Дом для Пенси

Она старается ступать осторожно, не давить хрупкие остатки великолепия, не трогать и так истлевшее. Огромный зал мог вместить толпу каренов. В предметах угадываются лавочки, странные фонтаны или нечто похожее, места для еды или, может, беседы. Пенси на пару секунд прикрывает глаза и пытается представить, как сотня Халисов и Ланалейтис, разных, непохожих друг на друга, в своих странных накидках и свободных одеждах смеются, спорят, пьют неведомые Пенси напитки, едят свою пищу и ощущают друг друга своими дейд.

«Интересно, — Пенси еще глубже погружается в мысли, — как эти карены видели друг друга со своими возможностями?»

Смогла бы она жить, зная, что другие — незнакомцы и единожды встреченные — знают о ней так много? Или это всё работает как-то иначе? Если бы она была кареном, то ее имя рассказало бы, кто она и куда стремится. Чужие дейд дали бы знание остальным о том, где она, какие эмоции испытывает и на что направлено ее внимание. Пенси вздрагивает: слишком уж непривычной и даже неприятной кажется эта картина. Если, конечно, всё действительно так, как рисует ее воображение.

«Они так далеки от нас», — признает Пенси.

Сколько бы мыслей, памяти и хороших дел не оставили после себя Халис и Ланалейтис, они всё равно другие. Не хуже, но и не лучше. Просто между ними — людьми и каренами — есть границы.

И прямо сейчас она, как никогда прежде, видела эти границы четко и ясно. Сзади раздается шум: следом за ней в зал входит основная группа. Люди кутаются в куртки, у каждого не один десяток приспособлений — от оружия до походной кружки. Человеческие мастера работают тяжело и долго над тем, что приходит к ним в сыром виде: дерево, металл, камни, растения, ткани, дивности. А Ланалейтис до сих пор ходит по Черному лесу в одном платье и с тонкой черной веткой в руке, чтобы выводить на свежем снегу узоры.

«Мы хрупкие — и внутри, и снаружи» — в этом Пенси уверена, ее ладонь невзначай касается огнестрела. Кодекс, воспитание, общая цель — ничто это не удержит человека, хрупкие внутренности вынудят его предать, отвернуться, поддаться своим желаниям. Злость на Тоннора просыпается вновь, но тут же стихает, стоит Пенси снова взглянуть на золотящееся изображение видерса. Она в ответ касается ладонью груди, где висит под слоями одежды маленький кусочек этого чуда, которое успокаивает ее.

— Всё в порядке? — спрашивает ее подошедший Каравер и, дождавшись кивка, отходит. Он внимательно следит за окружением, он насторожен, но всё равно не удерживается и, смешно приоткрыв рот, позволяет себе восхищенно вздохнуть, да поахать около фресок. Кажется, Удачливого тянет присесть на каждый сохранившийся стул и потрогать всё, что оставили здесь руинники.

Эта непосредственность и живость разума заставляет Пенси улыбнуться и с удивлением понять, что она слишком ударилась в противопоставления. Всё-таки границы не такие уж и четкие. По крайней мере, и люди, и карены одинаково восхищаются прекрасным…

3-10

Чудесный зал с высокими потолками и яркими фресками остается позади. В первый день они идут достаточно долго, прежде чем Каравер объявляет привал. Пенси устало падает на пол. В коридорах и переплетениях комнат ее внутренние часы сбоят, а пробудившееся чувство направления иногда и вовсе показывает, что они ходят кругами. Эти подозрения развеиваются достаточно быстро: фрески в комнатах еще ни разу не повторились. К концу второго дня привал приходится объявить еще раньше: слишком непривычное для людей окружение давит на всех, а поглощающее звуки покрытие ужасно действует на нервы и выматывает, заставляет постоянно быть настороже. Пенси удается как-то приноровиться к этим особенностям, поэтому она жестом указывает Караверу, что проверит несколько боковых коридоров и вернется через пару часов. Неожиданно, но тот не знает, стоит ли ее отпускать. Пенси понимает это беспокойство, но, что важнее, она помнит о времени. А его осталось не так много.

— Хорошо, иди, — наконец кивает Каравер.

Это боковое ответвление заинтересовывает ее своей простотой. Не сказать, что в лабиринтах из комнат она видела что-то чрезмерно вычурное, но этот коридор выполнен из простого, шлифованного, а кое-где и неровного камня без фресок и узоров. Это настораживает. Пенси идет очень тихо, очень незаметно, но то, что оказывается на том конце, то, какая комната ее встречает, полностью обескураживает ее.

Здесь есть сад. Под землей есть сад, пахнет фруктами и слышен звук журчащей воды.

Первым делом Пенси замечает, что изменилась температура воздуха. Здесь достаточно тепло, чтобы зеленела трава и плодоносили деревья. Может, дело даже не в самой комнате, а в том, что они под землей. Просто жар-камни не давали ей понять разницу в температуре.

Оказывается, деревья с шарами светятся белым цветом, а кора живого дерева светло-коричневая, а не черная. А еще в саду нет ничего похожего на видерс. Сад зарос деревьями: обычными на ощупь и запах, высокими, с множеством длинных толстых узловатых ветвей, которые местами усыпаны круглыми плодами с кулак величиной. Пенси осторожно подходит к ближайшему дереву, касается его листьев и вдыхает аромат. Нет, таких плодов — сладких на запах, желто-розовых и слегка ворсистых, нежных на ощупь — она никогда не видела.

Они съедобные? Пенси сглатывает мгновенно скопившуюся слюну. Кожица плода очень тонкая, неуклюжее движение пальца обнажает золотистую мякоть. Сок скапливается в получившейся ложбинке и стекает по шкурке. Желудок рассерженно ворчит, что пора бы его покормить. Но есть в городе руинников незнакомые плоды — что может быть глупее? Пенси с сожалением делает шаг назад и вытирает сладко пахнущий палец об штаны.

Радом с лицом что-то мелькает — блестящее, сверкающее, искрящееся. Пенси с испугом отпрыгивает, прикрывая глаза рукой. Таким может быть уголёк или осколок. Но опасности нет, и любопытство побеждает: она осторожно оглядывается и на секунду не верит, что всё происходит не во сне. Сладкий запах манит не одну Пенси.

Они вылетают из-за листьев деревьев, выемок в стенах и откуда-то из темноты потолка. Крохотные, яркие, светящиеся точки расчерчивают окружающее ее пространство. Они тихо стрекочут и вьются вокруг сладкого плода: огненные, голубые, ярко-зелёные, нежно-синие. Пенси осторожно обхватает одну искру пальцами — и она действительно живая, щекочет крошечными лапками по ладони, трепещет сверкающими крыльями, а мгновение спустя срывается в полет, оставляя в воздухе призрачную цветную полосу.

— Они действительно существуют, — Пенси ошарашено шепчет себе под нос, а затем прикрывает рот руками. Как то, что казалось сном, может существовать? А если это не сон…

— Удачливая, — раздается в тишине мужской хриплый голос. Пенси чуть ли не подпрыгивает на месте от испуга. Мысли о снах и прочем она оставляет на потом и оборачивается. Кевин стоит у самого входа в сад и с опаской поглядывает на светящиеся искры.

— Что случилось?

— Каравер зовет обратно. Мичу стало плохо.

***

Пенси боится. Страх собирается отвратительным комом рядом с сердцем, давит на грудную клетку, крадет голос. Раньше она чувствовала только легкое беспокойство и желание идти дальше — быстрее найти выход. Она точно знает, что где-то есть тропа наружу, осталось только добраться. Чувство направления порой кружит ей голову, но поддается упрямству и желанию самой Пенси: указывает или пытается указать на выход. А вот страх появляется в тот момент, когда она возвращается обратно к месту привала. Сначала это всего лишь крупинки: растерянность в глазах Кевина, беспокойство за друга на лицах Рожена и Дабрея, тяжело дышащий Мич, предостерегающе поднятая рука Каравера — запрет подходить близко. Крупинки сливаются в одно целое, и в ней поселяется страх.

Пенси слышала такие истории о тех временах, когда охота на дивности только начала интересовать людей, да и позже подобное случалось с охотниками, которые слишком долго оставались в руинах. Болезнь, от которой невозможно полностью излечиться. Охотник мог добраться до селения и сгореть за считанные дни в лихорадке. Или же долго болеть, слабеть и окончательно не оправиться. Но так было давно.