Корона Меднобородого

— Не нужен мне никакой перстень, — сказал Папа, — Не нужны мне никакие демоны. Пусть его просто у султана не будет, и на том спасибо. Возьми его и увези как можно дальше отсюда.

— В Москву достаточно далеко? — спросил Ласка, втайне надеясь, что Папа не отправит его за море-океан.

— Я бы тебя за море-океан отправил, — сказал Папа, — Да только не хочу, чтобы тамошним язычникам этот перстень в руки попал. Мы как раз крестить их собирались, да, Игнатий?

— Собирались, Ваше Святейшество.

— Московиты какие ни есть схизматики, а все равно христиане. Мы им планировали унию предложить, только не сейчас, да, Игнатий?

— Планировали, Ваше Святейшество.

— А крестовый поход на Москву мы не планировали.

— Совершенно не до того, Ваше Святейшество. Ни сейчас, ни при детях.

— Пусть перстень пока в Москве полежит, а дальше видно будет.

— Мудрое решение, — поклонился Ученый Монах Игнатий.

— Забирай и увози, — сказал Папа, — И Бенвенуто Белледонне увози. Без него найдется, кому ангелов писать, а портреты дам тем более. Все долги его я погашу, и вам на дорогу сто дукатов выпишу.

— Слушаюсь, Ваше Святейшество. Благословите на дорогу.

— Кого? Вас, еретиков?

— Не для себя прошу, для Бенвенуто. Он ведь добрый католик, брат мой названный.

— Сходи, Игнатий, у ворот благослови от моего имени. А пока вы идите, а ты задержись на пару слов.

— Сначала к секретарю зайдите за подорожной, — сказал Игнатий, — Белледонне попозже дома будет.

Ласка и Вольф ушли, а Папа внимательно посмотрел на Ученого Монаха Игнатия.

— Зачем ты вообще их тогда привел?

— Сердцем чую, этот немец еретик и колдун. И живописца они увезти хотели, а на него доносы пишут и пишут, складывать некуда.

— Сын мой, живописцев в Риме полно. Я их силой никого не держу на самом деле. Пусть едут? куда глаза глядят. Хоть к королю Франциску.

— Но…

— Да пошутил я, Господи. Первый из них восточный схизматик, второй лютеранин. Я им не отец духовный. Клятвы с них не брал, договор не подписывал. Стражу ни к ним, ни к Белледонне не приставлял. Только бы взяли все трое ноги в руки, да к вечеру их бы в Риме не было. Думаешь, мне этот перстень нужен был? Демонов вызывать? Не нужен. Думаешь, почему я им в дорогу денег дал? Стыдно стало. Я пошутил, а они всерьез приняли, за море сходили.

— Перстень-то настоящий, не просто золота кусок, — Игнатий потер ладонь.

— Да Бог с ним, с перстнем. Получается, ты ко мне их привел как повод, чтобы подать свое прошение про орден.

— Простите, Ваше Святейшество, — смутился Игнатий.

— Ты не мог знать, что этот заморский Иван окажется человеком чести и привезет перстень. Не мог знать, что перстень тебе руку прожжет. Что от моей молитвы рана затянется. Это ведь знак, Игнатий. И знак не тебе. Знак мне.

Игнатий молча поклонился.

— Знак, что ты человек праведный и верный. Что надо подписать твое прошение. Станет у нас в Риме одним орденом больше.

Оксана дожидалась друзей на площади. В самой середине, подальше от всех духовных зданий.

— Как меня здесь давит, — сказала она, — И смотрят все как на чудо-юдо заморское. Страшно.

— Ты никакое не чудо-юдо, а просто иностранка издалека, — сказал Вольф, — Ни на местных не похожа, ни на француженок, ни на немок. И платье у тебя греческое, а сама никак не гречанка. Вот и смотрят, любуются.

— Ладно, если так. Куда дальше?

— Пойдем уже к Бенвенуто, отобедаем вместе и заночуем у него. В тесноте, да не в обиде.

В доме Бенвенуто стояла мертвая тишина. Двери заколочены. На белой оштукатуренной стене углем написано «Уже арестован. Спасибо за внимание. Ваша любимая Инквизиция. PS: Писать доносы больше не надо».

— Как же так? — возмутился Ласка, — Нам разрешили его забрать, а сами в тюрьме держат?

— Я смотрю, девиц и золото воровать вы умеете, а свободного человека из города увезти не можете, — хмыкнула Оксана.

— Сейчас жаловаться пойдем, — сказал Вольф, — Кто в Риме хозяин, Папа или его псы?

— Я бы сначала поела, — сказала Оксана, — У вас деньги есть?

Судьба неизвестного ей человека ее не очень беспокоила.

Из-за поворота улицы появился стражник с алебардой. За ним ехал какой-то человек на осле, а за ним шли двое монахов.

— Бенвенуто! — Ласка сразу узнал всадника и подбежал к процессии.

Живописец выглядел не то, чтобы неважно, а краше в гроб кладут.

— Ласка!

— Стоять! — скомандовал старший монах, — Бумаги покажите.

Вольф достал пергамент, который Папа на прощание продиктовал секретарю. Монах возложил на нос очки и внимательно прочитал короткий текст.

— И заодно отпущение грехов, — сказал монах, — Никогда бы не подумал.

— Все в порядке?

— Да. Забирайте и увозите из Рима, пока он еще чего-нибудь не натворил.

Стражник и второй монах сняли Бенвенуто с осла и поставили на ноги. Тот не устоял, и Ласка еле успел его подхватить.

— За что это его? — спросил Вольф.

— За ересь, за что же еще, — ответил монах, — Сам пусть расскажет.

В заколоченном доме еды нет, а все уже порядком проголодались. Поэтому отправились в ближайшую таверну. За прислугу здесь вертелись хозяйские дети. Бегом принесли кувшин вина, кувшин поменьше аквавиты, корзинку хлеба, и чуть попозже на всю компанию целого каплуна на вертеле. Здесь готовили только каплунов на вертеле и продавали по кусочкам или целиком. Зато никому ждать не приходилось.

Бенвенуто, выпив пару стаканчиков аквавиты и хорошую кружку вина, немного пришел в себя.

— За что тебя? — спросил Ласка.

— За ангелов.

— С каких пор в Риме нельзя ангелов писать? — удивился Вольф.

— Донесли, что я ангельские лики писал с девушек.

— Что в этом такого? — спросил Ласка, — Девушки бывают добрые и красивые как ангелы.

Оксана попыталась сделать доброе лицо, как у ангела, но никто не заметил. Ее даже забыли представить несчастному итальянцу, а самому по себе ему сейчас точно не до того, чтобы по сторонам смотреть и на красавицах взгляд задерживать. К тому же, она плохо понимала по-итальянски.

— Ангелы суть Божьи сыны и воины небесного воинства, — ответил художник.

— У нас ангелов пишут символически, — сказал Ласка, — Согласно канона. Не всегда и поймешь, что за фигура с крыльями. Батюшка наш хорошо про иконопись рассказывал…

— Здесь свои каноны. Ветхий завет гласит, что ангелы выглядят как прекрасные юноши. Вспомните хотя бы, с чего началась история про Содом.

— Да помним, помним, — сказал Вольф, Но ты же рисовал только лица? Не фигуры?

— Лица. И руки еще.

— Лица молодые, чистые, румяные, без бород и усов, при длинных волосах?

— Именно так.

— Почему решили, что женские? Вот, Ласка наш под описание почти подходит.

— Да я похоже написал кое-кого. Узнали.

— Беда.

— Беда и есть. Донесли, арестовали, били, пытали, спать не давали. Но осторожно. Ждали, кто за меня заступится. У меня же заказов набрано по духовной линии.

— И как? Заступались?

— Наверное. Откуда мне знать. Но на помилование из лап Инквизиции кроме как у Папы влияния нет ни у кого. А Папа, благослови его Бог, сказал не торопиться, сплеча не рубить.

— Нас ждал, — сказал Ласка, — Извини, что задержались. Пришлось еще в Крым сгонять.

— Ты меня спас и еще извиняешься! Святой ты человек, Ласка.

Тем временем, снаружи собиралась возмущенная общественность. Накопилась до критического количества и полезла внутрь.

В таверну зашла делегация из пяти человек. Трое пузатых сеньоров, священник им под стать и мужчина средних лет с мечом на поясе.

— Еретик!

— Святотатец!

— Безбожник!

— Коварный соблазнитель!

— Выходи и сражайся!

— Мы тебя научим Господа любить!

Ласка встал и спросил:

— Можно, я за него выйду?