Страница 20 из 29
— Ну что? — спросил Лебедько.
— Всё, закрываем гроб, зарываем саркофаг. Не Капитан бин Немо это, — заверил всех Селезень. — Действительно Политрук Кастрица, экс-президент и председатель колхоза. Товарищ прапорщик, впрягитесь с Донгуаном. Товарищи лейтенанты, подсобите коням. Чон, установи на место обелиск, разведчики, заметите следы.
Команды, раздаваемые Селезнем, вызвали у меня предположение, что определённо он был инициатором и руководителем эксгумации. Но зачем, откуда он, ефрейтор, мог знать о задаче найти и уничтожить Капитана бин Немо? Впрочем, Селезень — разведчик дядин, от него мог узнать.
Удивление и поиск ответа прервал собственный смех — глухой внутри шлема. Увлёкшись увиденным, я допустил оплошность: упустил момент, когда хихиканье сменилось смехом.
Повиснув на одной руке, отвернул забрало ФРКУ, высморкал в ладошку обе «свечи» и сунул их за пазуху зипуна во внутренний карман. А доставал из пенала свежие «макарики», зацепил неуклюже пальцами миску… выронил. Хорошо, ветром снесло — не упали на эксгуматоров. Сдерживая смех, я нашарил в кармане зипуна «свечи» и засунул их обратно в нос. Отдал команду дрону отлететь на два километра от водокачки, зарыться в сопку и самоликвидироваться, после набрал высоту и полетел от кладбища в сторону Мирного. Последнее, что видел и помнил: Кондратьев с задранной головой и ладонью козырьком у лба.
В себя пришёл я лежащим под простынёй укрывавшей до подбородка.
Узнал Балаяна и Евтушенко, сидели по сторонам на табуретах. Над спинкой кровати у ног нависала морда козла — с огромными рогами, с окладистой бородой и пышными патлами на щеках под ушами. Копытом он норовил стянуть с меня покрывало.
— Оставь! — прикрикнул на козла Евтушенко.
— Отойди, — потребовал Балаян, — дай человеку чистым воздухом дыхнуть.
— Посмотрите, Жан-Поль, какой прекрасный мех. Ни у одного, когда за жмыхом приходили, я такого не видел… Выбрит зачем-то на груди. Вы утверждаете, что это ваши спецназовские штучки? Для сохранения тепла под доспехами и для маскировки в джунглях? Под горилл, что ли… А мне сдаётся, приобретённое здесь на острове. Мутация. — Евтушенко поднял простыню выше. — Ха! И в причинном месте мех! А кольцо на члене и браслеты на руках и ногах, ошейник зачем?
— Звиняйте, секретность не снята.
Заметив, что я очнулся, Балаян прищурил глаз и скосил взгляд чуть в сторону. На жестах спецназовцев это означало: «Есть конфиденциальное, важное сообщение».
Я, чуть прищурив глаз, показал, что понял.
— Принесите горячего молока. — Евтушенко проверял пульс, придавив пальцами мне артерию на шее.
— Мигом, Тарасович Ольги, — встал с табурета Балаян.
Моя рука свесилась с края кровати и легла на что-то округлое, прохладное. ФРКУ, догадался я. Зипун нащупал под шлемом, свёрнутым и перетянутым портупеей. Трико-ком оказалось скатанным в приёмники, лежал я голым — с одними на теле браслетами, ошейником и «пятёрочкой», наудачу видимо забарахлившей — «чехул» не скатан.
Боднув дверь, козёл вышел следом за Балаяном. Евтушенко поднялся с табурета со словами: «Лежите, лежите», — и отошёл к столику с хирургическим инструментом.
Балаян вернулся скоро, нёс перед собой кружку с молоком. Козла не впустил. Удерживая ношу двумя, разжал и растопырил пальцы остальные — развернул ладонь мне в глаза и я увидел в ней надписи фломастером.
— Не обожгись, дарагой, — предостерёг старшина тоном добросовестной сиделки. Сказал с явным акцентом грузина и я, не знаю почему, понял, что предостерегает меня бурно не реагировать.
ТАРАСОВИЧ — МАРГО
СТЕПАН — БИН НЕМО
ПРЕЗИДЕНТЫ — НЕ ЧЕШУТСЯ
Прочёл я.
Отпил молока, но проглотить не получалось. Оттолкнул губами кружку, захлебнулся, закашлялся.
ТАРАСОВИЧ — МАРГО.
Плетёт старшина. Тарасович Ольги — Марго? Ты что, дезертир, смеёшься, издеваешься? Марго — в облике Евтушенко. Да не в облике — в теле. Обалдел. Хотя… Труп Марго — в саркофаге. Её «камень» вполне могли подсадить в мозг Евтушенко!
И тут передо мной, как наяву, встала картина: Евтушенко с ухмылкой и взглядом кобры, обходя строй, пожимает руку каждому моему марпеху в момент заполнения тому школьного ранца дарственным жмыхом. Я ещё тогда подумал, что он кого-то мне напоминает. А той же ночью приснился сон — Евтушенко в образе одноклассницы Сумарковой-Марго, известной своим кредо: «…выкреслять у паскудников охоту на корню». Девчонка с садовыми ножницами проходила вдоль шеренги голых, дрочивших в «чехулах» хлопцев и оставляла за собой бьющие кровью и спермой фонтаны. Я тогда этому сну, когда каждую ночь снился кошмарный с похоронами отрадновцев и дядиного взвода, не придал значения, теперь прыснул молоком на шприц, залил хэбэлёнку под расстёгнутым медхалатом у Евтушенко. Сон — в руку.
— Поперхнулись, коллега? Жан-Поль, остудите молоко.
Заходясь от кашля, я стянул простыню с груди, вытягивая руку к ногам, оголил «чехул». Хорошо, «молоко», «чехул» не «взапуске» — не прозрачен. Евтушенко как раз подходил от столика, заметил наверняка, но ни как не отреагировал, бровью не повёл. Показалось, один уголок рта вытянулся в полуулыбку. Неужели в самом деле Марго? С её подачи одноклассницы дали мне прозвище «Покрышкин», после как в восьмом классе прекратил посещать бассейн на физре, стеснялся своего «слона» в «клёвых плавках».
Что это?! Вдруг сработала «пятёрачка»: «чехул» скатался и упрятался в кольце! А да, смотри-смотри Марго, но прежнего тату на «слоне» — ответочку твоим пираньям с пингвинами — не увидишь, жена собственноручно вывела вертушку-«троглодита», заменила на бегемота: убрала винты, наколола четыре ноги, на голове уши, глаза, ноздри, и хвост не забыла, колечком изобразив на нижнем кубике пресса.
Пока Балаян дул в кружку, а Тарасович Ольги делал мне укол в плечо, я лихорадочно соображал, как быть, что делать. Ведь Торасович-Марго могла если не знать, то догадываться, с какой целью прибыл дядя на остров. Если меня не узнала, когда за жмыхом приходил, то сама сегодня в телефонном разговоре призналась, что знает, что вовсе не Вальтер я, а Курт Франц Геннадьевич, её, Марго, одноклассник, во время Хрона — друг даже. Не одну ночь в Интернете, переписываясь, провели. В любви ей как-то в шутку признался, что стало причиной разлада с другом Салаватом, мужем её, они тогда только сошлись после развода.
СТЕПАН — БИН НЕМО.
Этот козёл патлатый — Капитан бин Немо?! Простыню с меня тянул. Козла Степаном зовут! Вот оно как! А я представлял себе Степана мужиком неразговорчивым, в жилетке скроенной из обрезов моей хэбэлёнки. Думал и ему экзоскелет с комлогом подарить. А он не мужик — козёл… с «камнем» вождя Хрона… Где тело Немо?! Думай, думай, офицер, спецназовец.
ПРЕЗИДЕНТЫ — НЕ ЧЕШУТЬСЯ.
Балаян этим явно что-то мне подсказывает…
Эврика! Президент Пруссии на похоронах чесался! Постоянно был в перчатках, руки никому не подавал, даже в тёплую погоду носил. Я тогда посчитал, крапивница у старика, но скоро узнал, что не так. По ночам Президент уединялся в сопках, сбрасывал всю одежду и расчёсывал себя ожесточённо, до крови. Собака-поводырь ему в этом помогала, расцарапывая спину. После старик онанировал…
Есть! Тело у Президента Пруссии, на самом деле, — тело Капитана бин Немо. Тело — чужое, потому чесался. Слепой — потому, что Марго зрение намеренно заблокировала, ведь вторым после Политрука Кастрицы президентом государства был избран слепой проходчик, его окурок поджёг в шахте газ, он один и пострадал… Глубоко законспирировала Немо! Он — козёл Степан, он же телом — Президент Пруссии. Не докопаешься! Заодно и себя «закопала». «Камень» её в мозгу Евтушенко, а тело её упрятано в могиле первого председателя колхоза «Отрадный»… Замела следы, попробуй, докопайся. Разбираться надо. Думай, думай, офицер, спецназовец.
Всё, всё, отдыхать, восстановить силы, чтобы разобраться и составить план по исполнению «миссии бин» — ликвидации Капитана бин Немо и захвату Марго… Убить козла, во сне не приснилось бы. Захватить, арестовать Марго — Евтушенко… кто б подумал.