Беломорье

— Егор Богданыч, куда самовар велите подать… наверх? — певуче спросила, приоткрыв дверь кухни, хозяйка. — Или внизу кушать станете?

— Наверху выпью с другом, — Егорка обрадованно глядел на Ваську.

Словно боясь, что тот уйдет, он за руку потащил парня наверх. Тотчас хозяйка внесла кипящий самовар, а ее сынишка на подносе тарелки с еще дымящейся сдобой. Егорка что-то шепнул ему на ухо.

— А помнишь, как мы в саввинской келье родионовскую сдобу ели да райскому житью завидовали? — спросил Егорка, глядя на заставленный тарелками стол. — Видишь, как все обернулось. Сказать до правде, порой своим глазам не верю.

Третий раз появился мальчуган, неся на подносе бутылку с рюмками.

— Ну, теперь все, что душе надо! — Егорка налил доверху рюмки. — За что выпьем?

Все еще молчавший Васька пожал плечами, но ничего де ответил.

За счастье давай, Васька, за наше счастье!

— Разное оно у нас стало…

— Пускай так… К счастью разные дороги ведут,! Рассказывай про себя, про меня-то, поди, все знаешь?

Они выпили и стали, как тогда в келье, торопливо жевать, но не сдобу, а сочные ломти свежепросольной семги.

Про тебя-то я многое знаю, — все еще не в силах сбросить с себя какую-то неловкость и глядя на радостное лицо сверстника, проговорил наконец Васька. — Про тебя только и есть теперь разговоров и в избах и по дорогам… Такое с тобой случилось, что разве в сказке придумать!

— В сказке, пожалуй, не всегда придумаешь, а вот в жизни случилось! Тут только многое обмозговать надо было, — наливая вновь рюмку, самодовольно усмехнулся Егорка. — И ты тоже не урод. Знай с кем породниться, вот в люди и выйдешь!

— У меня, — Васька замялся, не зная, как назвать недавнего приятеля — то ли Егоркой, то ли Егором Богдановичем, — у меня, брат, другая дорога. Я с заводом крепко связался! Другая мне жизнь уготована, — и, думая о недавнем разговоре с шуерецким учителем, к которому ходил по поручению Никандрыча, еще раз задумчиво повторил: — Другая жизнь мне уготована.

Егорка не слышал, что говорил ему парень. Ему пришла мысль — сделать Ваську своим приказчиком на становище. Ведь оставить покруту на становище без себя — значило кое-чем рисковать. В последние годы на становищах стали появляться норвежцы, скупавшие у рыбаков тайком от хозяев часть уловов. Отправиться же с открытием навигации самому на становище — значило жить там, как и все покрученники, в холоде и в грязи. Да и с Настюшкой расставаться не хотелось.

— А ты, Васька, все по заводам мыкаешься? — отрываясь от своих мыслей, спросил Егорка.

— Почему мыкаюсь? Управляющий давно назад принял. Старый черт, биржевой мастер, как ни прыгает, а прогнать не смеет. Крепко заводские их от своевольства отучили! Его самого, чертягу, Агафелов едва с завода не согнал. Люди говорят, что старик перед ним на коленках весь вечер провалялся.

— Сейчас не съел, потом съест, — Егорка вплотную придвинулся и, жарко дыша в лицо Василию, зашептал: — А хочешь годика через три хозяином сделаться?

— Говорю тебе, по другой я дороге пошел, Егор. Будто на свете и есть счастье, что на Мурмане да на Груманте промышлять? На заводе жизнь многому научит…

— Воля твоя, — притворно согласился Егорка. — Выпьем!

Ваське пить не хотелось, но это был предлог поплотнее закусить, и, опорожнив рюмку, он приналег на закуску. Сквозь полуопущенные. ресницы Егорка настороженно — рассматривал его, нацеливаясь, чем именно и как прибрать его к своим рукам. «Честности он испытанной, и семьи нет, — по-хозяйски раздумывал он, — вот такого-то и надо заместо себя на становище отправить. Тогда можно спокойно оставаться дома. Чем бы его подцепить за жабры?»

— Не оженился? — как бы невзначай спросил Егорка.

— Н-не, — выдавил в ответ Василий и вздохнул.

— А кого окрутить ладишь?

— Я-то лажу, да она не бог весть как согласная...

— Отказала?

— Не говорил еще… Не смею… Строга очень.

— Обутка не важна, — и, сокрушенно покрутив головой, Егорка ткнул пальцем в полушубок, — обличье не жениховское!

— Запасался деньгами, да отцу отдал…

— Ему теперь легче будет, — сказал Егорка. — Филиппа я к себе взял, а потому Федотов твоего батьку на Филиппово место поставил. Корщик, поди, насколько больше полукорщика получит!

— Это правда. — Васька с благодарностью взглянул на собеседника. — Великую подмогу нам сделал. Спасибо тебе.

— А помнишь, спасая от смертушки, в саввинскую келью на спине меня волок?

— Будто забыл.

— Вот и я не забыл! Потому-то Филиппа к себе и забрал, — веско сказал Егорка, хотя на самом деле закрутил старика совсем по другим соображениям.

Выпили еще. Егорке было приятно потчевать свидетеля своей голодной жизни. Ведь сейчас на столе, сплошь заставленном закусками и сдобой, все принадлежало ему, Егорке! Он торопливо вновь наполнил рюмки.

— Пожалуй, так напоишь, что до Сороки не дойти будет.

— Кабы не срочное дело, так свез бы тебя на коне. Лихой конь…

— Не велик барин, и ногами дойду, благо они свои, а не пришивные, — набивая рот, ответил Васька.

— А чем тебя завод приманил? — опять начал Егорка. — Начальников туча, а денег мала куча, — и он коснулся ногой залатанного Васькиного валенка, — не шибко таким рибушником поженихаешься! Девки ведь форсунов любят…

— Моя-то на это не смотрит. — У Васьки от выпитого кружилась голова. — Знаешь, это такая, что нигде такой не найти! Только больно строга, за руку и то не возьми! Так шугнет, что неделю скучным, проходишь.

— Отец кто?

— Рабочий, мудрый такой старик, во всяком деле голова. Этот, брат, научит, как на свете жить…

— А чего же в начальники не вышел?

— За этим не гонится, а зато сам управляющий у него советы берет…

— Про пилостава говоришь, и девку его знаю. Строгая девка.

Васька смутился, испуганно вскочил на ноги.

— Откуда знаешь? Кто те сказал?

— Когда-то и я к заводу присматривался. Думал — не там ли мне будет спасение? Искал-искал и, как видишь, наш ел. — Егорка захмелел и, пьяно подмигивая приятелю, хлопнул себя по карману: — Тысяча вот здесь, а сколько еще дома! — И про себя подумал: «Не выйдет моя затея, не быть Ваське моим приказчиком! Навсегда оторвался от рыбацкого дела парень».

Васька молчал. На его лице блуждала ласковая усмешка. «О Надьке мечтает, — решил Егорка. — Я во каки важны дела решаю, сколько тысяч у меня в запасе, а парень в чем меня ют смертушки спас, в том и остался. Разве что на валенках новая заплата прибавилась. Должник я перед ним! Справлю ему жениховский наряд!» Преодолевая дрожь в пальцах, всякий раз охватывавшую его, когда он касался денег, Егорка вынул из лукьяновского бумажника четвертную.

— Бери, Васька, радужную! За спасение жизни награда полагается… Не хочу быть в долгу. Справляй себе жениховский наряд!

Начался длинный и однообразный разговор двух подвыпивших одногодков. Один бормотал, что ему не надо чужих денег, что он сам заработает, что его и без наряда полюбят, а другой утверждал обратное, что деньги нужны и что долго ему ждать, пока сумеет скопить деньги на наряд. Неизвестно, что именно убедило Ваську, но в следующее воскресенье чэн предстал перед Надей одетый во все новое.

После ухода гостя Егорку позвали обедать. За столом хозяева ели бережливо и скупо, дорогие кушанья были явно рассчитаны на богатого постояльца. После еды Егорка, томясь от безделья, лёг спать. Потом без валенок, в одних домашней вязки носках сел на поскрипывающий стул, скуки ради вынул пять серебряных рублей и стал забавляться ими. Затем запер дверь на крючок, вынул десяток свернутых в три изгиба «катенек» и начал пришпиливать на свободную от портретов стену одну кредитку к другой.

Чтобы заработать столько денег, покрученнику нужно было бы затратить не мало годов своей жизни, не расходуя при этом ни одной копейки. А Егорке они достались просто — ночью, когда старуха заснула, он украдкой отпер сундук и вынул деньги. Зря старался. Дня через два, обезумев от счастья, старуха сама подарила ему этот сундук со всем добром, что берег там десятки лет жадный старик.