Птичка в клетке

Нэльдору было очень плохо и больно, но он видел ужас во взгляде Кириона, и понимал, что если заговорит сейчас, то тиндо будет гораздо хуже. Слышал Нэльдор и возгласы Ларкатала, но крики товарищей были не горестными стенаниями: в них слышалось не только страдание, но и сопротивление, и гнев. И Нэльдор понял, что он не один против этих тварей. Он по прежнему сражался, плечом к плечу с товарищами, пусть сейчас это сражение заключалось в том, чтобы не уступить последний рубеж, не сдаться.

Больдог тем временем убрал из рук плеть, достал длинную спицу, с острым зазубренным концом, и подошел к Кириону. Нэльдора он пока словно не замечал.

— Ларкатал тебя пытается выгородить, но он лжет, — сказал «старший орк» тиндо. — Да, придумал такую забаву я, но только от тебя зависит, пострадает твой товарищ или нет. От твоего мужества, твоей стойкости. А у тебя нет ни того, ни другого. И потому твой приятель будет страдать, — Больдог усмехнулся и снял с пояса нож, которым сделал три надреза на на груди тинда. — Видишь эту спицу? Ее будет выдержать труднее, чем плеть.

И умаиа начал терзать квэндо, в прямом смысле этого слова, вонзая зазубренный гарпун в рану и вытаскивая его обратно, раздирая мясо. Тиндо не был в силах удерживать свое тело… Крики двух эльфов заполняли камеру.

Кирион, оглушенный болью и угнетенный своей слабостью, вскинул глаза на Больдога. Во взгляде пленника читалось: «Прекрати это…», и когда орк выдрал спицу, губы эльфа шевельнулись — он хотел просить врагов прекратить… Но снова уцепился за взгляд Ларкатала.

Больдог видел, что тиндо был готов, почти готов, но еще молчал, и «орк» довольно улыбался — сейчас он продолжит и посмотрит, как запоет этот эльф. Больдог планировал развлекаться, либо пока один из двух пленных не взмолится о пощаде, либо пока не превратит в клочья все три разреза на груди Кириона. Тинда держался, как мог, и дергался недостаточно сильно, оберегая товарища, но боль брала свое, и он был почти готов заговорить, только чтобы больше не ранить Нэльдора. Больдог имел столь богатый опыт допросов, что читал в пленниках как в книге, и видел все страхи эльфов. Вина перед Нэльдором будет грызть Кириона изнутри. И чтобы подтолкнуть тиндо к нужному шагу, Больдог достал раскаленный штырь из жаровни и начал прижигать им рваные раны на груди эльфа. Кирион желал бы сейчас обратиться в камень, но это было невозможно, и его тело выгнулось… Больдог торжествовал — еще два крюка вырвались из Нэльдора!

— Это твоя вина, Кирион. Ты слаб, и поэтому ты рвешь тело своего друга. — тиндо промолчал, кусая губы, и умаиа стал прикладывать раскаленный штырь к бокам тинда, желая вырвать мольбы хотя бы из одного из пленных, или оставшиеся крюки из тела Нэльдора. Но нужно было не переусердствовать — Кирион должен был остаться в ясном сознании, не «поплыть».

Слов орка Кирион почти не слышал. Его собственная боль соединялась с чужой, и тиндо боялся за Нэльдора: ведь он такой пыткой может быть покалечен. А юношу теперь терзала не только боль, но и то, что его тело было изуродовано этими тварями…

И все же, как ни трудно было терпеть, ни один из эльфов не стал просить ни о чем. Ларкатал хотел бы сказать товарищам, что гордится быть в одном с ними отряде, но кляп не позволял это сделать.

А Больдог думал: «Что же, не беда. Это лишь первый заход, даже не начало, так, проба сил». Он без труда вынул оставшиеся три крюка из Нэльдора: раны от рывков расширились, стали рваными, и любое прикосновение к ним было мучительно. Затем умаиа снял ремни с Кириона и точно также закрепил их на Нэльдоре, а крючьями безжалостно пробил грудь Кириона от плечей до живота.

— Ну что, Нэльдор, тебе здесь больше нравится, чем у Повелителя в гостях? — глумился орк. — И крови товарищей здесь, наверное, меньше, чем ты видел на рубахе? Скажи, а что тебе будет легче: когда твоего брата будут прижигать железом, или когда ты, дергаясь, будешь рвать крюками грудь твоей подруги? — Больдог дал Нэльдору возможность поразмыслить и ответить правильно, но если эльфеныш не одумается, то десять ударов кнута вправят ему мозги.

Юноша похолодел от слов орка. Брат. И Линаэвэн. Те, кого он пытался защитить. Только не это… И все же нолдо не то пробормотал, не то простонал:

— Как же вы все омерзительны, твари…

Кирион, знавший, что сейчас с ним будет, тоже молчал.

Ларкатал с болью и гневом смотрел на происходящее. Он пытался разорвать путы, но все было бесполезно. И эта пытка происходила здесь по воле Саурона, с которым он так любезно беседовал, смиряя себя.

Видя состояние Ларкатала, Эвег снова наклонился к пленнику:

— Я обещал тебе там, в комнате наверху, что перед тобой пройдут все. Ты сам выбрал это. Останься ты с Повелителем, нам было бы запрещено их трогать, но ты сам выбрал послать их сюда. Так зачем ты теперь пробуешь порвать путы? Наслаждайся представлением, впереди еще много твоих товарищей.

Лагортал взглянул на умаиа. Как он хотел прекратить эти пытки и издевательства! Это было почти невыносимо. Но он знал, что нужно Саурону, и он не мог этого сделать… Как не мог ответить умаиа с кляпом во рту. Товарищей будет еще много… Как это вынести?! Нельзя было думать о тех, кого будут мучить после, иначе он не сможет поддержать Нэльдора и Кириона сейчас даже взглядом.

А Больдог, тем временем, вновь размотал кнут. Нэльдор знал по себе, что сейчас испытывает тинда. И старался меньше дергаться, но не мог. Он так извивался под плетью, что к концу пытки вырвал из товарища один крюк. Кирион надеялся на свою слабость, мечтал потерять сознание, повиснуть на руках, не ощущая, как другие крюки разорвут его плоть — но Больдог знал, кто сколько боли может вынести, и тинда до своего предела еще не дошел.

Умаиа встал напротив Нэльдора и поддел ножом лохмотья одной из порванных крюком ран.

— Решил отомстить приятелю за то, как он с тобой обошелся? Давай, это годное дело.

Это был удар по больному, и Нэльдор вскрикнул:

— Нет, я не… — и осекся, остановил себя, переведя взгляд на свидетеля их пыток. И закончил совсем не просьбой, отказом невпопад. — …не пойду в гости.

Глупый юнец думал, что от него ждут обещания быть гостем… Больдог не стал его разочаровывать. Умаиа сделал три разреза на груди нолдо и запустил в них иззубренную спицу. Однако, видя состояние пленных, Больдог не стал долго играть с гарпунами и почти сразу занялся прижиганием ран Нэльдора и обработкой его ребер.

— Ты знаешь, как это остановить, — осклабился орк, вовсе не желавший, чтобы его останавливали.

Хотя раны Нэльдора прижигали, а плечо и грудь Кириона разорвали еще вырванные крюки, и эльфы уже охрипли от крика — их крики не были просьбами.

— Ты хорошо постарался, Нэльдор, целых четыре крюка выдрал, — издевался орк. — Как думаешь, с братом продержишься дольше?

А Эвэг шепнул Ларкаталу:

— Наивный Нэльдор. Он думает, он здесь кого-то интересует. Этот мальчишка всего лишь мясо. И когда он перестанет тебя развлекать, его отправят на корм волкам или оркам.

Ларкатал, похолодев, взглянул на умаиа. Ему представлялось, как Нэльдора, уже истерзанного, разорвут и съедят, и нолдо не мог этого вынести. Эвег, заметив решительный и больной взгляд пленника, вынул кляп. Все равно эльф сейчас никому не навредит, для этих двоих пытка кончилась.