Птичка в клетке

— Я не вижу какой-либо нужды связывать нас браком, — ответил Март. — У вас, эльфов, очень странные понятия обо всем. Зачем нам нужен брак? Нам хорошо вместе, и мы живем вместе, а если мы друг другу надоедим, мы найдем других, кто нам понравится больше. Мы люди, мы свободны.

Линаэвэн была поражена ответом. Не тем, что Март не был готов вступить в брак — нравы людей на самом деле отличны от эльфийских — но тем, что отвергал его и тем гордился. Не от родичей усвоил он эти понятия, а от тех же, кто внушил ему, что пытки есть необходимая часть войны. Март в самом деле мог не просто обидеть Лэннадир, без того пострадавшую от колдовства — обойтись с ней жестоко…

— Мы называем близкие отношения без желания брака Искажением, но я не буду сейчас говорить о нас, — Линаэвэн смотрела прямо, и ее голос звучал непривычно строго, не как прежде в беседах с Мартом, и не с тем возмущением, с каким она говорила бы, будь перед ней атан, а не воспитанник Саурона, у которого в друзьях умаиар. — Я задам тебе несколько вопросов, «свободный человек». Ты уверен, что Лэннадир разделяет твои мысли о браке? Или ждет, что вы вскоре соедините свои судьбы, и то, как ты намерен поступить, причинит ей боль? Решив, что брак вам не нужен, спросил ли ты ее? Ты говоришь «если мы надоедим друг другу», словно это может случиться лишь одновременно у обоих сразу. А если только она надоест тебе, а сама будет страдать от вашей разлуки, как ты поступишь? Примешь заботу о ней или бросишь, словно дитя игрушку, не заботясь, хочет ли она и может ли найти здесь «другого»? А как ты поступишь, когда у вас родится дитя? Примешь ответственность или убежишь от нее, и пусть Лэннадир одна разбирается, как его растить и как ей жить дальше? — Линаэвэн с горечью думала, что это последняя возможность помочь. Если Март бездумно повторял внушения Темных, даже не задаваясь такими вопросами, но на деле готов поступить достойно, сейчас он может понять и смысл брака и перестать отвергать его… Если же нет… Март слишком опутан паутиной Тени, и слишком глубоко она проникла, чтобы тэлэрэ могла что-то изменить. Разве что, если случится чудо.

— Не вмешивайся не в свое дело, — высокомерно ответил Март и отошел.

Линаэвэн отвернулась. Атан не только не повел себя достойно и ответственно, он даже не задумался над ее словами и был надменен, как никогда прежде… Или — только казалось, что никогда? Разве он не ставил всегда людей, и даже Темных, выше эльдар?

Тэлэрэ не думал, что за внешней холодностью Марта может крыться смятение. Дева продолжала бросаться из крайности в крайность.

Линаэвэн резко развернулась и с горечью отошла, вспомнив, как был уверен Саурон в своем поваре, когда эльдэ надеялась спасти его фэа от Тьмы и ради него стала трудиться на кухне… Возможно ли было помочь Марту? И что можно сделать теперь? Утешить несчастную Лэннадир, сказать ей, что если с ней поступят недостойно, в этом нет ни ее вины, ни стыда для нее? Но сказать такое заранее, только усиливать страх, что ее бросят; а возможность, что Март все же устыдится и поступит не так, как говорит, когда он столкнется с тем, о чем не захотел слушать, все же есть. Хотя она и мала — Темные привлекли Марта к допросам и околдовали Лэннадир, чтобы его искаженные представления о браке могли воплотиться… Темные намеренно стремились выжечь из фэа Марта все достойное и чистое, превратить его в подобного оркам или умаиар…

***

Помимо Посольства, в подземелье Волчьего Острова находились и другие пленники, кого последний месяц не трогали — их хроар были настолько истощены и измучены, что пытки пришлось оставить, в ожидании, пока пленные снова будут пригодны к допросу. Их было восемь: двое беорингов, три гнома, двое тиндар и один фэаноринг. Но Темные придумали, как пленники даже сейчас могут принести пользу.

***

Наступил вечер и Кириона притащили в застенок — сегодня он был наблюдателем, и перед тиндо допрашивали Хэлйанвэ.

— Вы знаете условия, — сказал Ханор, пришедший вместо Больдога и Марта.

Эвэг не мог встретиться с фэанорингом перед этой пыткой: нолдо сейчас не нуждался в лечении, а беспричинная встреча могла показаться подозрительной. Потому нового зелья Хэлйанвэ не получил. Кажется, действовали еще остатки прошлого: в самом начале боль была слабее, чем ожидалось; но вскоре… Хэлйанвэ пытали еще более жестоко, чем прежде, и боль была так нестерпима, что фэаноринг не мог сдержать крика.

Как ни терзался Кирион из-за мучений родича, он даже не думал заговорить: это означало обречь Хэлйанвэ на повторение того же! Вечно сомневавшийся в себе и своих силах тинда никогда не клял подлость и злобу Темных с таким гневом, как сейчас.

Когда все закончилось, Эвег снова лечил Хэлйанвэ и сказал фэанорингу, что Кирион почти здоров; а если и будет искалечен, то разве что перед казнью. И еще целитель сказал нолдо о побеге.

— Конечно, я согласен! — ответил Хэлйанвэ. — Если мы и не обретем свободу, то умрем, пытаясь. Я буду готов, — нолдо чуть улыбнулся, хотя улыбка и получилась кривой: лицо эльфа было рассечено и еще не обработано, даже не омыто от крови. Но новость была радостной! Участие Эвэга в побеге давало надежду на успех! — А если мы сумеем, — неожиданно спросил фэаноринг, — как ты будешь звать себя?

— Если я выйду отсюда… и меня не казнят ваши, то я назовусь Прощенным, — ответил Эвег.

***

На сей раз Хэлйанвэ и Эвэг были вместе много дольше: если раньше уже на второй день за одним допросом следовал другой, сейчас Энгватару пришлось заниматься эльфом в продолжение пяти дней, прежде, чем даже целителю-аину удалось поставил юношу на ноги. Хэлйанвэ был и правда стальной — лишь невозможная пытка заставила фэаноринга кричать.

Когда Волк узнал, что нолдо оклемался, его вместе с Кирионом по приказу Повелителя провели по камерам с изможденными пленниками. Эльфам показывали то, во что они превратятся вскоре, побуждая говорить.