Страница 19 из 29
Дух захватывало: раз только и летал, в учении на Уровне.
Завис на высоте двадцати метров и осмотрелся. У околицы Мирного различил человеческую фигуру — рядовой Кондратьев подымал телефонный кабель. Повернёт назад, не заметил бы меня.
Почувствовал себя совсем плохо. Пальцы, если бы не ремни на запястьях, сорвались бы со скоб. Ноги отняло — казалось, внизу на песке их оставил. Рассудок мутился. Щекотало в носу нестерпимо. Критическое состояние, требовалось сменить фильтры.
Наконец, выбрав иконку ЦЕЛЬ ДОСТАВКИ, подвёл на схеме местности и установил перекрестие прицела против обозначения крестьянского кладбища. Назад, к могиле Марго полечу…
…У обелиска я приземлился похихикивая.
— Прости, Марго, — вонзил я пальцы в песок — удостовериться необходимо. Хе-хе-хе, — начал я копать и тут расслышал отдалённые выкрики. Что-то невразумительное:
— Но-оо! Пошёл!.. Опять засадил, падла!
Я взмыл и завис на высоте метров тридцати, включил режим бесшумной работы «крылышек», сам слышал негромкий их стрекот. С такой высоты пылевой смог затруднял обзор, и я приблизил дрона к идущей группе из нескольких человек. Установил устройству режим скрытного преследования на высоте пятнадцати метров, и сигнал его скана на экране в шлеме перевёл в режим выделения контуров. Включил фокусатор звуков. Ожидал я увидеть звено Селезня, возвращавшееся с поиска обрыва телефонного кабеля, а увидел… Донгуана. Жеребец ржал и трахал на ходу творение рук моих, Заю. Кобылу нёс Силыч. Следом плелись Чон Ли, Камса и Крыся. Во главе гуська определил Селезня, а замыкали процессию разведчики. Шли от прохода в «миске» к водокачке.
Заю кладовщик нёс на спине, согнувшись в три погибели. Стеклом ему натирало в загривке, потому, свернув голову набок щекой к плечу, видел только свои ноги и следы Селезня, по которым и ориентировался. Время от времени скульптура копытами зарывалась в землю, и тогда Донгуан, всхрапывая, наваливался на её зад всем своим корпусом жеребца-тяжеловеса. Силыч, ойкнув, пятился чуть назад — вытаскивал копыта из песка. Донгуан, оставаясь на дыбах, в ходке запаздывал, отставал и ржал недовольно. Тогда кладовщик, крякнув, приостанавливался — давал тем самым жеребцу нагнать предмет своей похоти. На дыбах нагоняя, вышагивая на задних ногах, жеребец вилял задком, подметал хвостом песок. Догонит и снова навалится на Заю. Семенивший рядом китаец сноровисто помогал жеребцу совершить соитие — руками заправлял, что надо во что надо.
Силыч ворчал и ругался. Косил от плеча глазом — высматривал, чтобы не наступить на мутно-серые «сопли», падавшие из-под языка кобылы.
— Ефрейтор! — позвал он. — Я тебе приказал промыть Заю!
— Я собрался после ужина. Шланг, помните, товарищ прапорщик, у вас в каптёрке взял, а пришёл к вагону, — Донгуан спит, Зая чиста как стёклышко. Кто-то уже промыл. И затычка под языком пропала.
— Под хвост ей надо-бы затычку.
— Наш Донгуан — половой гигант, каких поискать, — подал голос лейтенант Крашевский.
— Какой производитель пропадёт, — согласился сокрушённо с военврачом коллега лейтенант Комиссаров.
Прапорщик Лебедько поскользнулся. Да так, что кобыльи ноги по колено и морда по глаза зарылись в землю. Донгуан, окаменел на дыбах. Не всхрапнул, а заржал трубно. Прапорщик же не ойкнул, не крякнул, а застонал сдавленно: «Зашиб, падла». Прошёл вперёд, стеная и ругаясь матом, остановился от жеребца поодаль и выпрямился, опустив по спине Заин зад в песок. Стоял и неистово тёр себе затылок.
— А чтоб ты сдох, гад! Угомонись!
Донгуан упал на передние ноги, затих и застыл без движений
Крашевский и Комиссаров взяли его под уздцы, понукали, но бесполезно.
— Отойдите, — отстранил их Чон Ли. Китаец обошёл жеребца кругом и в прыжке заехал с обеих ног ему в промежность.
Донгуан взвился на дыбы и застыл памятником. На передние ноги падал со стоном, будто человеческим. С места, как не тянули под уздцы уже вчетвером, шага не ступил.
— Сделали ишаком, теперь он хрона стронется, — высказал опасение Селезень.
— Ладно, скотина! На, иди, всади! — Лебедько присел под брюхо скульптуры, взял на спину и развернулся, призывно приподняв кобылий круп.
Но Донгуан оставался памятником.
— Теперь у него не стоит, — заметил скорбно Комиссаров.
— Неужели! — поразился прапорщик.
— Ефрейтор, оботри Заин зад — жеребец брезгует, — приказал Крашевский Селезню.
Ефрейтор снял с себя тельняшку, но труд его пропал даром: Донгуан на вихляние и подвскидывания кобыльей «мишени» не реагировал. Прапорщик, пятясь, упёр кобылий хвост жеребцу в храпаку. Но тот, закатив глаза в небо и роняя с губ пену, бездействовал — оставался стоять памятником.
— Ой, что с тобой, — позлорадствовал Лебедько.
— Селезень, друг, — подскочил и ухватил ефрейтора за плечи Комиссаров, — лезь под жеребца, помастурбируй. Пропадёт производитель. Я бы сам, но мне он не дастся. И Чона не допустит.
— Полоть на самых трудных участках — Селезень, уборка — Селезень, стирка — Селезень, посуду мыть — Селезень, полы драить — Селезень, на кладбище идти связь восстановить — Селезень, Заю промыть — Селезень, чуть что — Селезень! Теперь ещё и коню дрочить! Да я здесь загнусь, костьми лягу, но…
— Остынь, — перебил истопник, поднял и всучил ефрейтору тельняшку, брошенную им в сердцах оземь. — Есть у меня средство.
Полез в пенал на поясе, достал и развернул тряпицу…
Скоро группа из офицеров, прапорщика, разведчиков, истопника и жеребца на кобыле продолжила путь.
— Чонка, что за порошок у тебя такой? — спросил Лебедько китайца. — Да он у мёртвого подымет… Ни как доишься, сушишь! Ну, ты гигант. Жаль оскомина закончилась, ягоду тебе и Донгуану одним бы скармливали. Да вы на пару столько порошка произвели бы, бизнес открыли: импотентов в ЗемМарии хватает. И почему молчал? Ребятки наши — царство им небесное — столько семени перевели. Потолок в бараке, помнишь, по утрам весь в «соплях» был.
— А я знал? У Камсы спроси, он с потолка всё соскабливал, высушивал. Порошок заныкал. И Заю, думаешь, кто промыл? — огрызнулся китаец.
— Камса! Ну, ты жучара!
Процессия обошла башню и вышла на тропку, что вела в Мирное. Здесь свернула, миновали кладбищенские обелиски стороной и вышли к могиле Марго.
Что такое? Зачем?
Лебедько вылез из-под скульптуры, жеребец с кобылы не слез, продолжал «молотить».
Чон и лейтенанты у обелиска могилы Марго выкопали и вытащили хомут с упряжью и лопаты. Вытаскивали столбик, Силыч заметил, что нет на нём миски, но видимо посчитал ветром снесло.
Ямку углубили и опустили в неё карабин с упряжи, к чему-то там подцепили. Донгуан было заупрямился, уворачивался от ярма, пока китаец не дал ему слизнуть с тряпицы ещё порошка и не сказал что-то на ухо. Лебедько помог коню. Великан, пыхтя, и ломовой тяжеловес, похрапывая, сдвинули плиту накрывавшую саркофаг. В нём гроб каменный.
Сняли крышку. Труп плавал в чем-то жидком, маслянистом и прозрачном.
Половых органов на теле не наблюдалось, в промежности — татуировка. Занимала она и живот, бёдра, ягодицы. Изображены пираньи, пожиравшие пингвинов. Её, Марго, тело, убедился я. Как-то в ночь бдения с ней в интернете показала это тату, похвасталась. Только губы половые на месте тогда были, пол на мужской Марго сменила после уже развода с Салаватом. А сошлась с мужем, снова стала женщиной с намерением зачать и родить от супруга. Лицензию на ребёнка давали только при условии восстановления с ним брака. А получила от Салавата отказ, снова поменяла пол на мужской, а после и вовсе присоединилась к «протестантам», сотворив обряд «обреза члена с яйцами по корень».
Селезень, Комиссаров и Крашевский надели на руки медицинские перчатки и перевернули труп на живот. Подняли с затылка волосы. Не видел я, что делал Крашевский — он, склонившись, закрыл собой от меня голову покойницы.
Чем экзугуматоры были заняты, я не видел, но решил не менять положение дрона, ничего бы это не дало — все над трупом сгрудились плотной гурьбой, что там за головами и спинами увидишь.