Беломорье

— Я провожу Надю, — нерешительно проговорил Васька, — а то сорокские ребята озорничают…

— Будто я маленькая? — запротестовала девушка.

— Маленькая, не маленькая, а вреда от этого не будет, — и Никандрыч опять лукаво покосился на парня.

Девушка не зря возражала. Она опасалась, что по дороге произойдет решительное объяснение. А она этого боялась, чувствуя, что и сама крепко полюбила парня.

Чтобы оттянуть страшившее ее объяснение, Надя решила перехитрить Ваську. Улучив минуту, она шепнула, что первой выйдет с завода и будет ждать его в селе. Чутьем влюбленного Вася понял ее лукавство. Поэтому, как только она перешла плавучий мост, соединявший завод с материком, из-за прибрежных камней поднялся ухмыляющийся Васька.

— Надежда Ивановна, почтенье!

Девушка от досады даже губы прикусила. «Перехитрил меня, — подумала она. — Поплатишься за это, мудрец». Она пожала плечами и, не отвечая ни слова, пошла по мосткам вдоль главной улицы села.

Удрученный ее молчанием, Васька пробовал заговорить, но кроме односложных «да» и «нет» ничего не добился. Обиженный, он замолчал, и так, не говоря ни слова, они вышли на древний поморский тракт, соединявший много столетий Онегу с Колой. Вначале молчание даже нравилось девушке, но затем стало раздражать ее. «Чего это он в молчанку играет, — возмущалась она. — Идет словно онемелый?»

— Не пора ли тебе вернуться? — не скрывая раздражения, проговорила Надя.

— Не отстану, пока не объяснюсь, — решительно ответил парень.

— Это еще что за объяснение! — стараясь показаться возмущенной, воскликнула Надя. «Вот оно началось, — со страхом подумала она. — Ой, пропала я!»

— А такое, что не могу больше страдать, — выкрикнул Васька. — Говори напрямик — да или пет? А уж я буду знать, что мне делать…

— Скажу «нет», так к кому побежишь? — деланно небрежно усмехнулась она.

— Стыдно вам, Надежда Ивановна, такое говорить, — вырвалось у парня. — Разве я не честный перед вами?

— А я перед всеми честная, — возмутилась девушка, — какое у тебя право объясняться со мной?

— А такое, что я весь в щепку иссох… Вот какое!

Надя ничего не ответила, и они в молчании продолжали свой путь.

— Да отвяжись ты! — плачущим голосом выкрикнула наконец она. — Иди домой. Ровно тень в солнечный день — рядом бредет и в молчанку играет…

— Не уйду, пока ответа не получу, — упрямо шептал Васька.

Девушка остановилась.

— Хочешь, чтоб я сказала «нет»? — ее глаза угрожающе сощурились.

— А что скажешь, то скажешь, — загорелое лицо парня побледнело. — Я уж буду знать, что мне делать.

Надя почувствовала, что Васька дошел до полного отчаяния.

— На другой женишься? Вон Фроська по тебе чахнет…

— Нет, Надежда, если не женюсь на тебе, так не быть мне в живых! Не могу больше терпеть.

Девушка почувствовала, что Васька и на самом деле может сдержать свое слово.

— Васенька, — охваченная отчаянием, прошептала она. — Я ведь согласная…

— Согласная! — крикнул он и так стиснул девушку, что у нее потемнело в глазах.

Васька уселся на обочину дороги и посадил Надю к себе на колени. Только некоторое время спустя девушка поняла, что сидит на коленях у парня, а он, обняв ее, шепчет про свою любовь, рассказывает о перенесенных им за это время муках.

— Отпусти, Василий.

Надя вскочила, но колени почему-то подогнулись, и она опустилась на землю рядом с парнем.

— Чуть не задавил меня, окаянный. Посмей еще с обнимками лезть… Недолго мне и обратное сказать!

Так они просидели минут десять, потом девушка протянула Ваське руку.

— Ну, парень, своего ты добился, бреди назад. «Неужели уйдет? — думала она. — Нет, если любит, так не уйдет».

— Нет, Надюшка, — впервые назвал он ее ласкательно. — Не уйду.

— А как смену отработаешь, дурень? — испугалась она, в то же время очень довольная его отказом.

— Сейчас, Надежда Ивановна, у меня сил хватит… Да разве мыслимо в такой час нам расстаться?

…Когда Васька подошел к воротам завода, нарушая тишину, взвыл заводской гудок. Домой идти было бессмысленно. Через полчаса на заводе соберется вся смена. Васька отправился в инструменталку. Одеревенелые от усталости ноги плохо повиновались ему. «Только бы не заснуть», — думал он. На его счастье Никандрыч вошел раньше других. Он испытующе взглянул на парня.

— Иван Никандрыч, Надюшка согласна, — парень стыдливо опустил голову и, еле шевеля губами, прошептал: — За вами дело, Иван Никандрыч.

Бесконечно долгой показалась ему минута молчания.

— За мной дело не станет, — вздохнул старик. — Подходящий ты для дочки, не спорю.

Увидев, что Васька хочет обнять его, старик торопливо зашел за верстак.

— Костей моих не ломай. Иди-кось лучше ко мне домой и ложись спать…

— Иван Никандрыч…

— Не ори, как очумелый. Зять тестя слушать должен. Иди и ложись. Остальное — мое дело будет.

Говорят, что люди из-за чрезмерной радости не могут уснуть. Это неправда — Васька, счастливый и утомленный, заснул мгновенно и надолго.

Двинской неодобрительно покачал головой, когда Надя заявила, что ящик можно унести на шесте.

— Ведь два селения пройти надо. Мало ли кто встретится на дороге? Каждый задумается, что это так рано политик на шесте несет. Лошадь нужна.

Так как летом поморы обычно передвигаются по воде, а лошади в это время пасутся в лесу, просить у кого-нибудь коня — значит, рассказать, для какой цели он понадобился. Двинской решил «экспроприировать экспроприаторов», о чем и сообщил Наде. Вскоре молодому Дурову удалось разыскать в лесу лошадь лавочника.

Вечером Александр Александрович сказал жене, что уйдет на сутки-другие рыбачить, и рано утром, захватив полковриги и туесок с творогом, вышел из дому. В лесу у стога уже стояла, позвякивая боталом, лошадь с перекинутым поперек крупа мешком сена, куда был запрятан ящик Тулякова. Надя сидела на земле, отмахиваясь веткой от назойливых комаров.

— Перевяжи-ка одну ступню тряпицей, — сказал ей Двинской. — Спросит кто по дороге: «откуда, куда?» — говори: из Нюхчи, племянница Шубникова, наколола ногу, едешь в больницу. У нюхчанки мешок с сеном не покажется в диковинку. Нюхчане ведь с сорокскими не роднятся.

Вскоре путники выбрались на дорогу, огибавшую почти все Поморье. Когда впереди показывались постройки селения, Двинской, лихо перескакивая через изгороди, обходил их по задворкам, а затем вновь выходил на тракт.

Так добрались они до речки Кетьмуксы. Вдруг из-под настила раздалось радостное «ку-ку», и Двинской заметил, как просветлело озабоченное лицо девушки.

— С прибытием, Надежда Ивановна, — высунулась из-за настила голова Васьки, — толь-толь как лодку пригнал. Не знал, что барыней прикатите на лихом коне, или Лекеандр Лександрыч лошадку эк… эк… проприировал? — произнес мудреное слово парень.

— Никак, Васька, «Коммунистический манифест» читал?

— Почитываю. — И, подмигнув девушке, гордо произнес: — Тестюшко меня просвещает…

— Васька! — возмутилась девушка.

— Иван Никандрыч вчерась так и сказал, отправляя меня спать: «Зять тестя должон слушать…»

— Ты уже признался? — с ужасом проговорила она.

— Признался, — счастливо улыбнулся он. — Твой отец сразу согласие дал.

— Значит, поздравить можно? — улыбнулся Двинской.

— Первым нас поздравляете, Лекеандр Лександрыч, — торопливо протянул руку Васька и, по-хозяйски взяв руку девушки, также подал ее Двинскому.

— А может, я передумала? — задорно проговорила Надя,

— Разве таким можно шутить? — укоризненно взглянул на нее Васька. — Это же на всю нашу жизню.

Девушка смутилась.

— Куда коня денем? — спросил Двинской. — Здесь ему и заблудиться легко.

— За полверсты на пожню сведем, — решил Васька, беря лошадь за узду, — а Надюша пока багром до этой поженки допихается.

Двинской сел в лодку. Был разгар северного-лета, и к полудню солнце так накаляло стволы хвойных деревьев, что из коры текла жидкая золотистая, как мед, смола. Словно пули, носились между деревьями оводы. Надоедливо звенели комары, а на каждой опушке, радуясь теплу, толклись чуть заметные стайки мошкары.