Беломорье

— Вот паспорт, а папаша, как видите, спит, — торопливо проговорила Нина Кирилловна. — Лучше не будить его.

«Боже мой, — в ужасе подумала она, — что я говорю, что будет теперь?» Жандарм перевел взгляд на багровую физиономию спящего и, не взглянув на паспорт, возвратил его учительнице.

— Пьян? — деловито осведомился он.

— Пьян, — проговорила Нина Кирилловна. — Замучилась с ним. Все пьет и пьет!

Жандарм козырнул, шагнул назад и бесшумно затворил за собой дверь.

В полдень пароход остановился вблизи Сумского Посада. Вероятно, от радости, что спутница покидала каюту, купец сам предложил вынести к лодке ее корзину. Нине Кирилловне пришлось взять картонку. Когда лодка причалила к берегу, девушка взяла картонку двумя руками и, откидываясь назад, пошла за купцом.

— Их, и тяжела же шляпка у барыни, — ухмыляясь, выкрикнул какой-то старикашка, стоявший в толпе встречающих.

Этот выкрик словно обжег Нину Кирилловну. Она выпрямилась и взяла картонку в одну руку, всем своим видом показывая, что картонка совсем легкая. В числе толпящихся оказался и Двинской. Нина Кирилловна еще издали узнала его и, проходя мимо, многозначительно толкнула его картонкой.

Двинской не растерялся.

Подождите минуту, — шепнул он и нырнул в толпу.

Вскоре к Нине Кирилловне подошел какой-то бородач, молча взял ее картонку, корзинку и двинулся к выходу.

Когда Нина Кирилловна вошла со своим провожатым в дом, там уже сидел Двинской, а по горнице к дверям тянулась голубая пелена табачного дыма.

— Это «сейф» Тулякова? — спросил он, здороваясь с девушкой.

— Да, и его надо переправить на завод.

— Как бы, Никита, эту штуковину к Дуровым снести, да незаметно. Когда наша гостюшка по сходням спускалась, мировой так въелся в нее глазами, аж рот приоткрыл, — обратился он к бородачу.

Нина Кирилловна покраснела, стыдясь своей неловкости.

— Скажи Дурову, чтобы в лесу в стог запрятал, — и для ящика и для людей будет лучше.

Никита вышел, постукивая деревяшкой, заменявшей ему правую ногу.

— А вы вслед за Григорием Михайловичем? — участливо спросил Двинской.

Нина Кирилловна молча кивнула.

— Скажите ему, что я прочно связан с заводом и, если меня не вышлют, обязательно останусь после срока в Поморье. Вы сейчас на пристань?

— На пароход, конечно, — торопливо ответила она, — зачем мне зря время терять!

Двинской хотел взять ее корзинку.

— Не стоит, вы под наблюдением, а это значит, что и за мной тоже начнется слежка. Туликову все передам.

Александр Александрович задержал ее руку в своей.

— Помните, вы просили меня зимой съездить к нему… Сколько раз я раскаивался, что не послушал вас!

— Обидно мне тогда было. Но все прошло. Теперь у всех у нас начинается новое!

 Их взгляды встретились. «В самом деле, — подумал он, — у всех начинается новая жизнь!» И, не спуская глаз с ее помолодевшего лица, тихо сказал:

— До чего же мне хочется пожелать вам и ему не только новой, но и радостной и навсегда дружной жизни.

Девушка благодарно улыбнулась и молча сжала его руку.

Нина Кирилловна подходила к лодкам, когда раздался второй гудок. «Ну, сядет», — издали следя за ней, вздохнул Двинской и направился домой, обдумывая, как правильнее поступить с доверенным ему кладом. Если бы Двинскому пришло в голову проследить за маячившим у избы Никиты мальчонкой, он увидел бы нечто для себя многозначительное. Едва только Никита вернулся от Дурова, мальчишка бросился бежать вдоль села и юркнул в дом мирового судьи…

На следующий день к Двинскому пришел встревоженный Дуров и рассказал, что вот уже почти сутки, как мальчишка урядника, словно пугало, торчит на изгороди перед избой. Стоит лишь кому-нибудь выйти из дома, мальчонка исчезает в канаве, а затем вновь водружается на изгородь.

Двинской понял, что глупый парнишка как умел, так и нес порученный ему дозор.

— Я уведу мальчонку к себе, а ты тем временем отнесешь мешок в лес и запрячешь его в стог сена, — сказал он Дурову. Они вышли на улицу. Подросток при виде их тотчас юркнул в канаву.

— Ты что, жуков ищешь? — спросил его Двинской.

— Ага, — испуганно пискнул мальчишка.

Двинской поднял его на ноги и взял за руку.

— Пойдем ко мне, я тебе разных жуков покажу, а то ты их ловишь, а названий не знаешь.

Мальчишка не посмел ослушаться, и Двинской, достав «Определитель жуков», долго показывал ему бронзовок, жужелиц, дровосеков, рогачей, майских и прочих жуков. Отпустив его, Александр Александрович выглянул в окно. Мальчуган побежал к дому Дурова и снова уселся на изгородь.

«Мировой ведет слежку, — усмехаясь, подумал Двинской, — только уж очень неважные у него помощники».

Тревожная трель пароходного гудка, вначале нарастая, затем постепенно спадая, разнеслась над Посадом. Жителей глухих портов с наступлением навигации всегда тянет встретить и проводить пароход. В начале Двинской подсмеивался над сумчанами, но прошел год-другой, и он сам, наравне с ними, всегда спешил на берег, хотя делать ему там было абсолютно нечего.

Однако на этот раз он пошел не зря. Когда пассажиры сходили с лодки, кто-то из приезжих выкрикнул:

— Есть ли Двинской?

Александр Александрович отозвался. Тогда ему протянули конверт без марки и почтового штемпеля — письмо, прибывшее по оказии.

Такие письма всегда интересны. Отойдя в сторонку, Двинской уселся на опрокинутый карбас. В конверте оказался листок, исписанный карандашом, внизу была приписка чернилами: «Умер в ночь на первое мая». Хотя подписи не было, Двинской сразу понял — Федин. И слезы затуманили его глаза.

«Сегодня окончательно понял, что надежда на выздоровление — предсмертная иллюзия, — читал Двинской. — Совсем скоро оставлю этот мир, но чувствую, что долгожданные нами события близки. Мы не смеем бесследно уходить из жизни. Умирая, твердо верю, что на мое место встанете вы и еще кое-кто. Значит, кое-что я успел… У вас есть все, что надо для бойца нашей армии. Слейте свою жизнь с коллективом, и от этого выиграет общее дело, ради которого только и стоит жить сознательному человеку. Уверен, вы будете активным участником боев за новую жизнь, за…»

На этом письмо обрывалось.

После трех продолжительных гудков пароход отошел от пристани, постепенно превращаясь в угольно-черную точку.

Обрывки мыслей с лихорадочной быстротой сменяли одна другую. В последнюю встречу с Фединым Двинской ясно видел, что тот скоро умрет. Но сейчас смерть его казалась неожиданной. «Умер… умер… — без конца повторял он. — Умер!» И хотя письмо было прочитано всего лишь раз, оно от слова до слова запомнилось Двинскому. «Умирая, твердо верю, что на мое место встанете вы», — повторял он, чувствуя, что слезы катятся по щекам.

Хрустя прибрежной галькой, кто-то подошел сзади и спросил, что с ним.

— Умер отец, — ответил Двинской. — Отец умер…

Известие, что у Двинского хранится для заводских собранная Туликовым революционная литература, очень обрадовало Ивана Никандрыча и тех, кому он сообщил об этом. Решили собраться в лесной избушке у Кетьмуксы.

За обедом, лукаво поглядывая на дочь и на Ваську, Никандрыч вполголоса рассказал о принятом решении послать человека к Двинскому за литературой.

— Я за сутки обернусь! — тотчас предложил Васька.

— А спросят меня, где твой ученик, что я отвечу?

— Да я без передышки…

— Где это видано — без передышки? — воскликнула Надежда.

Уловив насмешливый взгляд отца, она вспыхнула и потупилась.

— Опять осечка, — комически развел руками старик. — Сам слышал, Вася, что Надежда Ивановна грит: «где это видано?»

«Раз жалеет — значит, любит, — подумал просиявший парень. — Смелей надо быть. Сегодня же объяснюсь!»

— Ну, детки, хватит. Ты, Надя, в мать пошла. Покойница, бывало, тоже, что подумает, то и брякнет, а затем познает, куда глаза деть… Призналась, Ивановна, призналась! — Заметив, что у дочери выступили слезы, он заговорил серьезным тоном: — Василию к Двинскому не идти, потому что того самого надо привести сюда. А Вася встретит тебя и Двинского на лодке. Сегодня пятница, значит, придется, Надежда свет Ивановна, сегодня же отправляться в поход. На заре прибьешься к Дуровым, а через сутки утречком, пока все спят, выйдете с Двинским из Посада. Груз на шесте снесете.