне ее удел — Рок. Который не изменить — поздно. Этот путь неверен, иначе не завел бы сюда, а менять что-либо поздно. Все уже поздно, и она теперь не нужна никому — ни на оставленном ради Запада Востоке, ее родине; ни в оставленном ради Валариандэ Амане, ее светлой сбывшейся мечте; ни здесь, в Валариандэ, где она думала принести пользу, а принесла один вред.

Но не могло быть, чтобы она несла один вред! Последний орк и то приносит благо — пусть против воли. И даже он найдет того, кто примет его — хотя бы Намо. Ха, вот такое добро она и принесла. Как последний орк. И верно — Намо Мандос ее примет, он принимает всех в своих Чертогах. Даже таких. Туда ей и дорога.

Но ей нужно держаться... Нужно выстоять. Что бы ни было раньше, сейчас ей нужно перенести все и сберечь тайну. Это важно. А сможет она выстоять? Разве она такая светлая, как Ларкатал? Такая стойкая, как тот же Нэльдор? Она же ничего, по сути, и не испытала. Разве она такая терпеливая, как пленники, что остаются здесь годами? Такая отважная, как Ламмион? Такая сильная, как Хэлйанвэ? Такая благородная, как Ароквэн? С чего она взяла, что способна выдержать? Она маленькая и слабая, беззащитная жертва во мраке, в руках умаиар. Ей не на что надеяться. Она приносит один вред и не заслужила ничего доброго. Ей не выстоять. Разве что умереть прежде, чем сломают. Лучше бы ее и вовсе не было. Она и так почти никто.

Линаэвэн едва могла вдохнуть, но рыдала, задыхаясь и захлебываясь. И тогда мрак, пустота и барабанный бой вдруг прекратились, ее вытащили на свет, позволили двинуться — и она сжалась в комок.

***

Девушку выволокли из подземелья и швырнули перед Волком, сидящем на троне в бывшем тронном зале Финдарато.

— Здравствуй, Линаэвэн. Ты все еще смеешь противостоять мне?

Тэлэрэ не сразу поняла, где оказалась. Не сразу поняла смысл сказанного и осознала, кто говорит с ней. Она была только беспомощным комочком, охваченным ужасом и отчаянием… Жалобно, сквозь рыдания, дева взмолилась:

— Отпусти меня, — уже во время этой мольбы сознавая: это Саурон там, на троне, а ей нужно выстоять и сберечь тайну… Только как ее сберечь, если она теперь не может опираться ни на силу, ни на правоту, и к тому же… Но… внезапно она ухватилась за это «к тому же». Хвататься стоило за все, что только могло помочь выдержать, не важно верно оно или ошибочно. — Отпусти меня… просто так… Ведь я не нужна тебе… Я бесполезна… Зачем я тебе? Я не нужна никому… и тебе не нужна… Саурон. — Она повторяла это, прерываясь на рыдания, но всхлипывала все тише и наконец остановилась. Если она никому не нужна, и никому не приносит пользы, если значимость ее, как у последнего орка, ей и не придется терпеть много. Разве станут умаиар тратить много сил на допрос этого самого орка, если бы им вздумалось его допрашивать? Комок разжался, и дева подняла голову. Встала, вначале на колени. Пусть она слаба, но она же эльдэ, так сжиматься... некрасиво. — Я ничего не значу, на что тебе тратить на меня силы? Отпусти просто так или убей. Все равно все бесполезно… — нельзя опереться на силу? Что ж, она будет опираться на слабость. Что есть, на то и будет. — Бесполезно меня мучить. Я слабая дева: только начнешь, а я уже потеряю сознание или умру. Да еще несчастье тебе принесу: я приношу несчастья, так что… избавься от меня, пока не поздно.