Птичка в клетке

27. Март и эльфы

Время после обеда для умаиар выдалось неспешным. Работы было мало: пленных было велено не трогать, только одного Нэльдора Больдог и Эвег перекидывали друг другу. Юноша почти не получал отдыха, и только чары умаиар удерживали его в сознании — эльфа допрашивали жестоко, пытаясь сломить сразу, а если не выйдет, то хотя бы запугать его и тех пленных, что оказались его соседями по деревянным камерам.

***

Нэльдор стонал, кричал, плакал, проклинал Темных. Лечение сменялось пыткой. Пытка мучительным лечением. Умаиар в орочьем и людском обличье сменяли друг друга. Казалось, они могли продолжать так сколько угодно, не позволяя пленнику слишком ослабнуть, лишиться чувств и не давая облегчения. Юноша ненавидел их обоих и не знал, сколько еще сможет выносить мучение. Не раз за этот бесконечный день Нэльдор был почти готов просить милости у врагов и то начинал что-то говорить, но умолкал, не закончив; то взгляд выдавал его желание. И все же молодой эльф повторял самому себе: «Неужели недостаточно того, что ты уже натворил? Хочешь больше?!» И в результате он так ничего и не рассказал.

***

Нэльдора лечили после пытки или прямо в застенке, или утаскивали в одну из узких камер, где держали всех, кого уже начали допрашивать. пленники слышали крики и стоны кого-то товарищей, шум шагов конвоиров, но даже не знали наверняка, чей черед настал. Единственное, что эльфы могли знать — кто бы он ни был, им занимаются весь день, и он не сдался.

То, что мальчишка упорно молчал, злило умаиар, тем паче, что не раз было видно — он балансирует на грани. И все же их умения не хватало, чтобы заставить эльфа перешагнуть через грань. Темным было очевидно, что пленник, хотя и был молод, что-то знал и не желал выдавать это знание. Тем хуже для него.

Нэльдор так и не заговорил и ни о чем не попросил врагов. Давно наступил вечер, когда, наконец, его оставили отдохнуть.

***

А на кухне вовсю кипела работа. И эльфы, и беоринг продолжали думать о своем. Март никак не мог отделаться от тягостного ощущения. На душе словно кошки скреблись. Ни он, ни его господин не сделали эльфам ничего плохого, они не заслужили столько злобы и оскорблений!

— Ты несправедлива, Линаэвэн, — наконец сказал Март деве. — Ты говоришь, что у вас отняли все, а потом вернули крохи, но ты забываешь сказать, что вы враги. Вас захватили в плен, но проявили к вам милость, только вы этого не способны оценить.

— А не забываешь ли ты, что не только мы враги Гортхаура, но и он наш враг? — ответила тэлэрэ. — Вижу, ты оскорблен словами Вэрйанэра; но когда ты назвал заботой то, что ему, воину, пришлось работать для его врага из-за угрозы пытки товарища… он, в самом деле, мог воспринять это как издевательство, хотя ты и не имел этого в виду. Ты же слышал, что Вэрйанэр сказал о такой службе.

Теперь, когда заговорила Линаэвэн, Март увидел все иначе, увидел ситуацию глазами нолдо.

— Я не хотел оскорбить Вэрйанэра. Я просто рад, что он больше не в подземелье. Но как я могу объяснить это тебе, если ты сама мечтаешь там оказаться?

— Полагаю, сейчас ты тоже не хотел оскорблять меня; но ты должен понять, что, только уйдя в застенки, я могу подтвердить, что, хоть я и слабее других, я осталась здесь… не потому, что меня купили за награду. Надеюсь, что и кнутом не возьмут. — При этих словах Март понял, что Линаэвэн в первую очередь думала о том, как она выглядит со стороны, в глазах других. Она больше хотела что-то «доказать» другим, чем позаботиться об этих других. А дева продолжала: — Ты хотел бы, чтобы Вэрйанэр признал Гортхаура добрым и благородным, а ты считал бы так на его месте? Вэрйанэра раненым подвергли пытке с первого же дня, — впервые Линаэвэн видела в Марте такое равнодушие к участи того, кого мучили, да и к ее собственной: ведь атан знал, как она тревожилась о судьбе товарищей, как желала побывать в подземелье и узнать, что с ними. И как только она получила эту возможность, сам же Март, что с горестью говорил, что не может в этом помочь, не допустил их разговора. (Линаэвэн напрочь забыла, как Март, увидев эльфа после пытки, просил ее сделать хоть что-то для того, чтобы спасти товарища, а дева отказалась). Тэлэрэ переживала обо всем: о Марте, о товарищах, об упреках Вэрйанэра, которые ей слышались, и еще вспомнила сейчас: ей говорили, будто никого не начнут допрашивать, пока кто-то из пленных остается «гостем». (Разумеется, тэлэрэ не помнила, что говорилось не так — лишь Ларкаталу обещали, что пока он «гость», никого не будут допрашивать.) — Что до милости… Я говорила тебе прежде, милость это бескорыстный дар. Если пленники что-то получают за то, что исполнили условие своего врага или согласились исполнить некую работу, это не милость, но, скорее, награда или поощрение. Принимать ее тягостно, особенно тому, кто пошел на жертву.

— Линаэвэн, его с первого дня призывали к миру! — повысил голос горец. — А что до милости, Повелитель хотел мира с вами всегда. Он хотел дать вам милость, но вы понимаете лишь кнут и награду.

— Добро же и милосердие познается не по хорошему обращению с теми, кто скоро соглашается, и немедленному наказанию для отказавшихся. Ты можешь снова напомнить о войне меж нами, но если ты это зовешь добром, что зовется стремлением достичь своей цели и пользы? — Линаэвэн прикрыла глаза (слова атана, на повышенном тоне, были жестоки и оскорбительны), и Вэрйанэр понял, что этот слуга Саурона наносит тэлэрэ обиду. Он оторвался от теста и направился к беорингу, чтобы отвлечь. Пока словами о еде.

— Март, — сдержанно произнес подошедший Вэрйанэр, — хлеб станет много вкуснее, если добавить немного меда, лучше гречишного. Здесь есть такой?

Март стиснул зубы и медленно выдыхал через нос.

— Да, Вэрйанэр, я принесу тебе мед, — в любой другой момент беорингу было бы интересно до безумия учиться у нолдо, но теперь он едва думал о своей страсти готовить. — Ты слышал Линаэвэн, эльф? Значит, она стремится в подземелье, чтобы доказать всем, что она не хуже прочих. Скажи мне, вам, эльфам, легче знать, что она на кухне, или что ее пытают? Я, враг, жестокий, подлый и коварный, сделал все, чтобы ее защитить; ты же, ее друг, благородный и добрый, не захотел делать ничего, — Март говорил холодно и жестко, а потом обернулся к обоим. — Судят по делам, а не по красивым словам. Вы горазды лишь говорить, а Повелитель делает добро, пусть и не всегда лучшим образом, но как может, так и делает.

Вэрйанэр видел, что первой цели он добился — отвлек гнев атана на себя. Но перевести внимание Марта на хлеб не удалось, так что он мог опять выплеснуть злость на Линаэвэн. Дева сама хотела заговорить, вступиться за товарища, но дозорный сделал ей знак молчать и пристально посмотрел на Марта.

Атан, выпрямившись, ответил нолдо твердым взглядом. Он — Воин Твердыни, не какой-то орк, которого можно запугать, грозно зыркнув.

— Я поблагодарил тебя за помощь Линаэвэн, — заговорил Вэрйанэр очень спокойным тоном. — Гортхаур сказал, ты принял ее как гостью. Мне неизвестно, что ты предпринял для этого; раз ты говоришь, что сделал все, чтобы защитить ее, вероятно, это много больше, чем попросить своего господина, и ты совершил нечто трудное для себя. Только для меня «сделать все, чтобы защитить» означало: закрывать ее своей спиной от стрел в круге всадников и после защищать, отбиваясь от врагов, пока рука держала оружие, когда мой конь пал. А когда не мог и этого, то принять своим плечом предназначенный ей удар. Спасти Линаэвэн от плена мы все же не смогли, но ей не досталось ни одной раны.