Страница 8 из 11
Так мы и стали его промеж себя в дальнейшем называть – Тэтэн Иссохшая Лапа. По разным оценкам, под началом этого предводителя северных племен находилось до тысячи конных и пеших воинов, рассредоточенных по окрестностям. Хотя другие показывали, что одной только конницы у Иссохшей Лапы полторы тысячи. Шансов у этого предводителя против нас не было никаких. Даже если верить в такую численность конных воинов, все равно противостоять пятитысячному «Железному» легиону им было нереально. На протяжении почти двух месяцев мы успешно отодвигали их к горам, тем самым лишая основного преимущества – возможности скрытной и неожиданной атаки с быстрым уходом до прибытия наших основных сил. Мы тоже несли потери, так как враг не сдавался, а бился на смерть. После каждого удачного набега на наши позиции мы обязательно находили иссохшие лапы.
Однажды наш дозор наткнулся на едва заметную пещеру в расщелине горы. Солдаты обнаружили ее совершенно случайно. Дело в том, что, еще не приблизившись к ней, они почувствовали нестерпимую вонь, исходящую из непонятного источника. Обыскав все в округе, они обнаружили прямо за кустами можжевельника скрытый вход в пещеру. Если бы не исходящий оттуда отвратительный запах, его было бы просто невозможно найти. Обследовав грот, солдаты обнаружили сваленные в кучу куриные лапы и головы. По их количеству мы поняли, что, похоже, Тэтэн Иссохшая Лапа надеялся нас всех здесь перебить, раз собирался класть на грудь каждому погибшему римлянину по одной лапе.
А прямо по центру стоял трехметровый каменный истукан с маленькими ручками, упираясь огромной головой с выпученными глазами в свод пещеры. Возле ног этого чудовища находился алтарь, весь усыпанный окровавленными перьями, на котором, видимо, и приносили в жертву этих птиц. Чуть в стороне от статуи стояли три больших чана, наполненные бурой жидкостью, на вид напоминающей кровь. Скорее всего, в них сливали кровь, которой истекали бьющиеся в конвульсиях жертвы, а потом мазались ею перед сражением.
По приказу командира все было сожжено, а каменный идол свален на землю и разрушен. После этого случилось невероятное – неприятель пропал. С этого момента он больше никак себя не проявлял. Мы не знаем, повлияло ли разрушение капища на исчезновение врага, или, может, это было просто совпадение, но враг исчез.
Наступивший мир принес всем облегчение. Наш поход был признан успешным. Понадобилось всего несколько месяцев, чтобы навести полный порядок в этом регионе. Конечно, враг не был полностью уничтожен и, наверняка, где-то затаился и зализывает раны, а может, строит новое капище для жертвоприношения, но и мы не собирались расслабляться.
На общем построении командир легиона Гай Сиртус обратился к нам с пламенной речью и поблагодарил всех легионеров за выполнение поставленной Римом задачи. После этого прошло награждение особо отличившихся в этом походе. Среди награжденных был и наш командир. Приняли решение сделать его помощником командира четвертой центурии и, что самое радостное, – на его освободившееся место неожиданно назначили меня. Друзья искренне поздравили меня с этим решением командования. Позднее я узнал, что именно декан Ульпиус настойчиво рекомендовал мою кандидатуру на место командира своей контубернии. Признаться, я не чувствовал за собой особых заслуг в этом сражении. Старался воевать как все и, по моему мнению, ничем не выделялся на фоне своих легионеров, но эта новая должность заставила меня переосмыслить положение дел. Раньше я полностью полагался на приказы Ульпиуса, почти не проявляя никакой инициативы. Зато теперь ситуация поменялась кардинально. Контуберний – это небольшой самостоятельный отряд, действующий в полном соответствии с задачей, поставленной центурионом. Только слаженные действия таких небольших подразделений, как мое, могли гарантировать победу огромного легиона в непростой битве.
Подозрительный старик
Через неделю после торжественного парада «Железный» легион отправился обратно в Рим, оставив в городе Арелат одну когорту в качестве нового гарнизона. Это была моя третья когорта. Проводив основную часть легиона домой, мы принялись обустраивать свой лагерь. Конечно, враг был деморализован настолько, что можно было не ждать его скорого возвращения. Но в римской армии существовало строгое правило для всех воинских подразделений – солдаты и командиры всегда должны быть заняты работой. Иначе безделье потихоньку притупит бдительность, и расплата за это последует незамедлительно.
В первую очередь стали укреплять оборонительный вал перед крепостью. Для этих целей заготовили в ближайшем лесу бревна и, остро заточив их, вкопали под уклоном в землю, предварительно обмазав смолой заостренные наконечники. Мой контуберний не участвовал в этих строительных работах, а ежедневно проводил конное патрулирование прилегающей к городу местности. Мы в дневное время объезжали все находящиеся рядом селения в поисках подозрительных лиц, а по ночам устраивали скрытые засады, постоянно меняя дислокацию. Дело в том, что трибун когорты приказал не терять бдительность и искать неприятеля, а в довершение ко всему назначил премию за голову Иссохшей Лапы. Месячный отпуск на родину и горсть золотых монет никому бы не помешали. Конечно, ежедневно патрулируя местность, мы не надеялись обнаружить вождя врагов, но задерживали и доставляли в лагерь всех подозрительных лиц. Там над ними устраивали следствие с целью получения информации.
Неделя проходила за неделей. Укрепив оборонительный вал, легионеры начали возводить дополнительно еще две сторожевые вышки. Наше постоянное патрулирование и ночные засады не приносили никаких результатов. Враг никак не проявлял себя, а доставленные в лагерь подозрительные местные жители после недолгого опроса отправлялись по домам. Все бы, наверное, так и продолжалось. Но однажды мы почти случайно остановили на дороге обросшего, сгорбленного старика. Он даже и не вызвал бы своим видом особых подозрений: просто в окрестностях больше никого не было, а вести работу было нужно, и мы решили на всякий случай его проверить. И вдруг, при осмотре его холщового мешка, мое внимание привлекла куриная лапа, которая вывалилась на землю вместе со всякой хозяйственной утварью. Причем лапа эта была с разноцветными коготками. Кто-то не поленился их раскрасить. Я знал, что нам еще никогда не попадались такие лапы, и, сделав вид, что все в порядке, я отпустил этого путника, приказав двум солдатам скрытно последовать за ним. Конечно, его надо было доставить в город и предъявить командованию, но, видимо, юношеский максимализм сыграл со мною тогда злую шутку. Знал бы я в тот момент, к какому результату приведет это мое спонтанное решение.
Один из посланных за стариком солдат вернулся через три часа, оставив своего напарника продолжать наблюдение за объектом. Они все-таки выследили жилище этого путника. Им оказалась неприметная лачуга в небольшом поселении, недалеко от леса, который упирался в невысокую каменную гряду, простиравшуюся на северо-запад. Я хорошо знал эти места, и не раз мы там устраивали засады. Меня подмывало тут же доложить обо всем Ульпиусу, ведь именно он был моим непосредственным командиром, но что я мог ему поведать? Мало ли, по какому поводу этот старец раскрасил когти куриной лапы. Может, он сумасшедший. Хотя на меня он произвел впечатление разумного человека. Нет, лучше понаблюдать за ним еще какое-то время, а потом уже делать выводы.
Составив график поочередного круглосуточного наблюдения за лачугой старика для своих легионеров, благо, что с высоты каменной гряды это было просто устроить, я твердо решил пока держать все в тайне. О чем строго-настрого предупредил свой отряд. Надо сказать, что у меня сложились неплохие отношения с подчиненными, и было заметно их уважительное отношение ко мне. Сначала они так же, как Ульпиус, с настороженностью относились к моей персоне, глядя на дорогие доспехи с гербом моего рода на щите и прекрасно понимая, что отец интересуется моей службой в армии. Но со временем их сомнения исчезли. Я никогда не прятался за спины своих подчиненных и вместе с ними вступал в бой. Мы на равных прикрывали друг другу спины в случае опасности. Передо мной всегда стоял пример Юлия Цезаря, который ел с солдатами из одного котла, уже будучи командующим легионами. Этот был легендарный император, но при этом он помнил многих простых легионеров, которые сражались вместе с ним. Объезжая на коне построение своих войск, он всегда останавливался перед таким ветераном и обращался к нему с приветственным словом, обязательно называя его по имени. Армия боготворила своего командующего.